Страсть демонолога к историям о Войне толкает на новые исследования и поиски рукописей. И вот, в библиотеке Бернарда, совсем еще юным, натыкается на забытые записи. Не поэтично возвышенные, в стихосплетении, в ущерб фактам, увековечивающие дни былые. Ветхие листы содержали выдержки из писем и наблюдений неизвестных монахов.
Тварь, преклонившая колено, монстр. Она ненавидит слуг Церкви, особенно молодых монахинь. Часами смотрела на их муки, отдав на поругание разбойникам, что по ошибке звали солдатами Тьмы. Именно за это верному псу Властелина присвоено имя Блуда, а вовсе не за страсть к плотским утехам.
"Я должен убить ее, а не разговаривать, — Рихард и правда с трудом сдерживает себя, — но мне некуда идти"
Колдунья часто дышит не в силах совладать с охватившим волнением. Обращает взор, наполненный такой страстью, что ошеломленный юноша шарахается в сторону. Старуха ползет на коленях, протягивая руку.
— Это ложь, мой господин, я не предавала тебя! — тараторит она, захлебываясь слезами и пытаясь дотронуться до отступающего Рихарда. — Я верна тебя, не верь Гордыне!
— О чем ты? — юноша с трудом сбрасывает с себя обезумевшую.
;Блуд успокаивается, заплаканными глазами смотря на демонолога. Наконец вытирает слезы, вновь становясь усталой старой женщиной.
— Господин ничего не знает. Господин забыл, — тихо сокрушается она. — Ты тот, кого родила сама Тьма, отметив Черной Звездой. Мы долгие годы ждали твоего возвращения. Ты Темный Властелин.
Юноша по-другому смотрит на легенду прошлой эпохи. Впервые при виде убийцы просыпается нечто похожее на жалость. Она сошла с ума. Непонятно чем мотивированная, Церковь пощадила монстра, закрыв от мирских глаз тут, прямо в Академии. Заточенная в одиночестве, десятилетия за десятилетием темная стареет и лишается рассудка.
Спорить с безумной юноша даже не пытается. Один взгляд на глаза дают понять, Блуд или кто она такая, давно живет в выдуманном мире. Видит то, что хочет, придумывая знамения в простых вещах, и не услышит слов разума.
— Эта клетка все еще удерживает тебя? — собрав решимость, Рихард предпочитает действовать до конца.
— Нет, господин. Светлые обо мне не вспоминают и моих тюремщиков давно нет в живых.
Остается лишь гадать, зачем темная соглашается на добровольную ссылку и есть ли ей вообще куда идти.
— Тогда мне потребуется твоя помощь, — подводит черту молодой маг.
"Верну Ярополка домой, — думает он, — и уплыву в Восточную Империя. Больше никаких темных магов, с меня хватит"
Папские земли. Святой город.
Черные тучи нависают над городом, скрывая солнечный лик от происходящего. Будто плачущее моросью светило, не в силе и воле вмешаться, со скорбью отворачивается. Звонари не покушаются нарушить тишину, запирая кельи на засовы и даже не смея громко стенать в молитвенном покаянии. Пустуют улицы, предоставляя ветру теребить обрывки ветоши, путающейся под копытами коней. Войско тонким ручьем вливается через городские ворота, грозно и молчаливо. Белые плащи в сгущающемся мраке предстаются потерявшими чистоту, посеревшими в тон свершающимся деяниям.
Гилберт едет впереди колонны, с остальными конными рыцарями. Позади мостовую топчет пыхтящая под весом оружия пехота. Копейщики, лучники, арбалетчики — орден вооружает все доступные силы. Паладин в который раз оборачивается. Позади возвышается громадина собора святого Себастьяна. Золотой купол меркнет, высокое здание смотрит на людей де Обри с молчаливым укором. И каждый чувствует тяжелый взгляд, все больше погружаясь в мрачные думы, пусть и заталкивая их вглубь души.
Конь Гилберта взбрыкивает, будто показывая нежелание участвовать в святотатстве.
— Знаю приятель, — юноша хлопает рассерженное животное по шее, — я тоже такого мнения.
