3.И на всех одна звезда

Для того, чтобы разрушить мир, совсем не обязательно придумывать злобных богов и демонов — люди всегда справлялись сами.

* * *

— Ко мне...

Я! — призываю вас... Сейчас.

— Ко мне!

Ибо есть нечто большее, чем самое могущественное волшебство!

А может быть все совсем не так — и суть именно в том, что самое могущественное волшебство — воля обычного человеческого сердца, просто не всем и не всегда это дано понять, найти в себе?..

— Ко мне!!

Все вопросы и ответы были отброшены. Осталась цель.

— КО МНЕ!!!

Так сложно. Так просто. Его слова вдруг оказалось достаточно, чтобы сотрясти мироздание!

— КО МНЕ...

И кто знает, кто скажет точно, чье слово станет на самом деле — нет, не последним и не первым! — решающим, навсегда меняя судьбы.

Крик ли стон, безмолвный шепот, небрежное замечание между делом — вдруг ложится на неразличимые за мельтешением дней весы неизмеримым бременем, сдвигая их навсегда. Одной единственной улыбкой, одной единственной слезой...

Сколько слез пролил ты, сколько слез пролито о тебе, сколько слез пролито по твоей вине? Кто сможет оценить, кто измерить... Какою мерой мерить и кто вправе судить? Кто достоин... кто достойнейший?

У каждого своя мера. Но есть время, когда человек, — если он конечно человек, — делает единственно возможный шаг!

Их тоже может быть много, — этих минут мучительного выбора. Порою ярких, порой совсем невзрачных, которые незаметно складываются в жизнь... И слава всем Богам, известным и неизвестным, старым, новым и еще непознанным, настоящим и выдуманным — что редко кому и редко когда, госпожа Судьба дает свое настоящее расположение!

Потому что выдержать его редко кому удавалось. Увы, милость порою бывает страшнее гнева.

Банальная истина... Как и всякая истина!

— Ко мне... — упрямо шевельнулись губы, как будто кому-то нужны были слова.

Ничего уже не остановить, но изменить — еще можно! Всегда можно что-то изменить, непоправима только смерть, кому как не черному магу это знать...

Он больше не сопротивлялся. Он погрузился в стремительный поток, захлестывавший его с головой. Он стал им, впервые полностью, без остатка, без щитов и барьеров, до конца, — отдаваясь и растворяясь в пронизывающей его Силе, позволяя нести себя.

Это не было похоже на исполинские крылья, когда-то в далекой юности манившие в снах безродного полукровку обещанием могущества. Потоки Тьмы свивались в гигантский пылающий водоворот, всплескивали обжигающими льдом протуберанцами, закручивались вихрями, вокруг единственного оставшегося сейчас якоря, имя которому было Дамон Фейт.

Маг не пытался удержать разразившийся шторм, остановить взбесившиеся волны — все равно что против цунами выставлять соломенную заслонку. Наоборот, он уже не призывал, он стягивал на себя все, до чего мог дотянуться, обрывая последние тонкие ниточки так долго цеплявшейся к миру паутины. Пропуская через себя, чтобы так направить тем, что вело его всегда, тем, что не под силу было сломать никакой напасти, что становилось только крепче в очередном горниле — своей волей — сквозь пространства и времена к самой сути, тщательно сокрытому сердцу голодной бездны, где затаился свивший это проклятое гнездо паук.

Маг не падал, он нисходил, низвергался на гребне разбушевавшейся Силы, взламывая и разнося в клочья пласты реальности, и Башня ему не противостояла, раскрываясь навстречу и разве что не толкая в спину. Потому что бывших Владык не бывает.

А потом внезапно все стихло, Тьма мягко струилась вокруг, уже не обжигая и не ревя, плотно обволакивая, как вода на дне глубокого моря. Она затихла, словно ждала...

Никто никогда не заходил так далеко. Те, кто были слишком глупы, чтобы бояться мощи, которая может снести и тебя, и жаждали могущества, не могли добраться, потому что не имели его достаточно для того. А те, кто был силен и понимал, чем играет, слишком боялись утратить себя. Поэтому никто не мог достоверно сказать, что именно будет ждать там, за запретной гранью. Какой станет встреча с тем, кто из гордыни и ненависти надругался над основами мира...

