— Госпожа Нола? — сказал лорд Деррис своим странным задыхающимся голосом. — Вам это кажется смешным?
Я повернулась к Телдару, который смотрел на меня, подняв бровь.
— Нет, господа, — медленно проговорила я, сама серьезность. — Просто я чувствую то же, что и мастер Телдару. Это наполняет меня восторгом. В такие моменты я лишь дитя перед чудом Узора.
Телдару улыбнулся, но глаза его оставались холодными. И тогда меня осенило: сегодня я должна сделать что-то, что его удивит. То, в чем ему не удастся меня обвинить — просто чтобы позлить его. Встревожить, но не выглядеть непослушной. "Я так устала от твоих игр, — подумала я, улыбаясь в ответ. — Пришло время сыграть в мою".
Туман начал рассеиваться в ту минуту, когда я ступила на землю у подножия холма Раниора. Позже я узнала, что тогда говорили люди: будто в момент моего приезда миры начали смешиваться и меняться. Когда я об этом услышала, мое сердце забилось сильнее. И даже сейчас, после всего, что случилось потом (стыд добавляет гордости не слишком приятную остроту), я вспоминаю об этом с волнением.
С этого можно было бы начать красивую историю, но мне все помнится иначе: туман не исчезал, пока мы не добрались до середины холма. Я смотрела под ноги, поскольку только их я могла хорошо разглядеть. Телдару был где-то впереди; король и его семья — сзади. Замыкал процессию лорд Деррис, наверняка с волнением размышляя о том, что означает весь этот туман, и беспокоясь, что добрые сарсенайцы не смогут увидеть то, что должны. Они спотыкались и смеялись, ничего не видя перед собой. Я слышала смех и думала о Грасни, о Селере, и мне хотелось, чтобы всем нам снова было четырнадцать.
Я задыхалась от усталости, взбираясь по крутому склону, когда заметила медные бусины на подоле плаща Телдару. Я оглянулась и увидела Халдрина, который держал за руку Земию. Через несколько минут я уже могла разглядеть силуэты идущих позади людей. На вершине туман стал больше похож на изморось, и небеса наполнились светом. Большое золотое зеркало, висевшее на монументе Раниора, было ярким, но не слепило глаза.
Мы с Телдару встали перед ним, ожидая, когда соберется народ. Люди подходили, и смех стихал. Здесь были ученики-прорицатели, бабушки и дедушки, дети, и все они молча ждали, когда мы с Телдару заглянем в зеркало. Оно висело на черной металлической раме и было размером с него. Оно отражало все лица и небо. Оно показывало будущее Сарсеная.
— Образов будет множество, — когда-то говорил мне Телдару. — Подумай, какими сложными бывают видения одного-единственного человека, а теперь увеличь эту сложность в сотню раз. Мы должны смотреть по-настоящему: люди должны быть уверены в видении, а кроме того, за нашими глазами будет наблюдать лорд Деррис. Однако слова будут отличаться от образов. — Я подняла брови, и он пожал плечами. — Знаю, это публичный и самый знаменитый ритуал прорицания, но все же слова выдуманы. Спланированы. И это правильно, поскольку неважно, о чем видение — люди хотят быть уверены, что их земля и дальше будет процветать.
"Выдумка, — подумала я, когда вперед выступил король Халдрин. — План". И глубоко вдохнула холодный сырой воздух, пахнувший землей.
На холме Раниора не было речей (это происходило позже, во дворе замка и в Тронном зале). Здесь король произносил всего пять слов. Раньше я слушала их, стоя на склоне холма, и воображала, будто они обращаются ко мне. Но теперь я думала: "Нет, мой король, обратись к Телдару, только к нему, чтобы на меня не повлияло проклятие, не заставило меня смотреть, потому что на самом деле я ничего не должна видеть..."
Халдрин посмотрел на Телдару и сказал:
— Скажи нам, что ожидает Сарсенай.
Мы с Телдару повернулись к зеркалу. В этот миг остатки тумана рассеялись. Небо стало чистым, синеву затопили золотые лучи солнца. В следующую секунду Халдрин повторит эти слова, и металл покроется образами. Я слегка подвинулась, чтобы Телдару оказался между лордом Деррисом и мной. Все остальные были сзади.
