— Видишь ли, я поверил бы... если бы здесь не появлялись на короткое время тени... призраки умерших. Все в голос твердят нам о том, что души либо напрямую направляются, э-э-э... в рай или ад, либо болтаются на земле. Но они при этом остаются невидимы людям... как правило. Во всяком случае, других версий у человечества нет.
— А как же индейцы, которые верят, что будут охотиться в лесах, где много дичи? — мрачно спросила Анна. — Значит, есть и пить им тоже надо? И зверей убивать...
— Гхм... действительно. Подожди, но всё же — их там целые толпы! Окончательная остановка, так сказать. А мы здесь одни такие, кому надо есть и пить. И вообще, я не могу точно сформулировать свои мысли... надо подумать.
— Мы тут уже больше месяца всё думаем и думаем, — разозлилась Анна. — Нечего здесь думать! Это не ад, это не рай, это не чистилище, где души ожидают приговора. И вообще — я тебя не об этом спрашивала! Мне надо, чтобы ты внятно выложил своё мнение — где искать мою дочь и остальных детей? Что может заставить этого засранца убрать от неё свои грязные лапы? Думай, Илья, думай хорошенько! В конце концов, он принял твой облик! Почему, скажи на милость? Что есть в тебе такого, что понравилось ему? Что?
— Не надо кричать, Аня — робко сказал Сашка. — Илья не виноват...
Анна встала, обожгла Илью взглядом и ушла в соседнюю комнату. Пошедший за ней Сашка скоро вернулся.
— Как она? — шёпотом спросила Мёрси.
— Она сидит на стуле и смотрит в окно, — так же шёпотом робко ответил Сашка.
Мёрси потопталась... и, решившись, ушла к Анне.
— Ну что я могу придумать! Что? — заорал Илья.
Звук его голоса отправился гулять по коридорам пустого детского сада. "Что... что... что?" — бессильно и вяло затихло вдали.
Все молчали.
Мёрси
Мёрси Анна никогда так уж не нравилась, чтобы в подружки к ней записываться. Но сейчас ей было страшно. Страшно так, что даже присутствие Сашки и Ильи её не могло успокоить. Она сидела с Анной, прижавшись к её плечу. За окном липкий темнеющий туман настойчиво льнул к стёклам. Анна молчала. В соседней комнате Илья говорил что-то Сашке... но это сейчас было не важно. Мёрси хотела успокоиться... хоть чуть-чуть. Ей хотелось, чтобы Анна обняла её и погладила по голове... ей хотелось снова стать маленькой.
— Здесь нельзя становиться маленькой, — вдруг ровным голосом сказала Анна. — Он забирает детей.
Мёрси всхлипнула. Слёзы закапали... просто сами собой полились... вот, ведь, дело какое! Маленький Бориска со своим медведем. Важная рассудительная Эллочка. Простушка Валенька, всегда уступавшая более живой и подвижной Кристине... Федя засовывающий под подушку свою алую бейсболку... Леночка... смешной и хитрый Кондратьев...
Анна наконец-то обняла её и Мёрси выплакалась у неё на груди.
— Я тебе говорила, что иногда я могу чувствовать то, о чём думают другие? — спросила Анна всё тем же ровным голосом, когда Мёрси немного успокоилась.
Мёрси отчаянно закивала головой. Она боялась, что Анна сейчас отстранится от неё... именно сейчас... и ещё крепче обняла Анну. Но та и не пыталась высвободиться.
— Я буду думать о ней. Я смогу дотянуться до своей дочери.
Анна погладила Мёрси по голове.
— Пойдём, Маринка-мандаринка... спать пора. Завтра у нас будет много дел.
В тумане кто-то завыл и Мёрси вздрогнула, но Анна даже не повернула голову.
Когда Мёрси уже засыпала, пришёл пёс и улёгся рядом. Он долго сопел и устраивался, а потом положил голову на лапы и стал смотреть на лежащую с открытыми глазами Анну. Мягко ступая лапами мимо прошёл кот... потом стали колыхаться стены, превращаясь в морские водоросли... а потом Брюля протянула Мёрси тяжёлую обойму. Волосы Брюли слиплись от крови.