Это была главная сокровищница Башни — библиотека, и из окон открывался вид на серую равнину Пустоши. Человек в черном с мимолетной самодовольной усмешкой встал навстречу переступившему порог пришельцу, оценивающе разглядывая ворвавшегося 'гостя'.

Некоторое время они стояли лицом к лицу, как будто не было веков, что их разделяло. Просто человек, средних лет с обычным, чуточку высокомерным лицом. В изгибе тонких губ есть что-то капризное, а в глазах, тоже черных... предвкушение, любопытство, азарт?! Дамон Фейт улыбнулся, когда маг протянул к нему руку. Он тоже не ждал подобного, но все было верно, как и должно быть...

Решение пришло само собой. Узкая прозрачная рука, на которой вдруг чересчур отчетливо проступают следы кандалов и грубый старый шрам, — как будто рану от стрелы или болта не залечили как следует, — протягивается навстречу и почти ласковым ответным жестом касается виска древнего мага. Еще не наигрался? Тебе интересно? Ну что ж...

— Смотри!

Тебе нужна моя жизнь? Ты ее получишь. Всю!

На некрасивом лице с длинным носом и большим тонкогубым ртом испуг, но глаза смотрят решительно: 'Они пришли, чтобы тебя убить'... И заброшенная могила.

Мертвое тело среди обгоревших обломков мастерской, обугленная флейта...

Все дороги, все битвы — свои и чужие... И костры — те, которые зажигали для него, и те, которые зажигал он... Беспрерывный кошмар заточения и одна, последняя, ночь перед казнью... Чужая кровь на руках, и убийственно нежные переливы флейты... Все: что видел, знал, пережил, и сотворил, что так долго носил в себе...

— Я видел как ты родился... Жаль не удавил сразу! Понадеялся, что сам сдохнешь. Моя ошибка — мне ее и следовало исправлять.

— Мне жаль тебя, Лер. Я долго играл по вашим правилам и знаешь, что я скажу — жить гораздо лучше!

Следующим ударом:

Синеглазый мальчишка, плачущий у него на руках, и бьющийся в пламени костра... Неслышный стон, который меняет все:

— Отец!

И незрячие синие глаза с тоской смотрят в небо.

— Герда, зачем?!

— Эх, ты, Властелин, столько лет прожил, а не знаешь...

И последняя усмешка на бледных губах:

— Не думала, что будет так трудно, но не жалею!

Нож у шеи Ингер...

Солнышко мое... Звездочка...

Замирающее биение сердца — как будто через разверстую грудь вынимают твое собственное...

Реальность слущивается слой за слоем.

Окровавленный Сивилл на руках. Динэ: 'Мне приснилось, что отец вернулся меня убить...'. Затравленный, безумный взгляд мальчишки, вжимающегося в волчью шерсть...

Дамон не смотрит, не видит ничего вокруг, уже удерживая чародея. Память на память — оказывается не такой уж равноценный обмен, Мастер?

И последний удар — память самой Башни, память всех ее хозяев и жертв, сегодня он взял у нее достаточно...

Забирай, Мастер...

Все!!!

— Кто ты? — губы бледнеющего призрака не двигаются, но от крика закладывает уши.

Дамон улыбается.

Я — это ты... разве нет?

Теперь будет! И только тогда он открывает глаза... В них Тьма.

— Слияние должно быть полным, — спокойно и мягко напоминает Властелин, и не отнимает руки.

Он не испытывал ничего, кроме брезгливой жалости: возможно, когда-то могущество этого мага не знало границ, а разум был гениален, но сейчас... Сейчас распахнув себя навстречу чужой душе, чтобы подавить и занять ее место, он не смог противопоставить ничего, кроме уязвленного самолюбия непризнанного гения. Слишком мало, по сравнению с тем, что получил взамен... Что ж, иногда получить то, что желал, оборачивается худшим из зол!

