Мечты - сбываются!

Из угла шатра раздался смешок, да и сам Кабир понял и второй смысл сравнения — лев при всей его силе, обычно не охотится — еду и ему, и львятам добывают львицы.

— Значит, в вашем роду, всем распоряжаются женщины? Вот не думал, что "Сират Сайф" не выдумка курильщика опия.

— Это возможно, но у нас говорят, что "если родом правит женщина, значит конец его был близок". Чтобы взвалить на себя кроме заботы о семье и детях еще и заботу о делах рода — и мудрость мужчин, и терпение женщин должны показать дно.

— А каковы мужчины твоего рода?

— Мало отличаются от любых других, гордые — до заносчивости, увлекающиеся — до самозабвения, отважные — до дурости, любят слушать только себя и изо всех сил стараются стать взрослыми. Некоторым это даже удается — к тому моменту как старость согнет спину в дугу.

Раиса в своем углу тряслась от беззвучного смеха, сгорбившись над своим рукодельем, может что-то он и в ее родственниках недосмотрел — уж очень слова знакомые. Зря она так потешается, пусть и действительно сам виноват — просто гостья, в соответствии с обычаем, отвечает прямо и без утайки, уж в желании что-то скрыть ее точно не заподозришь.

— Как нам называть тебя? На этот вопрос можешь не отвечать.

В ответ — глухое ворчание, и задорное объяснение.

— Я не боюсь назвать свое первое имя, тем более столь щедро меня одарившим, но и злому человеку будет мало пользы — вряд ли самый черный колдун, да защитит нас Аллах, сможет его повторить — особенно тяжело будет правильно махнуть ухом. Но я согласна, если вы дадите мне второе имя, а можно именовать и по роду — вряд ли нам грозит путаница.

— Гюль-чат-ай?

— Можно и короче, я вполне достойна своих предков — хоть и слава о них среди людей не добрая...

Такое впечатление, что краснеть от стыда за сегодня пришлось больше чем за всю прошедшую жизнь, ох и язычок, не подкоротили бы — далеко не каждый способен выслушивать правду, хотя она сама кого хочешь укоротит — на голову, что впрочем еще хуже... Да еще этот взгляд — прямо в глаза и душу.

— Думаю теперь надо рассказать о моей вере, чтобы не вводить уважаемых муслимов в заблуждение. Вот это, — коготь щелкнул по распятию на шее, — просто память о человеке который отнесся ко мне не по моему внешнему виду и славе моего рода. Сама же я продолжаю придерживаться убеждений предков.

— И кому же поклонялись твои предки?

— Мои предки СЧИТАЛИ, что нельзя судить о человеке по его вере, судить о человеке можно только по тому насколько прям его путь. О вере же не стоит даже спрашивать — это его личный выбор, так же как с кем делить воду или растить детей.

— Но как быть, если путь искривится?

— Искривившийся путь всегда пресечется с прямым, и — или выпрямится, или оборвется.

— Но ведь будет и День Суда...

— И Аллах, и бог Исаака и Иакова, через своих пророков говорили, что намерены судить людей также — по делам их. Этот путь и мне видится прямым. Обращение к богу должно идти от склонности, а не от страха наказания.

Повисшая после этого тишина не была напряженной, просто каждый обдумывал сказанное, да и тишины собственно не было — шипел камень, выравнивая сталь, шумела вода в закипающем кофейнике.

— Знаешь, — сказал наконец Кабир, — такой путь мне тоже кажется самым прямым и ведущим под руку Аллаха, но боюсь он слишком прямой для обычного человека.

И замолчал, наткнувшись взглядом на клыкастую улыбку, подумалось — "действительно, как же быстро я об этом забыл...".

И снова бой...

