Спасти Ссср ч4

— Может, это американцы?

Лукьянов. Он пока кандидат, но с перспективой.

— Может и так. Но давайте предоставим разбираться в произошедшем компетентным товарищам. Пока предлагаю обсудить два вопроса. Как мы сообщим народу о произошедшем. И как поможем погибшим и пострадавшим

— Сообщить про аварию в метро — вслух размышляет Чебриков

— Я против!

...

— Возможно, не следует говорить о числе погибших. Но шила в мешке не утаишь. И не надо таить. Скажем как есть, что произошло, то произошло.

Тут не выдержали нервы у всех, началось бурное обсуждение. Я позволил дискуссии течь своим чередом, потом снова взял слово

— Товарищи. К сожалению, нельзя не признать, что у нас появилась, и давно уже появилась нездоровая и неправильная привычка скрывать все плохое. И к чему это приводит? Да к тому, что мы привыкаем делать вид, что проблем нет. Игнорируем их. Скрываем — и сами в это верим. Создается нездоровая обстановка, когда проблемы годами не решаются. Когда вместо официальной и правдивой информации — начинают гулять слухи, которые преувеличивают проблемы в два, в три, в десять раз. Кто-то, скажем, отравился — а слухи пойдут, что десять человек умерло, а то и больше. И кто в этом виноват? Мы и виноваты. А глядя на нас, начинают скрывать и нижестоящие звенья. И так — не получаем правдивой информации уже мы.

Я много говорю — но много и не говорю. При Сталине гипертрофированная система ответственности привела к появлению целой системы сокрытия правды, очковтирательства, круговой поруки. Выработалась нездоровая бюрократическая практика. Пока проблему можно терпеть, ее скрывают. Потом, когда терпеть уже не получается — проблема внезапно появляется, тон докладов из успокаивающего внезапно становится паническим. Вместо поиска решения — теперь проблема раздувается, чтобы оправдать свою неспособность справиться с ней.

Эта практика сыграет немалую роль при развале СССР. Точно так же — сначала будут не замечать зоны межнациональных конфликтов, сепаратизм, парад суверенитетов. А потом все это в одночасье — всплывет и будет непонятно, за какую проблему хвататься.

Короче говоря, путем необычно бурного и конфликтного обсуждения на экстренном заседании Политбюро решили все же сообщить. Просто без упоминания слова "теракт" и количества погибших. Сошлись на менее эмоционально окрашенном "диверсия".

В остальном — я получается, настоял на своем.

Смотря за собой — как то у нас все равно начинается сползание к некоему варианту гласности. Пока не решил, стоит ли это тормозить. Проблемы еще будут, их будет много. А если держать народ в теплой ванне — потом не надо удивляться, что он беспомощен, что растим маменькиных сынков и тому подобное.

Из зала заседаний — перешел в свой кабинет. Рекунков не подъехал и я шепнул секретарю связаться и сказать, чтобы и не ездил — пусть работает. Были только Чебриков и Карпец.

— Так...

Я посмотрел на одного, потом на другого.

— Милиция и КГБ вместе никогда не работали и учить вас работать поздно, это пусть товарищ Савинкин с нами разбирается, когда с больничного выйдет. Потому — формируем две оперативные группы. Одну от МВД, другую от КГБ. Работать вместе не заставляю, но информацией делитесь. Хотя бы раз в неделю. Я с Рекунковым поговорю, пусть сильного следователя поставит, который обе следственные группы сумеет в одну упряжку запрячь. Еще раз, товарищи — кидаться обвинениями не время и не место. Но выяснить, что произошло, причем выяснить до конца — необходимо.

Вижу — не понимают. В принципе это нормально — в США тоже ФБР и ЦРУ недолюбливают друг друга. Вот только...

— Давайте распределим обязанности — примерно хотя бы. Москву в первую очередь отрабатывает МВД. Конкретно — МУР. Всем что выходит за пределы Москвы — занимается КГБ. Это не значит, что каждый из вас должен только свое направление отрабатывать. Но направления работы вам понятно.

Карпец кашлянул

— Разрешите, Михаил Сергеевич

...

— Перед тем как все это произошло... из посольства в Кабуле пришла экстренная. Силами оперативных групп сорвана попытка нападения на самолет, на котором с переговоров в Хельсинки возвращались представители афганской стороны, так же в самолете был первый секретарь компартии Узбекистана с сопровождающими лицами, прибывший в Кабул с рабочим визитом. При попытке нападения террористическая группа уничтожена.

Связано? Или нет? Чего-то подобного можно было ожидать — слишком много интересантов вокруг афганской войны. И что интересно — совпадение интересов. Продолжения хотят как оттертые от потоков исламисты типа Халеса или Хекматияра, так и оттертые от власти в Кабуле радикальные халькисты. Типа того же Танаи

* * *

— про него тоже не надо забывать.

— Подготовьте подробный доклад. И списки на награждение.

— Есть.

— Михаил Сергеевич — сказал Чебриков — мне бы тоже... но с глазу на глаз

Я кивнул. Карпец собрался и вышел, аккуратно притворив дверь.

