Другой поток времени-02. Поворот

Иногда время избирает человека, чтобы спасти Империю.

Иногда наоборот.

Б.Шоу

"Лорд Горт был замечательным человеком, верным другом и прекрасным солдатом. К сожалению, при всех своих достоинствах, он совершенно был не приспособлен для командования."

Монтгомери

"Горт был хорошим, просто образцовым служакой. Это незаменимо в мирное время. Горт всё умел, знал всё о солдатах и их нуждах и не мог больше ничему научиться.

На войне он оказался перед проблемами, далеко превосходящими его горизонт. Он мучительно стремился справиться с непривычными обстоятельствами жизни, с требованиями военных действий, но усвоить что-либо был больше не способен. Зато его манеры всегда оставались образцом для подражания."

Алан Френсис Брук

Джон Стендиш Прендергаст Веркер, 6-ой виконт Горт. Командовал Экспедиционным корпусом во Франции, после завершения эвакуации британских войс из Дюнкерка был назначен первоначально на пост генерал-инспектора боевой подготовки в Метрополии. Затем был назначен губернатором Гибралтара и Мальты — отдалённых и не угрожаемых на тот момент британских бастионов. Но беда следовала за Гортом по пятам...

"Мальтийскому Фестивалю" предществовала драма Балкан. Этот сюжет выполнен в тонах жадности, внезапных, неоправданных поступков и просчётов, а также огромных жертв, понесённых всеми сторонами конфликта.

Напряжение на Балканах определялось фактом распада Оттоманской империи. За века её существования население Балкан перемешалось, обычные преграды между народами стёрлись. После греческого восстания и разгрома Турции Россией в XIX веке границы определялись по сути, лишь военной силой. Появившиеся страны обеспечивали своё существование силой оружия, а значит, с установленными чужой военной силой границами согласиться априорно не могли. Вдобавок экономически они были привязаны между собой и сам раздел не мог обойтись без взаимных обид. Войны на Балканах вспыхивали потому с лёгкостью невероятной, ну а вылазки и перестрелки происходили постоянно. После всеевропейской войны полуостров вновь поделили по праву победителя, но теперь малые страны остерегались от войны, зная, что за ними зорко следят большие державы, желающие воспользоваться войной для их подчинения.

С начала 20-х на Балканах, казалось, царил долгожданный мир. Мир? Просто недовольство народов теперь обращалось не на внешнего врага, а вовнутрь страны, впридачу к тому новый передел создал неисчислимое количество поводов ко внутреннему недовольству.

Сербское королевство, награждённое паче всех прочих, возбуждало завистливое недовольство у союзников-греков — и те как могли, тиранили живущих на их землях славян, дабы задушить в зародыше даже мысль о разрастании земель югославской короны.

Сербы же, наследуя туркам, пытались повелевать своими сородичами, принадлежавшими немецкому дому Габсбургов, те же, впитав от своих покровителей за века ненависть к азиатчине, упорно сопротивлялись. Ко всему добавилось ещё изрядное число русских беженцев, принёсших за собой отблеск гражданской розни и совместную с сербами, хорватами, и греками нелюбовь к соседям-мусульманам, лишённым всяческого покровительства.

Потому на утихших границах сновали лишь миролюбивые контрабандисты, зато в старинных городах и среди седых скал то и дело звучали выстрелы, взрывы, а то и отзвуки настоящих боёв. В Европу за рубеж эти звуки не проникали, и европейские народы жили во всеобщем убеждении, что страны Балкан наконец пользуются заслуженными благами мирной жизни. В самих же государствах Балкан власть была по праву силы у военных, правящих жёсткой и беспощадной рукой своими готовыми каждую минуту взбунтоваться народами.

В такой обстановке войска более привыкают к войне, чем к миру, но зато становятся равнодушны к военной славе. Потому во внешних действиях предводители армии и по балканскому обычаю властители страны искали не чести, а выгоды, зорко следя, чтобы никто из соседей не усилился на особицу, быстро сплачивая против такого комплот, но и не доверяли союзникам, никогда не отказываясь перейти от одного союза к другому, как только обозначивалась угроза их самостоятельности.

Такое шаткое равновесие могло тянуться ещё долго, и даже вновь начавшаяся война между большими европейскими державами не сбросила с чашек весов качающихся гирек, заставив их разве что выстроиться в новой комбинации — Греция смирилась с британскими кораблями на Крите, но торговала с Германией, Болгария излучала доброжелательность к Германии, но держала войска наготове против Турции и Греции, гарантируясь от сербов немецким посредничеством, ну а югославская политика лавировала между преклонением перед германским гением и враждой, раздирающей страну напополам между сербской и хорватской её частями. От этой вражды Югославию спасало противостояние Великобритании — покровительствующей уже полстолетия сербам — и Италии, поддерживающей единоверцев-хорватов. Пока вражда между этим двумя державами не разрешилась на просторах Средиземноморья — югославское единство оставалось в безопасности.