Заточку гостья закончила как раз как закипела вода. Проверила когтем, провела лезвием по руке довольно хмыкнула на видимое что-то только ей и прямо поднимаясь с колен нанесла широкий удар снизу вверх, прочертила острием в волосе от свода шатра, счесала невесомую стружку с опорного столба, подхватила ее плоскостью лезвия не дав упасть и нанесла страшный в полную силу удар сверху вниз двумя руками. Кабир ожидал распавшуюся на две половинки чашку с отваром и меч ушедший до половины в землю, но острие лишь пустило круги по воде, да вниз опустился разрубленный лепесток — гуль сумела остановить удар. Еще несколько движений мечом чтобы проверить качество заточки и удовлетворенное хмыканье.

— Это конечно не волос на воде, еще работать и работать, но результат налицо. Тут для него мало места можно выйти наружу?

И едва дождавшись разрешения выпрыгнула наружу, пришлось вставать и идти следом — зрелище похоже стоило того.

Удивительно, но гуль не выбежала на открытую и утоптанную площадку перед шатром, а замерла приподнявшись на цыпочки, держа меч свечкой вертикально, так что пришлось сдержать шаг чтобы не упереться ей в спину. Кабир уже обирался спросить куда это она так всматривается в западной стороне лагеря, когда она метнулась на шаг вперед, а меч друг дернулся описав стремительную дугу, и в тот же миг что-то очень больно ужалило в щиколотку. С трепетом взглянув вниз, Кабир, скажем так, опасался увидеть там свою ступню отдельно, хотя меч, при все его длине, достать до ноги никак не мог, но и вариант с уползающей змеей тоже не радовал.

Внизу лежала стрела, спаси Аллах — змея б и то была лучше! Еще не веря он посмотрел на ее широкий наконечник и каплю собственной крови первой появившейся на порезе. Разум еще не осознал всего случившегося, а тело опытного воина уже вскидывало голову вверх, чтобы успеть рассмотреть врага. И взгляд тут же уперся в жало другой стрелы, буквально в трех пальцах от переносицы. Сердце пропустило удар, пока пыталось осознать, почему он все еще жив. Потом гуль спокойно оперлась на крестовину меча и откусила наконечник стрелы пробивший ее правую лапу, буркнула задумчиво про себя — "надо же, бронебойной не пожалели..." и так же спокойно шагнула поднимая меч навстречу летящим стрелам, бросив не оборачиваясь:

— Отец, думаю следует одевать бронь и браться за оружие, эти, — острие меча указало на врывающихся на стоянку через поваленную с западной стороны ограду, черные фигуры всадников, — похоже не собираются щадить ни младенцев, ни старух.

Накинуть кольчугу дело привычное и не долгое, сабля и так была на боку, оставалось только схватить привычное копье, чехол джеридов и, прикрывшись щитом, шагнуть наружу. Вроде бы и времени прошло немного, но Кабиру досталась только роль зрителя — все были слишком далеко, чтобы принять хоть какое то участие.

За бросок копья— джерида стояла его гостья спокойно смотря на троих несущихся на нее всадников. Первый верхом на дромадере был уже совсем близко нацелив жало длинного копья прямо на замершую, от ужаса как он наверняка думал, фигуру не пойми кого. Вряд ли он осознал кто перед ним, в бою вообще воспринимается только важное, а самым важным тут была полоса стали, а в руке она там или в лапе, да и одет противник в халат или почему-то в шкуру — со всем этим можно разобраться потом.

А вот то, что произошло дальше — иначе как ожившей легендой назвать было нельзя. Кабир много слыхал их за свою жизнь, а вот увидеть вживую эти фантазии поэтов как-то не ожидал. Оказалось, для оживления легенды нужно совсем немного — вот кончик меча бросается вперед встречаясь с жалом копья и, пользуясь своим весом и встречным движением отжимает его вниз — к земле. Всадник, понимая что остается в очень невыгодном положении, осаживает дромадера и откидывается назад, пытаясь разорвать контакт и освободить жало для удара, но разгон неумолимо влечет его вперед и жало копья все же втыкается в землю, правда — уже позади гуль, и собственное копье не выбило противника из седла, как вероятно она ожидала.