— Скажи нам, что ожидает Сарсенай, — произнес король. Его голос был глубоким и сильным.
Я закрыла глаза.
* * *
Слова короля едва успели стихнуть, когда я отвернулась от зеркала и упала на колени. Кто-то раскрыл рот, кто-то всхлипнул; засмеялся ребенок. В золотистых небесах пела птица. Когда вернулась тишина, король Халдрин наклонился ко мне. Я почувствовала движение, но не увидела его — глаза все еще были зажмурены. Я ухватилась за руку и позволила себя поднять. Встав, я прислонила лоб и руки к монументу Раниора. Мои пальцы искали резьбу: спирали, изломанные линии, отметки жизни героя, его Пути, сформированные и формирующиеся.
— Госпожа, — король говорил тихо, но его услышали многие. — Что ты видела?
Я приоткрыла глаза. Телдару подвинулся. Он тоже отвернулся от зеркала, хотя двигался медленнее. Те, кто был там, позже рассказывали, как он стоял, мигая, а в его глазах светились золотистые точки, исчезающие видения Иного мира. Говорили о том, как он смотрел на свою бывшую ученицу, и одни уверяли, что на его лице читалась гордость, а другие полагали, что гнев.
— Мой король, — произнесла я. Голос задрожал, но постепенно выровнялся, поднимаясь над толпой и холмом. — Я видела гору посреди моря, которая дышала огнем и дымом.
Должно быть, королева Земия склонила голову, и камни, вплетенные в ее волосы, зазвенели, как маленькие колокольчики. Я представила ее глаза, прищуренные и темные. Представила ее сестру, смотрящую в землю.
— За горой стояла стена из красного камня. О нее разбивались волны, которые были подобны пламени. — Я замолчала, словно у меня перехватило дыхание. — А потом из горы вырос человек, — продолжила я, распрямив плечи, но не открывая глаз. Теперь я представила шелк своего синего платья, переливающийся, как вода или длинные гладкие перья. Те, кто был неподалеку, позже говорили, что мои глаза под веками закатились. Некоторые утверждали, что отметины, которые Селера оставила на моих руках, начали светиться серебристым светом.
— Он был высоким, широкоплечим, и его голова была как черный блестящий камень. Вместо рта у него был черный клюв. Он пошел по воде, а его копье высекало дорожку из искр. Когда он подошел к красной стене, из камней появился другой человек, яркий, с длинными зубами охотничьей собаки. У него был меч и щит с двумя серебряными руками на синем фоне. Эти люди начали сражаться среди летящих камней и огромных приливных волн. Их битва переворачивала землю и порождала гигантские волны, и ничто не могло остановить их, пока не появился третий.
Я открыла глаза. Хотя я знала, что они чистые, люди говорили, будто в них была темнота видений, похожая на туман, который только что рассеялся. Я была спокойна, как и все остальные, кроме королевы, переводившей взгляд с меня на Телдару, и самого Телдару, который глядел только на меня. Нелуджа продолжала смотреть под ноги. Ее длинная шея изящно изгибалась под красным платком.
— Он был выше их обоих, — сказала я. — Из его глаз лился черный огонь. Этот огонь окружил воинов, и те застыли, словно вмерзнув в море. Их глаза остановились. Он поднял руки, и из кончиков его пальцев полился черно-золотой свет. Волны успокоились. Оранжевый огонь превратился в пепел и рассыпался. Воины в почтении склонили головы. Красная каменная стена становилась выше, устремляясь к солнцу, но глаза этого человека были ярче. — Я повернулась, подняла руку и вытянула указательный палец. — Глаза этого человека. Телдару.
Воцарилась тишина. Тихо застонал ветер; зеркало заскрипело на металлических петлях. Вскрикнула птица — другая или та же самая, — а потом ребенок, которого быстро утихомирили. Кто-то закричал: "Телдару!", рядом воскликнули "Раниор!" и "Сарсенай!", и от их радости небеса стали ярче.