Большие державы также не стремились втянуть в свои отношения балканских карликов. Как союзники, эти страны были слабы и только передали бы свою слабость тому, кто имел бы несчастье им довериться. Как добыча слишком своенравны и привыкли к бунту, что также не сулило ничего, кроме бессмысленных расходов. Как ни посмотри, но оставить Балканы в стороне от большой политики хотелось и немцам, и союзникам, не желавшим распылять силы попусту.

И может быть, нейтральность греческих, югославских и болгарских земель никто бы не нарушил, если бы не начавшаяся между самими балканскими землями замятня, вобравшая в себя сначала английское внимание, а после и немецкое противодействие. Кто в том был виноват? Муссолини.

Дуче, который зарвался.

Италия на Балканы подбиралась по праву ближайшего соседа, да и по старой памяти. Но особых успехов не имела, и потому вынуждена была обходиться сущими обьедками — покровительством тем самым мусульманам-арнаутам, которых все столь хором не любили. Оттого итальянские притязания смущали остальные балканские страны, арнаутам-албанцам отнюдь не симпатизирующим. А вдруг итальянцы вздумают распостранить своё покровительство на мусульман югославских, болгарских или греческих? Оттого против Италии дружили много усерднее и всегда. Сама ж Италия особо на помощь горцам не тратилась. Итальянской гордости ближе были не скалы "страны орлов", а прекрасное побережье Далмации и альпийские предгорья Кроатии.

Но от албанцев в помыслах италийцев о новых завоеваниях проку не было, и Италия против их соседей сговаривалась с англичанами либо немцами, скрещивая дипломатические перья с югославами и греками.

В конце концов итальянский дуче Албанию взял да и захватил. Сербы и греки, встревожившись, стали собирать силы против албанской границы, интригуя против пришедших на Балканы римских войск, но великие державы единодушно выразили итальянскому правителю неодобрение от такой бесцеремонности, что означало для Балкан сохранение равновесия — по новому сценарию.

И тут, внезапно, итальянская ария сорвалась на подьёме. Муссолини бежал из Рима, его войска отплыли через Адриатику обратно, а земля Албании осталась без внешнего покровительства. И хоть уже не раз было замечено, что завоевание этих мест лишь превещает последующую беду, соседние страны не удержались от искушения. И Греция, и Югославия враз пожелали решить накопившиеся вопросы и претензии к албанцам. Вчера ещё обещавшие крепкую дружбу на фоне маячивших итальянских военных кораблей, сейчас греки и сербы настраивались на вражду. Сербия заручилась обещениями из Берлина, Афины сговаривались с Лондоном — и оттого никак не получалось приняться за делёж "барахла Муссолини".

Между тем греки, ощутив, что сербы не уступают, а англичане горазды лишь на словах, вздумали подвигнуть вперёд передел Албании, напомнив Гитлеру о его преклонении перед древней Грецией и о родстве порядков диктатур германской и греческой. Почти в тот же день югославы, так и не получившие от немецкого правителя прямой помощи, послали весть на Уайт-Холл, что не видят больше оснований возражать против посредничества Британии в "албанском вопросе". Перекрутившись, ездоки вновь побежали в разные стороны, и всё осталось на месте.

А тем временем в самой Албании за время, ушедшее после ухода итальянцев, много успело поменяться. Прежний бессильный парламент и прочие привезённые из Италии подмостки демократии подгнили от бескормицы и развалились почти все: почуявшие свободу решительные ребята выбирали примером даже не недавнего кумира-дуче, а уж совсем образчик Нового мира — обожаемого Гитлера. О чём и передали весть в Берлин со своего общеалбанского сьезда, заодно попросив заступиться перед злыми сербами и греками. Хоть и невелика слава от таких почитателей, но всё ж. Оглянулись сербы с греками — а в Тиране уже германские офицеры откуда ни возьмись, башибузуков гоняют по плацу, а по аэродрому немецкие самолёты катят, к греческим да югославским границам примериваются.

Такого балканцы не ожидали и сникли. Под присмотром Берлина дали обещания забыть о розни и взаимных попрёках, и с албанцами тоже замириться. Обещание дали, но ненадолго. Недовольных много осталось, а немцы, укрепившись на Адриатике, больше усилий не предпринимали. Потому следующий поворот событий оказался для самодовольных бошей внезапностью полной.

Вплоть до февраля 1941 года на Балканах ничего не случалось. К марту передвижение германской армии на восток стали обсуждать уже по всем столицам Европы; и тут-то балканцы вновь повернулись кругом.

Старый диктатор Греции вдруг умер; а новые чины старшего генералитета засновали в английское посольство. Немецкие агенты о том прилежно сообщили, но в то, что Греция в одиночку полезет дразнить немецкого пса, германский фюрер не поверил, хоть и разгневался на ветреных эллинов. Впрочем, момент не соответствовал. Сейчас немецкому генштабу было не до балканских козопасов, время порядок навести придёт после похода на Восток.