И когда неизбежное свершилось, Владыка Башни Дамон Фейт с усталым вздохом все же ответил на вопрос, провожая в небытие искалечившее столько жизней проклятие:

— Я — твоя жертва, Мастер. Я — судья и палач... Я — это ты, и я не хочу жить так больше... Я устал сражаться против всех и вся, и я не желаю больше ничего из этого!

И стало по сему.

* * *

Райнарт всегда оценивал и свои, и силы противника трезво. С Эледвером Тар Форианом один на один он бы 'пообщался' с превеликим удовольствием! Однако сейчас между ними стояли еще 9 натасканных Ищеек Своры. Единственным преимуществом оставалась внезапность, и бывший герой не преминул его использовать, обрушив на эльфов, дезориентированных мгновенной рокировкой и ударом Дамона, фейерверк убийственных атак.

Возможно, он был уже не молод и всякие сражения, кроме учебных, остались в прошлом, но все же, за эти годы не было и дня, проведенного в праздном покое, а тяжесть меча не стала воспоминанием о былой бурной молодости. Да и учил мастер Райнарт отнюдь не красивым позам на показ дамам.

Бой оказался нелегким для всех и вышел коротким. Четверо из фанатиков легли один за другим от меча героя, которые тоже не бывают бывшими. Но и Райнарт был дважды ранен, а между тем, Фориан пока вовсе не снизошел до внимания, видимо занятый куда более важными делами.

Пятый... Райнарт и эльф упали одновременно, по горлу он полоснул уже вдогонку, чтобы не поднялся наверняка. Прежде, чем следующий удар другого Стража оказался роковым, окатился в сторону, выставив блок, за который сам бы уши оборвал любому из молодых петушков, прошедших через его тренировочный зал.

Вовремя — еще один из эльфов, совсем молоденький, не старше Динэ, но уже с гонором, едва не пригвоздил его к земле особенно удачным ударом. Еще один, помогал Фориану, и вот до этой парочки нужно было добраться любой ценой, это было ясно...

Внезапно Эледвер, все это время по-видимому находившийся в трансе, закричал, словно от невыносимой боли, его 'стаховку' скрутило тоже, но не настолько сильно. Досталось и остальным, зато Райнарт, получив передышку, поднялся на ноги. И увидел...

Сразу все. Впервые увидел настоящее, всегда сокрытое в по-эльфьи прекрасных глазах принца выражение — исступленную решимость на грани безумия. Фориан вскинул руки, сплетая их в мелькающей круговерти знаков и... пел! Не обращая внимания на то, что его партнер становится все больше похож даже не на потрепанного порядком эльфа, а на ходячую мумию из подвалов некроманта-извращенца.

Двое других Стража бросились к Эледве-тар, забыв обо всем ином и на ходу сплетая руки в очередных чародейских знаках. Только тот, самый молоденький из Ищеек, застыл, так и не опустив оружие, с ужасом переводя взгляд с командира на горизонт. А там...

Рузанна, стоявшая на самой границе, — и как чародейка, само собой, — видела куда больше!

...Сначала это напоминало клубящиеся валы черного дыма, идущего от подножия Башни. Он густел, наливался антрацитово глянцевой глубиной цвета, постепенно переходя в тягучую волну, стремительно нарастающую от Башни и сминающую все на своем пути. Как будто круги расходились по нефтяной жиже от брошенного ядра катапульты...

Уповать на избавление было бессмысленно, и, вцепившись в Посох так, что едва не переломала пальцы вместе с ногтями, Рузанна не двинулась с места, точно загораживая собой от новой напасти тех, кто все еще был за ее спиной. Наверное, это и называется смотреть в лицо смерти...

Докатившись до края Пустоши, поток пошел вверх, словно исполинское цунами набирало разбег, но пенный гребень опрокинулся не вперед, за пределы границы, а назад, в себя, разбиваясь о стены Башни. Тьма снова вздыбилась, поднимаясь еще выше и внезапно начиная смыкаться вокруг нее лепестками хищного цветка мухоловки, но, не успев даже полностью соединиться, чудовищный бутон сжался теснее, теряя очертания. Черные нити кокона захлестывались все туже и все быстрее, пронизываясь насквозь. В какой-то момент, мир содрогнулся, замерев, а потом...