Вот и папский дворец. Старинное здание, много раз перестраиваемое и обрастаемое пышным великолепием. Олицетворение власти и влияния на весь Западный мир многих поколений понтификов. Причудливые узоры покрывают оконные рамы и врата, переливаясь золотом. Высоко вздымается каменный фонтан, образуя сложную и многогранную панораму. Вот только сейчас ухоженные, до блеска выметенные дорожки, попирает солдатский сапог. Беспощадно растоптаны декоративные кусты, всюду разбросаны комья грязи, а нежное журчанье фонтана заглушено военным шумом.
— Развернуть строй! — командует де Обри, поражая заразным энтузиазмом, кажущимся до невозможного нелепым по среди всеобщей апатии. — Рыцарям спешится!
Пехота переходит на бег, грудью готовая встретить любое сопротивление. Щитоносцы растягиваются в цепь, перекрывая подходы к дворцу. Стрелки берут под прицел окна, прячась за обильно растущими в парке деревьями. Того и гляди от туда полетят стрелы и огненные шары.
Строй паладинов обволакивается защитными чарами. Повертев головой, безучастный ранее Гилберт оживает — показываются монашеские капюшоны инквизиторов.
— Пропустите. Дайте дорогу, — молодой рыцарь активно работает локтями, пробиваясь через войска.
Его преподобие Альфонсо обнаруживается среди остальных монахов. Не сдерживая радости, паладин заключает старика в объятия.
— Ты задушишь меня, — смеется инквизитор, отвечая на объятия и отцовски хлопая Гилберта по плечам.
Старый монах сильно сдает, ссылка здорово подкашивает. Руки рыцаря смыкаются на исхудавшем теле, чувствуя под робой оголенные ребра. Боясь и правда покалечить Альфонсо, смутившись, рыцарь отступает.
— Меня восстановили в должности буквально сегодня, — инквизитору, шаркающему ногами, приходится опираться на руку юноши. Монах на некоторое время умолкает, смотря за развертыванием сил ордена. — Все это выглядит настолько нереально, — он озвучивает давно вертящееся в голове у Гилберта. Да, сон или видение, порождение больного бредом ума, — Сталь сверкает среди папских садов, воистину вернулась темная эпоха.
— Вы тоже верите в то, что Рихард...? — изумлению Гилберта нет предела
Но Альфонсо лишь посмеивается, продолжая ковылять.
— Темный Лорд? — монах саркастически улыбается потупившему взгляд рыцарю. — Я стар, но из ума не выжил. Жаль в то, что мы верим или не верим, сира де Обри не волнует. Посмотри на это безумие.
Гроссмейстер разворачивает бурную активность. Силы ордена берут в полукольцо дворец, застыв в ожидании. Но из широких, не предназначенных для боя окон, не вылетает ни единой стрелы или заклинания. Во всю жестикулируя, Обри собирает рыцарей, намереваясь войти.
Гилберт делает шаг вперед, но тонкая рука монаха цепляется за сюрко.
— Папская стража поднята по тревоге, — он кивает на все еще молчащий дворец. — Умоляю, не лезь в драку. Это не твоя война.
Кивнув, рыцарь возвращается в строй. Встречается взглядами с Десмоном и Жерином, но те, погруженные в думу, ничего не говорят.
Центральные ворота дворца не заперты! Паладины гурьбой врываются внутрь, прикрываясь плотно щитами. Озираются повсюду, ожидая увидеть стрелков на лестничных проходах и многочисленных балконах. Пусто, на первом этаже ни единой живой души.
Бездействие стражи и тишина обычно шумных залов вносит беспорядок в ряды рыцарей.
— Может папа бежал? — шепотом предполагает Жерин.
Гилберт толкает ближайшую дверь — тоже не заперто. Какой-то рабочий кабинет с длинным столом, заваленный бумагами. Некоторые стулья опрокинуты, оставлены личные вещи, но никого нет.
— С чего бы? — ворчит в бороду Десмон. — Нас никто не ждал. Да и Адриан не тот человек.
— Двигаемся дальше! — собирает всех настроенный решительно де Обри.