* * *
Телдару не говорил со мной, пока мы наблюдали, как внизу, на равнине, люди исполняют танец Узора. Сейчас там собрались почти все, хотя на вершине еще оставались дети, танцуя вокруг камня собственные танцы. Иногда они останавливались, чтобы перевести дыхание, и глазели на короля, королеву и провидцев.
Телдару молчал, поэтому заговорила я.
— Телдару, — произнесла я тихо, хотя рядом никого не было, и нас не могли подслушать. — Ты недоволен. Почему?
— Почему? — Он хмыкнул, но в его голосе не было удивления. — Это мой вопрос, не твой. Почему ты сказала то, что сказала?
— Я хотела тебе помочь. Сделать то, что будет иметь больше силы, если сделано мной, а не тобой. Ты расстроен? — Я положила руку ему на спину, ощутив напряжение его мышц и мягкий изгиб поясницы. — Ты сомневаешься в видениях, моих или Нелуджи?
Он завел руку за спину и накрыл мою.
— Не сомневаюсь.
— Значит, ты не боишься, что люди разочаруются или будут негодовать, если видения не окажутся истинными?
— Они были истинными. И есть.
Он не смотрел на меня; я улыбнулась, чтобы он мог услышать эту улыбку в моем голосе.
— Тогда ты должен быть благодарен, поскольку я сделала их еще правдивее. — Я пошевелила пальцами, пока он не ослабил хватку. — Надюсь, ты не злишься из-за того, что не ты говорил об этом перед людьми? Ты слишком сильный человек и провидец, чтобы завидовать.
Внизу кто-то запел. Один голос, потом второй; древняя песня Узора, в которую вплели мое имя. Я покраснела.
— Телдару! — крикнул Халдрин. — Подойди ко мне, пожалуйста.
Телдару отпустил мою руку. Он направился к королю, а Земия и Нелуджа приблизились ко мне. Я подумала: "Его плечи и шея напряжены — он хочет обернуться, но не может себе позволить".
— Испа Нола, — сказала Земия. — Что за удивительное видение у тебя было.
Мое сердце забилось так, что едва не выскочило из груди.
— Да, — ответила я.
Королева провела рукой по браслету. Кости задвигались. Самые маленькие повернулись вокруг своей оси, показав все шишки и прожилки.
— Так удивительно, — повторила Земия, — и так странно, что испарра показала тебе те же картины, что и моему народу много лет назад. Картины, которые...
— Это были не картины, — тихо сказала Нелуджа, но ее слова прозвучали резко. — Не тогда, в Белакао, Земия-моабене. Ты это знаешь, и я говорила об этом Ноле. Поначалу это вообще не были видения — только подарок, использованный тобой, как игрушка. Обман, ставший истиной. И сегодня тоже не было никаких картин.
Ее глаза остановились на мне. Я смотрела в них вопреки желанию. Их центры были белыми, отмеченными испаррой.
— Твои слова были другими, — сказала Нелуджа. — Ты другая. В тебе что-то есть — молчание. Когда я вижу тебя, оно давит на уши, словно я ныряю. Испарра плотная, но темная.
Теперь стучало у меня в голове. "Да, — думала я, и, — нет!" Откуда такой страх, когда должна быть только надежда?
— Она его любовница, — сказала Земия. — Возможно, ты видишь его испорченность.
Это было слишком. Я прогнала страх. "Нелуджа, — хотела сказать я, — твоя сестра видела шрамы, но не поняла их. Взгляни на них, потому что ты поймешь, что это следы Видения на крови..." Я попыталась поднять руки и отвернуть ворот, но они оставались висеть по бокам. "А, — подумала я, вновь ощутив в горле смех, — понятно: мое желание и воля пробуждают проклятие. Земия увидела шрамы, потому что я не собиралась их показывать". Я представила проклятие как ткань, которая плотно оборачивала мое тело.
— Нет, — сказала Нелуджа и нахмурилась. Из выреза ее платья высунулась алая голова ящерицы, и ее глаза, не мигая, уставились на меня. — Это не то, я...
— Идем! — К нам шел король и махал рукой. — К каретам!