Прах... Башня не дрогнула, не пошла трещинами, рассыпаясь на обломки. Просто то, что мгновение назад казалось незыблемым, потекло мелким речным песком. Таяло растопленным воском, тут же разбиваясь на брызги осколков. Клубы пыли взметнулись к небу, повиснув в воздухе мельчайшей взвесью, а потом налетевший порыв ветра разметал черное облако на рваные клочья, разнес, развеял, швырнув в лицо... Следом обрушилась ночь.

Отголосок бури накрыл и эльфов, которым пришлось хуже всего — все-таки эта магия была слишком чуждой для них. Когда туча рассеялась, и, поднявшись с земли Райнарт нашел Фориана, — то отвернулся. Выжил только один, тот, который не пытался вмешаться, но и он выглядел так, как будто попал под ливень стеклянных осколков.

Райнарт поднял глаза на небо — оно казалось пустым. Звезды тускло мерцали, не желая складываться в привычные созвездия. Над Пустошью больше не пылало мрачного Ока, но и Меча в руке Война он больше не находил.

— Ну, и кто победил, герой? — хрипло просипел Кайриэн, тщетно пытаясь утереть кровь с посеченного лица.

— Не знаю, кто победил, эльф, — отозвался Райнарт, не поворачиваясь, — но я точно знаю, кто проиграл.

На какой-то мир Рузанна потеряла способность дышать, а когда опустила рукав, которым рефлекторно прикрыла лицо, задохнулась снова, не в силах уместить в сознании увиденное. Равнина простиралась перед ней перепаханным полем до самого горизонта, и чего-то ощутимо не хватало... Мозг не сразу согласился назвать чего именно.

На месте Башни — не осталось даже воронки.

Рузанна не знала, не смогла бы сказать, сколько простояла в неправильной внезапной ночи, недоверчиво вглядываясь перед собой. И лишь одно, смогло привести ее в себя:

— Нет! — раздался над плечом сорванный голос Дамира.

Слепые глаза порой видели больше иных зрячих, и сейчас они видели главное.

— Нет...

Там — больше не было ничего. Ничего и никого.

Эпилог

Девять дней. Ровно девять дней было пройдено и прожито с того мига, когда привычный, существующий мир окончательно рухнул по слову одного человека... Дней? Казалось, прошло девять веков!

Так много нужно было осознать за это время, что рассудок отказывался это делать. Отказывался рассуждать, анализировать произошедшее, как-то справляться и приводить в порядок сумбурные ощущения.

Страх, ожидание неизвестного, недоверие, растерянность, паника. Как будто рухнули не Башни, — а Белая твердыня тоже последовала за Черной, для противостояния которой создавалась когда-то... Как будто пали не символы извечного противоборства, за историю не обошедшего стороной, пожалуй, ни одной, даже самой жалкой судьбы так или иначе, — а основы мироздания.

Впрочем, это и было так. Какой бы не была жизнь прошлая, но прежнее привычное мироустройство кануло в небытие вместе с последним из Темных Владык, и самый прозорливый пророк не мог пока предсказать, каким станет новое. Мир все еще колебался на грани, застыв между прошлым и будущим, и лишь немногие нашли решимость подобрать в свои руки оборванные нити.

Усталость и горе не помешали Черному принцу сразу по возвращении снова едва ли не насмерть сойтись с Советом, отстаивая в целях установления паритета сторон создание официального равнозначного Черного ордена и подтверждение мирных договоров: с ним самим и с погибшим лордом Дамоном до тех пор пока не будут выработаны новые принципы и правила взаимосуществования. За напряженными плечами теперь уже действительно лорда Дамира стояли хорошо известный Райнарт и неведомо откуда взявшийся бледный остриженный эльф, черный цвет одежды которого выглядел особенно вызывающе. Оба, не скрываясь, держали руки у пояса с оружием, а все трое выглядели так, словно только что явились с поля боя или вовсе с того света.