— Михаил Сергеевич... по Вашингтону.

...

— Наш контактер... посланный нами корреспондент в Вашингтон... вчера погибла.

Так...

— Как?

— Попала под машину.

Классика.

Знаете... у меня есть немало достоинств. Вряд ли их можно назвать достоинствами с точки зрения нормального человека... да и с точки зрения уголовного кодекса тоже. Любого — советского, американского. Но кое-что есть. Если на меня давят — я только злее становлюсь. А если по морде дали как сейчас...

Значит, мистер Буш вы вот так решили...

— Давайте вот как, Виктор Михайлович мы поступим. Через пару — тройку дней мы проведем пресс-конференцию. Небольшую, только на несколько человек. Будут как ведущие советские издания, так и зарубежная пресса. Деталями будут МИД и Общий отдел заниматься, но вы тоже в курсе будьте. Пусть кто-то из журналистов — это уже ваша работа — в вопросе упомянет убийство Джона Кеннеди. Хотя бы в связке с покушением на меня... как то так. Убийство Джона Кеннеди.

— Понятно Михаил Сергеевич

— Может, товарища Пономарева подключить? — сказал я — он ведь теперь пятое управление возглавляет? Пусть свою агентуру подключит, найдет нужного человека чтобы поехать в Штаты и вступить в контакт.

Заколотилось сердце. Чебриков понял, что близок к провалу

* * *

...

* В реальности станция была открыта 07 сентября 1985 года

** В.Н. Федоров — полковник милиции, на тот момент зам начальника МУР

* * *

Шах Наваз Танаи — командир батальона коммандос афганской армии. В 1990 году устроил мятеж в Кабуле, после того как спецназу ХАД удалось его подавить бежал в Пакистан. Вернулся с силами оппозиции в 1992 году, принимал участие в казни Наджибуллы и его брата. Присоединился к движению Талибан

* * *

Генерал Пономарев был свояком Чебрикова, они были женаты на родных сестрах. Горбачев намекнул Чебрикову на то, что он развел в органах кумовщину и семейственность — по советским меркам очень опасные обвинения, грозящие пенсией, а то и исключением из партии. По воспоминаниям, генерал Пономарев был не очень умным и мало пригодным к оперативной работе

12-13 сентября 1985 года

Москва, СССР

Петровка, 38

Дело о взрыве в московском метро принял к производству старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Владимир Иванович Калиниченко. Это был один из самых опытных следователей Союза, он расследовал, например гибель Машерова и убийство на Ждановской — когда пьяными ментами — лимитчиками был убит майор КГБ из отдела шифрования. Претензии к нему имелись как у МВД, так и у КГБ, на первом совещании он раздал задания и дал понять, что ни грызни ни халтуры в работе не потерпит.

Со стороны МУРа по делу работал опытнейший офицер розыска, полковник милиции Валерий Иванович Федоров, заместитель начальника МУР. В МУРе он занимался борьбой с организованной преступностью, но так как организованной преступности в СССР быть не могло по определению, это называлось борьбой с бандитизмом. Именно ему и его группе — удалось "приземлить" на нары наглого Славу Япончика.

Пока Федоров был в генеральной прокуратуре — его группа уже работала. Поскольку у них не было и не могло быть выходов на "спецконтингент", отрабатываемый КГБ, они работали, как могли и как умели. Прежде всего со свидетелями.

МУР. Как много в этом слове.

Само слово "мусор" — произошло от МУС — московский уголовный сыск. Большевики, придя к власти, просто поменяли сыск на розыск, но суть осталась.

Почему то всегда, в том числе и до 1917 года — в Москве была и преступность круче и боролись с ней — жестче. Сомнительное в этом смысле первенство Петербург перехватит только в девяностые, когда к нему намертво прилипнет прилагаемое "бандитский". Москва в то время была воровской, ее делили на части десятки диаспор и этнических мафий — в Петербурге к слову было только два "крестных отца". Именно в Москве проявили себя курганские и соседние новокузнецкие, настолько, что появился невеселый анекдот: здравствуйте, мы с Кургана. А чего с порога угрожаете?

МУР это школа, это уровень, это не просто милиция. В МУРе каждый оперативник немножечко Жеглов, но немного и Шарапов, хитрость ценится больше грубой силы, многие опытные опера — психологи, актеры, знатоки человеческих душ. В МУРе никогда не поощрялось избиение задержанных, допросы "третьей степени" и кто ничего другого не мог — тот в МУРе не задерживался и хорошо, если не в Нижний Тагил уезжал.

Володя Манасян, вежливый, говорливый московский армянин, который пошел в милицию после того как его выбросили с третьего курса Щуки — имел два важных для любого разыскника качества. Он умел разговорить любого, подстроиться в разговоре под собеседника. И он инстинктивно понимал если что-то не то. Не конкретно, а в целом — чуял крысу, и это давало повод насторожиться и ему и напарникам. С человеком что-то не то, с учреждением, с бумагой...