— Вмажь этому гаду, — сиплым голосом сказала подруга. Передние зубы у неё были выбиты, окровавленный рот кривился от жестокой усмешки. — Влепи ему всю обойму — прямо в его поганую башку, слышишь, Мёрси?!
Мёрси спала.
Саймон Кокс
— Ну вот, Коваленко отсылает Вику. Жаль! Она хороший человек. Без этого, знаете ли, надрыва, без которого, наверное, русские себя не мыслят совсем, — сказала Сара Конг, вздохнув.
— Отсылает? — удивился Саймон, оторвавшись от монитора. — Почему?
— Беременна! — торжественно сказала Сара, выпрастывая руки из рукавов вытяжного шкафа. Биологи просили кое в чём помочь, вот и пришлось возиться с вытяжным шкафом и пробирками... чего сам Саймон терпеть не мог. Как лукаво сказала Сара: "Ты взял на себя всё самое трудное — компьютер!" — и Саймон смутился.
Впрочем, какое уж там смущение! Смущался он только поначалу. А позже оказалось, что работы досталось обоим — "по самые уши", как выражается Ложкарёв. Они сидели в этой маленькой лаборатории с освинцованными стенами уже десять часов, с мелькнувшим перерывом на торопливый обед. Самим им, как квантовикам, приходилось только ждать. Робот будет готов только послезавтра, да и с подводкой кабелей питания "пробойника" дело снова затягивалось. А здесь — хоть и рутинная работа, но — в новинку. "Чёрные саксаулы"! Богатейший материал для биологов. Невообразимое сочетание кремния, оксидов железа, азотистых соединений, меди, алюминия и впридачу чуть ли не всей таблицы Менделеева. И нет ни одного корявого куста, схожего с другими по химическому составу.
"Саксаулы" выворачивали тракторами, пытались пилить сверхпрочными алмазными пилами... но в итоге приноровились просто раскалывать небольшими направленными взрывами. Давлатти и Окира сгоряча предположили, что "чёрный саксаул" — неорганическая кремнезёмная жизнь... но все сенсации свелись лишь к тому, что академик Гелатти, как руководитель группы, только разводил руками, отвечая на вопросы назойливой прессы.
— Это более сложно, чем просто "дерево из кремния"! — в сердцах сказал он недавно. — У меня складывается впечатление, что эта дрянь не создана из материалов, вытянутых ей самой из земли, а просто появилась здесь из какого-то другого мира!
Вчера Саймон, не беспокоя биологов предположениями, втихомолку начерно просчитал такой вариант. Получалось неплохо... даже, если учесть, что в уравнениях пестрело больше неизвестных величин, чем можно было позволить. Более того, углубившись в расчёты, он раскопал такую математическую трясину, что не сразу решился в неё сунуться.
А вообще, идея, конечно "благородно безумная", как выражается Коваленко, любящий цитировать Эйнштейна и Нильса Бора. Огромная молния, бьющая в пространстве "квантового сдвига", выталкивающая в наш мир след, наподобие "громовой стрелы" в прибрежном песке...
Было отчего прийти в восторг старику Бриджесу... когда он увидит, конечно, всё то, что Саймон с Сарой тут понаписали.
— Молодец, Вика! — продолжала Сара, тщательно отмывая руки от въевшегося в кожу талька. — Наука, Пришествие, волнения, войны... это всё приходит и уходит. Остаются дети, остаются люди. Остаётся земля, дарованная нам Господом, на которой мы выращиваем наш хлеб в любые времена. Если даже гибнет любая цивилизация, мы должны помнить, что уцелевшие люди всегда будут распахивать землю на развалинах и сеять зерно для своих детей. Всё из земли и всё в землю — вот закон.
— Да-да, — пробормотал Саймон, толком не расслышав из-за журчания воды.
Внезапно лабораторию тряхнуло. Взвыл и смолк центробежный насос, мигнув, погасли лампы. Ноутбук продолжал работать... но почему-то быстро-быстро заскользил по столу...