Теперь уже у нее острие смотрит за спину, а рукоять вперед, воин пытается бросить копье и схватиться за собственный клинок, но оказывается, что она готова и к такому развитию ситуации. НЕ пытаясь нанести удар, этот комок шерсти попросту наступает на древко копья сразу за жалом, прижимая ратовище к бедру всадника, и... попросту взбегает по древку вверх!

Вот оказывается, что нужно чтобы легенда оказалась правдой — когтистые лапы с таким же большим пальцем, как на руках, которые могут зацепиться даже за полированное дерево древка.

Замерев с копьем в руке и прикрывшись шитом Кабиру оставалось только смотреть, как вслед за своей хозяйкой полоса лезвия не спеша заскользила вверх, прочерчивая темный след по шее несчастного животного. Казалось, что даже с тридцати метров он видит удивление и обиду в его глазах — "как же так, почему больно?". Между тем поперечина меча аккуратно откинула в сторону бармицу и полоса стали заскользила по плечу легко "касаясь" шеи замершего в нелепой позе воина — он успел лишь ухватиться за рукоять бесполезного теперь меча. Кабир был готов поспорить на что угодно — взгляд этого еще не осознавшего свой конец человека был таким же удивленным как у его верблюда.

А "чудовище пустыни" тем временем, опрометчиво оставив за спиной смертельно раненого врага, просто прыгнула навстречу острию копья несущегося на нее второго атакующего. Меч и копье столкнулись, лезвие встретило жало своей серединой и оттолкнуло его вверх и влево, в то время как острие практически невесомо "чиркнуло" чуть ниже подбородочного ремня шлема. А потом набравшее разгон тело рухнуло на круп коня, заставляя его почти упасть от удара.

Скакавший следом всадник копья не имел, и это дало гуль время, чтобы сделать мечем полный мах, безо всяких изысков обрушив на нового противника удар сверху. Вскинутую в защиту саблю меч вообще не заметил, попросту столкнув со своего пути. И Кабир увидел "вживую" еще один эпизод из легенд — как рубят человека от плеча до седла, вместе с доспехом, да так что две половинки падают по разные стороны коня.

Всего-то и надо — меч весом в восьмую часть веса взрослого мужчины и руки способные нанести этим чудовищем удар. А половинки действительно упали — едва гуль сделала новый прыжок, пожалуй по сравнению с предыдущими, это скорее всего был просто "шаг" со спины заваливающегося коня.

Новое животное, почувствовав на своей спине когти хищного зверя, взвилось на дыбы, протанцевав на задних ногах полукруг, но гуль держалась крепче клеща, хотя в седле просто стояла. Тогда жеребец просто рванул вперед, не разбирая дороги. Гуль же плавно повернулась лицом по ходу скачки, разгоняя лезвие в два призрачных крыла.

Захотелось зажмуриться — больше всего это напоминало упражнение по "рубке лозы". Рванувшимся мстить за убитых налетчикам, просто нечего было противопоставить длинному и тяжелому двуручнику и рукам способным наносить им удары такой скоростью, будто это легкая сабля, даже копья оказались слишком короткими и легкими, слившееся в круг лезвие просто отбрасывало их в сторону. Ударить же не всадника, а коня никому в голову не пришло, а вот гуль не щадила никого и зачастую голова коня или верблюда падала рядом с головой или рукой его хозяина. Казалось вдоль главного пути стойбища до колодца, а потом дальше к проломленной ограде промчался смерч, разбрасывая в стороны копья, руки, головы и просто куски людей и лошадей.

Нападающие, а их как оказалось было всего около двадцати всадников, закончились быстро, пытавшихся укрыться между шатрами добили наконец взявшиеся за оружие соплеменники. Впрочем — на самом деле прошло совсем немного времени, с момента первой стрелы и до того как был выбит из седла последний нападавший — не больше сотни ударов сердца, если б оно не забывало в это время биться, а потом взахлеб не пыталось нагнать упущенное.