Сейчас он, находясь в депо, где были метростроевцы — находился в свободном поиске. Искал тех, кто искал кого-то, кому бы присесть на уши. Он знал важную вещь — начальство никогда не знает, что происходит внизу. И часто не хочет знать. Приходит бумага из милиции, ответ подписывает кто? Начальник. Обычно это филькина грамота.

А вот работяги — им только дай выговориться, кости перемыть начальству.

Исходя из тех скудных данных какие у него были, он вычленил главное — мощность взрыва. Она такова, что это не могла быть сумка, внесенная в поезд или оставленная в камере хранения, как в случае с бандой Затикяна. Значит, кто-то разместил бомбу в поезде. Как он это сумел сделать? Да так что никто не увидел.

Или при ремонте. Или — положили — на крышу, в экипажной части где-то. Но опять-таки — должен был быть доступ к самому поезду, причем длительный. И тот кто размещал взрывчатку — должен был хотя бы примерно понимать что он делает.

Это резко сужало круг поиска до метродепо

Одевшись как провинциальный корреспондент — очки (с нормальными стеклами), белая рубашка с короткими рукавами — он какое-то время просто мотался по метродепо без дела — оно не работало, допрашивали всех его работников. Потом выделив группу рабочих у выхода, он подошел ближе, прислушался...

Ругань конечно знатная...

— Мужики...

...

— А как думаете, могли во время ремонта в вагон что-то заложить?

Работяги угрюмо уставились на него.

— А ты кто будешь, мил человек — сказал один из них

Он показал корочку

— МУР...

— А... Петровка 38

— Вот именно. Вы хорошо повспоминайте. Вас же могло убить.

— Что мы, не понимаем?! — зло сказал один из работяг — у нас бригадира убило.

— Так что?

— Вагон в ремонте был...

— Кто его ремонтировал?

— Комсомольская бригада. Балабан бригадир был, его и убило там на станции

Манасян пометил в блокноте

— А посторонних не было? Все на месте?

Работяги переглянулись

— Посторонних? Да тут их полно

— Это как?

— Как. А то не знаете как. Народа не хватает, не идут к нам. В бригадах полно... кто практику проходит.

— Ну ты Иваныч и скажешь

— А что, не так?! Пусть милиция знает

— А практиканты откуда? — задал вопрос Манасян

Напоследок — он прошелся по периметру. Пропускной режим был — но это судя по всему, ничего не значило. Он нашел, по крайней мере, три дыры в заборе. Одна из них — судя по натоптанности тропинки и количеству бычков — пользовалась очень и очень активно.

— Вот так, Валерий Иванович. Пронести на территорию метродепо могли все что угодно, от водки до взрывчатки. А практиканты — из института инженеров транспорта МПС. И не только. Надо брать справки, вообще выяснять, кто там работал в эти дни и под каким соусом. По крайней мере, если это практиканты — они обязаны были отметить направления на практику в отделе кадров.

— Почему только практиканты? Если в заборе дыры туда кто угодно пройти мог.

— Пройти — да. Но не в рабочую зону. Пройти чтобы украсть что-то это одно, тут много ума не надо. Но здесь — кто-то должен был пройти в зону, где обслуживают метропоезда, найти именно тот который будет открывать станцию, проникнуть в него и сделать с ним что-то. Причем так чтобы не увидела бригада, которая будет осматривать поезд и поведет его. Это мог сделать только человек, который не чужой в метродепо, который именно работает там и видел, а скорее и сам ремонтировал вагоны.

— Согласен — сказал полковник — берите справки

— Результаты экспертиз есть?

— Взрывотехнической пока нет, но ее так быстро и не будет. Придется пока работать наугад...

13 сентября 1985 года

СССР Москва

Лубянская площадь дом 2

Здание Центрального аппарата КГБ

Председатель КГБ СССР, генерал армии Виктор Михайлович Чебриков — по пути из Кремля с трудом сдерживал свои эмоции. Он понимал, что решается не только его судьба — судьба всего КГБ. Теракт в московском метро, да еще при том что пять лет назад уже был теракт, да еще связанный с покушением на Генерального секретаря...

Тут не то, что оргвыводы, тут что похуже могут быть. Это хорошо если на пенсию, а если как "не справился с работой"?

Зайдя в кабинет, он бросил сидяшему тут же в приемной личному помощнику, генерал-лейтенанту госбезопасности Игорю Мищенко

— Собирай коллегию. Быстро

В составе КГБ СССР борьбой с терроризмом занимался сначала седьмой отдел второго главного управления, затем после реорганизации — одиннадцатый. Начальник отдела — Борис Николаевич Воскобойников, в 1971 году выслан из Мексики за действия несовместимые с дипломатическим статусом, в 1982-84 годах — занимал должность начальника представительства КГБ в ДРА. Создан в 1980 году при подготовке к Олимпиаде. Штатная численность отдела — сорок девять человек, два направления. Первое — реагирование на поступающие сигналы о террористических угрозах, второе — предотвращение попыток въезда в СССР установленных террористов. Раньше этот отдел вообще был в составе ПГУ КГБ, внешней разведки и его задача — не допустить проникновения в СССР иностранных террористов, про то что террористы бывают и свои — тогда не думали.