Единственные признаки жизни обнаруживаются лишь перед дверью папских покоев. Паладины нос к носу сталкиваются со стражей. Те стоят, облаченные как на парад, опираясь на древко алебард и вообще не шевелясь. Статуи, отлитые из бронзы, на лицах ни единой эмоции.
Дорогу рыцарям преграждает человек в красной мантии кардинала.
— Я гроссмейстер ордена паладинов сир де Обри! — рыцарь говорит подчеркнуто торжественно и в чем то театрально. Хотя не признать эффекта тоже нельзя, голос священного воителя эхом разносится по залу, поражая рокочущим водопадом. — Именем святой Матери Церкви я низлагаю папу Адриана, обвиняю его в пособничестве восстановлению Тьмы и беру под арест.
Видимо Обри рассчитывает на какую-то реакцию, так как при виде молчаливой фигуры в красном, сам умолкает. Гилберт, наконец, узнает в кардинале Фламини, молодого и амбициозного клирика. Священнослужитель еще некоторое время молчит, смотря себе под ноги.
— Боюсь, — губы кардинала как клеем сомкнуты, и он с трудом произносит слова, — сегодня вам никого не получится арестовать.
Гроссмейстер по-своему понимает слова. Отступив на шаг, обнажает оружие, готовый первым вступит в схватку. За спиной лязгают мечи, еще чуть-чуть и папская стража с паладинами пустят друг другу кровь. Вот только гвардия понтифика не шевелится и даже не обращает против мнимых врагов острие алебард. При виде меланхолично смотрящих на них стражей, рыцари теряют решимость. Повсюду мечи опускаются.
— Как я уже сказал, — продолжает Фламини, — сегодня никого арестовать не получится. Прошу следовать за мной.
Охрана расступается, пропуская кардинала к папским покоям. Де Обри тот час вырывается вперед, грубо толкает Фламини плечом, первым проталкиваясь к двери. Остальные рыцари так же подаются вперед.
— Вы трогали тело? — гроссмейстер по кругу обходит письменный стол.
Фламини не отвечает, видимо посчитав вопрос риторическим.
— Почему не пустили черный дым? — продолжает допытываться де Обри.
— Мы были шокированы, — прерывает молчание клирик, — и было не до церемониала.
Папа Адриан лежит лицом вниз и кажется, прикорнул, утомленный дневными заботами. Верный Бруно проводит подле тела главы Церкви всю ночь. Мажордом и сейчас не отпускает окоченевшую руку, поливая слезами. На столе разбросана корреспонденция. Одно из писем до сих пор зажато меж пальцев.
Не колеблясь перед покоем мертвеца, паладин рывком достает лист из хватки.
"Он возродился" — гласит единственная надпись. Больше ничего, ни подписи, ни печати.
— Мы должны собрать кардиналов для новых выборов, — говорит Фламини.
Де Обри комкает письмо и небрежно выбрасывает прямо на стол с покойником.
— Нет.
И вот тут кардинал не выдерживает. Маска холодного спокойствия слетает, обнажая перепуганного ребенка. Коротким словом паладин с плеча рубит весь устоявшийся столетиями миропорядок. Фламини пятится, прикрывая длинным рукавом отвисшую челюсть.
— Но как? — лепечет кардинал, не в силах постичь роковых слов.
— Выборов не будет, сейчас это не нужно, — подражая холоду недавнего тона клирика, говорит де Обри. — Курия примет временно мирские заботы. Я позабочусь про остальное.
Гроссмейстер выходит из кабинета. И паладины и стражи обращают взор на рыцаря, разом прекратив разговоры. В тишине голос де Обри звучит свистом опускаемого палаческого топора.
— Собрать войско. Мы идем на войну.
Тайное место
Сигиберт вновь возвращается на площадь святого Эдварда Победителя. Окруженная каменными многоэтажками, заполнена самым разнообразным людом. Мелькают чепчики горожанок, испачканные сажей или опилками фартуки ремесленных мастеровых, капюшоны монахов или отблеск стали на копьях стражи. Люди стоят, выглядывают из распахнутых оконных ставен или взбираются на верхушки фонарных столбов. Молчат, становясь подобием безмолвной и бездушной статуи Эдварда. Ничего не выражающие взгляды направлены на единственную искорку жизни среди безликих, призрачных теней, что бьется, прикованная к столбу цепями.