Англичане, убедившись, что непосредственно сразу сейчас немцы связывать себе руки на Юге не рискнут, осмелели. Появилась возможность, пользуясь моментом, вытеснить немцев отовсюду из Восточного Средиземноморья. А может, и вообще из бассейна Средиземного моря. На тот момент войска Роммеля ещё не взяли в блокаду ливийский Тобрук, и казалось, что судьба Ливии — быть завоёванной Британией. Испанский король старательно демонстрировал Вестминстерскому дворцу дружбу; король Италии превозносил достоинства нейтралитета; для проникновения в средиземноморские воды немцам оставались лишь югославские порты и базы в Албании.

Созревшая в умах ловкачей с Уайт-холла комбинация вообще характерна особо именно для островной школы; то, что служит препятствием, пусть послужит благом! Греция способна предать; Югославия враждебна Англии, поскольку Англия поддерживает антинемецкие планы Греции, планы вторжения в Албанию. Югославы, а вернее, великосербские идеалисты, стоящие во главе страны, видят в присоединении Албании к Греции угрозу своим границам, заселённым теми же албанскими племенами. Но и сама же независимость албанцев так же угрожает великосербским амбициям, потому что освобождает малые балканские народы от повинности принадлежать большой нации — а именно Сербии. Так не предложить ли самым оголтелым из сербских националистов одобрение и поддержку Великобритании против марионеточного албанского режима, дирижируемого на беду всем народам Адриатики из Берлина? Совместно с Грецией может быть наведён порядок быстро и уверенно. И после того — разве не была всю свою историю Албания под внешним управлением? И разве не очевидно, что оставшись без него, горцы сразу забывают все внушённые им извне правила, вдобавок и преподанные недостаточно усердными учителями? А отсюда: Албания на долгое время ещё не может быть самостоятельна и заботу о её народе должны взять на себя соседние страны, с уже проверенными временем демократическими режимами?

От переданных английским консулом югославским генералам-заговорщикам вопросов у тех закружилась голова. Стоит ли упоминать, что тайные соглашения между югославским и греческим генеральными штабами состоялись ещё до переворота в Белграде? И что сразу после переворота буквально через пару часов югославские и греческие войска вторглись в Албанию?

Так началась Вторая мировая на Балканах.

Вооружённых сил Албания, понятно, не имела. Италийские батальоны, около пяти тысяч человек, уже давно не сколько организованно отступили, как анархически расточились, а прибывшее с римскими воинством оружие и прочая амуниция исчезли вроде бесследно. Начавшие готовить албанских курсантов немецкие офицеры могли встретить противника в составе пары сборных батальонов. Но команды отдано не было, и немцы дисциплинированно ждали на месте. Три греческие и пара югославских дивизий уже своим числом и порядком предупреждали от какого-либо изьявления недовольства жителей Албании, потому по немногим дорогам до столицы интервенты зашли за пару дней. Вполне бескровно и молниеносно, как и положено в правилах "блицкрига". Семнадцатого марта перед президентским дворцом в Тиране было спущено знамя Албании, а в самом дворце начались переговоры о размежевании "районов ответственности" греков и сербов.

Только вот авторы самой теории "молниеносной войны" новому подтверждению её силы почему-то не обрадовались. В планы гитлеровцев военные действия на Юге Европы в 1941 году не входили: Великобританию решили поставить на колени в прямом бою, нанеся удар по метрополии. Естественно, уже после завершения "восточных операций". Экзотические маршруты "из Африки в Индию" и тому подобные варианты сокрушения британской колониальной империи оставались занятием для прожектёров и пропагандистов, генеральный штаб Германии счёл более быстрым и дающим большую отдачу принуждение Англии к капитуляции блокадой и угрозой высадки на Британских островах.

Но после событий на Балканах Великобритания была в шаге от установления полного контроля над Средиземноморьем. Подготавливающаяся кабинетом Черчилля оккупация Французской Северо-Западной Африки окончательно ставила крест на ливийской "инициативе" бывшего итальянского диктатора. Британские владения тогда протянулись бы от берегов Атлантики до берегов Нила. Британия получала огромный плацдарм для наступательных операций в Европе, и никакая блокада Острова более не могла оказаться действенной. Тогда, чтобы нанести поражение англичанам, пришлось бы действительно вторгаться через Ла-Манш, штурмовать Лондон, вести бои на уничтожение британской армии — а такая перспектива была более чем не радужной. Если Германия всё ещё ставила своей целью европейскую гегемонию, нельзя было допустить, чтобы преобладание британских интересов в Восточном Средиземноморье переросло в безоговорочное владычество англичан во всём бассейне Средиземного моря. Обсуждению ближайшей стратегии Германии после занаятия греко-сербской коалицией Албании было посвящено специальное совещание в конце марта у фюрера.