— Бежим! — завизжала Сара, пытаясь удержаться на кренящемся полу. Тускло засветился красный аварийный свет, взвыла сирена. В коридоре что-то с грохотом обвалилось.
— Эвакуация! — прохрипел динамик. — Эвакуация! Сигнал — красный! Красный! Это не учебная тревога!
"А то мы не видим", — подумал Саймон, вставая. Ноутбук лежал рядом, но работал. Саймон торопливо закрыл его.
— Сара? Ты жива? — спросил он, вглядываясь в мешанину стульев, бумаг и приборов.
— Здесь я, здесь, — спокойно сказала Сара у него над ухом. — Пошли выбираться! Здорово тряхнуло!
Распахнув одним сильным ударом перекошенную дверь, Саймон осторожно выглянул в коридор. Густая пыль не давала разглядеть ничего, далее полутора метров. Он повернулся к Саре и крикнул:
— Держись за моё плечо!
Пробираться по трясущемуся полу было непросто. Через несколько шагов Саймон споткнулся об опрокинутый кулер и грохнулся на пол, а позже наткнулся на лежащего у стены человека в комбинезоне. Передав Саре драгоценный ноутбук, Саймон потянул человека за руки, стараясь как можно скорее пробраться к выходу...
На улице, в суматохе и криках, он передал раненого спасателям, — им оказался новозеландец, чьего имени они с Сарой, наадреналиненные до тошноты, так и не вспомнили.
— Двигайтесь по центру улицы! — взывали мощные динамики. — Направление — канадский сектор! Направление, канадский сектор!
Позади послышался грохот. Саймон обернулся. Зрелище было потрясающим. Невольно они взялись с Сарой за руки, как два маленьких испуганных ребёнка, заблудившиеся в лесу. Около здания, где ещё десять минут назад располагалась лаборатория биологов, опасливо кружили несколько вертолётов, освещая прожекторами вспухшую пыльную тучу. В ней мелькали чёрные блестящие, как стекло, подвижные струи. Впрочем, это были не струи... чёрт возьми! Это, — делайте со мной, что хотите, — походило на щупальца! Старое доброе голливудское "чудовище из подземного мира" тяжко ворочалось в нескольких десятках метров от них!
Фасад здания с грохотом обвалился, как будто его подрыли снизу необыкновенно шустрые кроты, обглодавшие фундамент с потрясающей быстротой. В поднявшемся столбе пыли уже ничего не было видно. Доносились скрежещущие звуки... будто кто-то невообразимо огромный с оглушительным треском разрывал самую большую в мире пластиковую коробку...
— Опять биологи без дома остались! Невезение! Чистой воды невезение! — возбуждённо орал Саймону в лицо невесть откуда появившийся Фил. — Уходить надо, слышишь, рыжий?! Сара, тяни его отсюда, а то мы так под обвал и попадём!
Потом они бежали, а сзади визжало и бухало с неимоверной силой, потом что-то сильно ударило Саймона по затылку и мир сразу стал серым и беззвучным. Какое-то время Саймон передвигал ногами, увлекаемый Сарой и Филом, но потом споткнулся и упал на асфальт, успев увидеть блестящую монетку, приткнувшуюся к поребрику...
Сара с неожиданной силой повернула его лицом вверх. Она что-то кричала, но уплывающий в серую пелену Саймон не слышал ничего, кроме биения крови в ушах — тук-тук, тук-тук...
Лицо его было почему-то мокрым. "Я расплакался? — со слабым чувством стыда подумал он, — Нет, это кровь..." — а потом мир перевернулся, отлетая от него вверх и в сторону...
Что-то огромное ворочалось под землёй, прокладывая себе дорогу горбатой, обросшей "щупальцами" спиной. Сара отчаянно оглянулась по сторонам. Спасателей не было видно в налетевшей сухой пыли.
— Помоги мне поднять его, — тряс её за плечо Фил. — Уходить надо, уходить!
Он кое-как взвалил на плечо Саймона и затрусил вдоль по улице, туда, где заполошно надрывались сирены и смутно мелькали жёлтые фонари. Сара бежала рядом и вытирала слёзы.