— Ингунда! — кричит оборотень, вливая в вопль, как волчью ярость, так и безграничную тоску.
Девушка оборачивается. Их взгляды встречаются и само время, вместе с летящими в перевертыша стрелами, замирает, дав двум душам этот миг.
О великая Тьма! Как же силен Сигиберт, как быстр. Ни единая стрела не достигает цели, чиркая о черепицу или устремляясь к облакам.
Никто не способен противостоять оборотню. Древки копий ломаются, едва соприкоснувшись со шкурой, от когтей не спасает самая крепкая кольчуга. В считанные минуты перевертыш убивает или обращает в бегство всю площадь. Пала инквизиция, бежат, путаясь в смешных плащах хваленые паладины.
— Погоди, я уже иду! — Сигиберт одним скачком взлетает вверх по вязанкам фашина к столбу.
Что ему какие то цепи, оборотень разорвет их подобно гнилым ниткам. Еще немного и этот кошмар развеется.
— Я освобожу тебя, — дрожащими от волнения лапами, вервольф смыкает пальцы на цепях.
Рвет один раз, другой, но бряцающие плетения не желают поддаваться. Запах гари щекочет нос, от потрескивающего хвороста начинает подниматься дым. Сперва слабо, едва пробиваюсь через поленья, затем вздымаясь вверх клубами.
— Нет! — кричит Сигиберт, чувствуя, как накаляется металл, опаляя кожу.
Однако оборотень и не думает ослабевать хватку. Цепи прожигают ладони до костей, но он продолжает биться.
— Сигиберт, — что то в тихом голосе ведьмы останавливает, заставляет разжать пальцы и без сил опустить руки. — Ты должен отпустить меня.
— Нет, — оборотень закрывает ладонями, преобразившимися в человеческие, лицо. Крупные слезы текут по щекам с опадающей волчьей шерстью, — я не могу.
Огонь ползет вверх, вздымается, теребя платье ведьмы. Та, будто и не замечает боли. Цепи разом падают, но ворожея продолжает стоять, объятая пламенем. Ингунда касается ладонью щеки оборотня, заставив взглянуть в глаза.
— Грядет пришествие нашего Владыки, — говорит она шепотом, наклоняясь и едва не соприкасаясь губами. — Ты нужен ему, Сигиберт.
— Сигиберт! — кто-то трясет оборотня за плечо, вырывая из когтей кошмара.
Открывая глаза, вместо прекрасного лика Ингунды видит бледную, до белизны физиономию вампира. Под красным плащом легионера тускло блестит кольчуга, в руках меч спата.
— Что случилось!? — Сигиберт рывком вскакивает с лежанки.
Цитадель темных, обычно аскетично тихая, наполнена шумом. Ученики покидают места уединенных молитв, шумным выводком щенков заполонив проходы.
— Возле Древа чужие, — показывается Арегунда, удобнее перебрасывающая через плечо сумку с ведовскими банками-склянками. — Нужно уводить адептов. Марк, позаботься о Мастере. Сигиберт... Сигиберт! Не спи, помоги мне с учениками.
Оборотень до дрожи сжимает кулаки. Все-таки этот день настает — инквизиторы находят их. А как иначе? Не могут же они вечно прятаться в тени.
Злость и обида затуманивают разум, зов зверя рвется наружу, не желая мириться с человеческой осторожностью.
— Я не уйду, — с покрывшей лицо тенью говорит Сигиберт.
— Ты с ума сошел? — глаза вампира готовы спорить с совиными.
— А сколько нам еще терпеть унижения и прятаться?! — перевертыш переходит на крик, обводит взглядом адептов, пытаясь громкими речами воззвать у перепуганных юношей и девушек бойцовский дух. — Дадим им бой! Не об этом ли мы мечтали?
Цитадель приходит в движение, разом оборвав споры. Переплетенья корней шевелятся, раскрываются наподобие бутона, открывая проход. Первыми появляются воины, ужасно грязные, в оборванных остатках зеленых плащей. За ними держащие детей на руках женщины и даже старики. Пришельцы и темные смотрят друг на друга, не зная, что делать или сказать.