Мы с Телдару первыми спустились с холма. На нас смотрели все: танцоры, дети, король и лорд Деррис, белакаонские женщины. Когда мы достигли подножия, Телдару положил ладонь мне на шею.
— Что сказала островная ведьма? — прошептал он. — О чем вы говорили?
Я пожала плечами, и его пальцы сдвинулись.
— О моем видении.
— Госпожа Нола! — закричал мужчина из глубины толпы, и я с улыбкой подняла руку.
—
* * *
Через две недели Нелуджа покинула Сарсенай.
— Халдрин только что мне сообщил, — сказал Телдару. Мы шли по лестнице к стене замка. — Она ни с кем не говорила — только с ним и с Земией. Она хотела уйти одна, пешком! Представляешь? Но Халдрин послал с ней стражников. Мы еще успеем ее увидеть...
Солнце сияло. Здесь, вдали от конюшен, куч мусора и кухонных печей воздух был холодным и чистым. Я вгляделась в башню над воротами. Там были Халдрин и Земия. Он стоял позади нее, обнимая за плечи. Ее спина была прямой. Руки вцепились в камни бойниц.
— Вон там, — сказал Телдару, — за городскими воротами: карета и два солдата, спереди и сзади.
Я смотрела не туда. Я не могла отвести взгляда от короля и королевы. Она была напряжена — руки, шея, челюсть. Жаль, что я не видела ее глаз. Халдрин коснулся губами ее шеи. Возможно, он что-то говорил; возможно, целовал ее. Она повернула к нему голову. Его руки опустились на ее живот и остались там, касаясь кончиками пальцев. Она убрала ладони с камня и положила поверх его.
За моей спиной Телдару с шумом выдохнул.
— Ага, — сказал он. Я не оборачивалась, но знала, что он видит то же самое. — Значит, это правда — наследник. Хал сказал мне об этом в день Пути Раниора; сказал, что она почти уверена. Нола, Нола, ты видишь, как ветвится Узор? Все Пути — и они исходят от нас. Взгляни на них, любимая...
Земия крепче сжала руки Халдрина, и кости Огненной Птицы блеснули на солнце.
— Да, — прошептала я. — Вижу...
Глава 34
Сейчас середина зимы. Мои ставни открыты — облака нужны мне больше, чем тепло маленького камина. Иногда перо выпадает из холодных пальцев, и тогда я замечаю, что их кончики (торчащие из шерстяных перчаток) синие.
Мне есть что сказать — но много ли? Хватит ли на это зимы? Весны? Расцветут ли деревья ликаса ко времени, когда я закончу?
* * *
Телдару сказал, что я должна сама украсть браслет. И что он не хочет знать, как и когда я это сделаю.
— Принеси его, — велел он. — Это все. И не пытайся меня обмануть. Ты ведь этого не сделаешь, Нола? Ты теперь изменилась. Ты женщина.
Мне потребовалось десять дней: три, чтобы придумать план, и еще семь, чтобы его осуществить. На четвертый день Телдару встретил меня у школы (поскольку я вновь начала учить) и спросил:
— Твои уроки закончены. Куда ты собралась? Я с тобой не пойду — просто любопытно.
Я пожала плечами и улыбнулась. Через два дня, поравнявшись со мной на нижнем дворе, он спросил:
— Куда сегодня, госпожа?
Я состроила ему рожицу и ответила:
— Я ничего тебе не говорю, потому что ты сам так велел. И закончим на этом: я не могу пойти туда с тобой.
Когда он скривился, я засмеялась, крепко сжимая кулаки. План был почти готов, и от страха и ожидания у меня кружилась голова.
У королевы Земии было две служанки: одна белакаонская и одна сарсенайская. Белакаонская служила ей днем, сарсенайская — ночью. Обе помогали королеве принимать ванну: одну на рассвете и одну на закате. Сарсенайские слуги ни разу не видели, чтобы ванну принимали так часто; белакаонские сообщили им, что дома Земия полдня проводила в море, в горячем бассейне или в источнике. У меня тоже была служанка, Лейлен, и все это я узнавала от нее. Она рассказала, что королевские служанки живут в двух крошечных комнатушках над кухней. Там же, где и Лейлен.