Кабир с беспокойством глянул на гуль, управиться с понесшим конем может оказаться сложней, чем с десятком разбойников и... увидел собственную смерть. Из перемычки между дальних глиняных холмов не спеша выходил построенный клином конный отряд, точнее — уже вышел и начинал разгон вниз по склону, опустив копья и разворачивая строй. Это был конец — остановить удар такой массы было просто нечем, хоть и людей в клане было не меньше, но ни вскочить на коней, ни построиться для хоть какой-то, организованной обороны мужчины клана просто не успевали.

И прямо на этот строй нес конь свою наездницу, последнее впрочем, неверно — было четко видно как маленькая фигурка мазнула лапой вниз, ударом стали по крупу заставляя своего коня идти вперед на ощетинившийся копьями строй. Кабир вскакивая в седло подведенного ему коня не мог оторвать глаз от этой картины — редко кто может принять свою судьбу с таким мужеством, и видя неизбежность до конца следовать долгу. Жаль что это бессмысленно — видел он и раньше как храбрецы или отчаявшиеся бросались в одиночку на строй, редко кому удавалось взять хотя бы одну жизнь врага взамен своей, строй этим и силен — своей несокрушимостью.

Правда здесь происходило то, что редко встретишь и в легендах — больше всего столкновение походило на катящийся через тростник валун, самого "валуна" видно уже не было, эти все же догадались ударить коня, но собственный разгон неумолимо выносил под удар гули все новых противников и, по вскидывающимся перед тем как рухнуть коням, было понятно — свою безжалостную эффективность она не потеряла, и продолжала рубить все до чего смогла дотянуться.

А потом, поток схлынул, оставив маленькую фигурку, опершуюся на меч на конце длинного языка мертвых тел и бьющихся коней. Фигурка мигом вскинула свое оружие на плечо и припустила карабкаться по крутому склону левого из холмов. Там, на вершине, она замерла на миг, подняв свой меч, но увидев, что ее никто не преследует, сделала странный жест и исчезла за гребнем.

"Беги", — подумал Кабир, — "в твоем родном доме — пустыне, пытающиеся найти тебя, найдут только свою смерть. Ты и так сегодня сделала много больше, чем в силах даже нечеловеческих".

Оставалось только воспользоваться такой удачей — атакующие потеряли скорость, а потом и вовсе остановились под летящими в них стрелами, разом потеряв всю монолитность строя, бестолково и не организованно попробовали сначала отвечать, потом закрутить карусель и, наконец, отойти и перестроится.

Своим многолетним боевым опытом, всем своим существом напряженным от восторга битвы Кабир понял что произошло — в своей боевой ярости, гуль прошла прямо через центр четвертого ряда клина попросту вырубив всех кто этим нападением командовал, теперь атакующие теряли жизни и драгоценные мгновения чтобы разобраться кто теперь главный и что надо делать. Это был шанс — мужчины вскакивали на коней, женщины и подростки успевали взяться за луки. Надо было еще успеть выстроить свой строй и победить в схватке, еще ничего не было решено и многим еще предстояло отправиться на суд Аллаха, но победа для нападавших уже не обещала быть легкой.

Кабир послал скакуна вперед, чувствуя, как с боков к нему присоединяются все новые и новые воины, даже немного придержал начавшую разгон лаву — с восточной стороны прискакал, нахлестывая коней, дозор и практически одновременно с ним — еще больший отряд воинов бросивших свои шатры, что стояли дальше — возле второго колодца.

Небольшое ядро его родственников — братьев и племянников все больше обрастало ощетинившейся сталью и вот вперед, на встречу с наконец пришедшим в себя противником, рванулась неудержимая волна — молча, без обычных кличей и оттого страшно.