— Ты уж не умирай, рыжий, слышишь? Не умирай, чёртов Кокс! Ты что, думаешь, я без тебя справлюсь одна?.. — всхлипывала она, сама не понимая того, что говорит.
Саймон застонал и Сара почувствовала, как ухнуло вниз сердце и похолодело в животе. Умирает?!
Она так и осталась рядом с Саймоном, наспех позвонив домой и успокоив детей и мужа... которые, к слову говоря, ещё не знали о случившемся.
Врач обрадовал её, сказав, что ничего ужасного с Саймоном не произошло. Сара сидела у его кровати и думала о том, как всё хорошо обошлось... что могло быть намного хуже... и даже так, как и подумать страшно. Кто-то сунул ей в руки стаканчик горячего кофе, но она отпила совсем чуть-чуть. Саймон спал после укола. Его забинтованная голова была какой-то чужой... непривычной. Сара почувствовала, что клюёт носом и хотела уйти... но сил уже не было. Она устроилась поудобнее в пластиковом кресле и заснула. Закрытый ноутбук мирно стоял на прикроватном столике. На нём уже примостились коробочки с ампулами, шарики ваты и футляр тонометра.
Сара спала. Ей снились огромные полости чужого, квантованного по непривычной матрице, пространства, закручивающегося шестимерными лохматыми спиралями, проникающими... вытесняющими... привычный трёхмерный мир... и аккуратные строчки формул бежали бесконечной лентой...
...и — ещё — кто-то страшный, насмешливо стоящий за хаосом, взламывающим мир.
Вика (беременность)
— Коваленко, не хочу я уезжать! — заорала Вика. — Ты же вечно свой нос, куда не надо суёшь! Вот сгинешь ты, как Джефферсон, как все остальные — и куда я одна пойду?!
Собравшиеся изо всех сил делали вид, что ничего не происходит. Саймон с забинтованной головой покраснел, как невинная девица, при которой вдруг поссорились родители. Он повернулся к Вике и Коваленко спиной и начал что-то громко рассказывать о "преобразовании матрицы по вероятностному алгоритму Хайнемана". Сара бросила на Вику умоляющий взгляд, но подойти всё-таки не решилась. Ося с несчастным видом топтался рядом — видимо, в нём боролись долг врача и почтение к сану Коваленко...
— Викушка, радость моя! Ну, подумай сама... — пробормотал красный, как рак, Игорь Антонович.
Вика обняла его. На шее Коваленко, на кожаном ремешке болтался старенький анализатор DPM-701, один из немногих приборов, дающих более или менее достоверные сведения в непосредственной близости от арок и щупалец кокона. Какая-то часть её — Вики — вдруг тревожно пискнула. Вика обнимала Коваленко... но при этом, сама того не понимая, чуть повернулась боком. Она уже охраняла свой живот, где комочком полупрозрачной слизи росла новая жизнь! Господи, неужели все женщины проходят через это?! Она расстаётся со своим любимым... и даже не может обнять его так сильно, как её этого хочется!
Это немного испугало её... но и, как ни странно, успокоило в целом. Коваленко был с ней. Он всегда будет с ней... если только этому малышу (малышке?) суждено жить.
Она расцеловала Коваленко, попадая солёными, мокрыми губами, в глаза, в нос, в уголки губ... везде-везде, как целовала его все эти счастливые и сумасшедшие дни...
Кто-то хлопал её по плечу, кто-то обнимал на прощание. Мелькнуло лицо Сары Конг... а потом зарёванная Наташка брала с неё страшную клятву звонить в любое время... недовольный, как всегда, суетой нахмуренный Колин Оуэл что-то втолковывал ей, держа за руку. Людочка Ким, подозрительно блестя чёрными глазами, сунула ей в руку смешную фигурку лягушонка — кажется, это было на счастье...
...Вика чувствовала, что замёрзла. Она просто покрылась льдом, сквозь толстую корку которого до неё доносились только отдельные слабые звуки...
Она слышала, как бьётся её сердце.... и на этот ритм — вначале робко, а потом всё сильнее и радостней — накладывалось бодрое: "Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!" — это её дитя начинало жить.
