Гайус трясущимися руками никак не мог справиться с застёжкой. Второй надзиратель сам расстегнул ему штаны и толкнул на меня. Падая, он навалился на моё сломанное крыло.
У меня вырвался сдавленный вскрик.
— Прости меня, Аврора, — пробормотал Гайус. — Так надо...
Суетливо и беспорядочно копошась, он всё повторял: "Так надо". И, гладя меня по щекам, шептал: "Прости, прости, прости меня, Аврора, прости". Он целовал моё лицо мягкими, безвольными, вялыми и влажными губами, между поцелуями шепча "прости" и опять добавлял своё "так надо". Надзиратели ржали и подбадривали его похабными словами.
— Молодец, так её! Вот, смотрите все, как это надо делать!
Вдруг надо мной склонилась белобрысая арийская морда Альберта.
— А ты что не кричишь, сука? Не нравится? А если вот так?
И он схватил меня за крыло. Я закричала от адской боли, а он засмеялся, и зубы на его лице блестели — ровные, ухоженные. Пока Гайус судорожно елозил на мне, он выворачивал мне крыло и упивался звуками моего крика. А Гайус всё бормотал, задыхаясь: "Так надо... Прости... Так надо..."
Второй надзиратель снова ударил электрошоком очнувшегося Алекса. Виктория захлёбывалась рыданиями на груди у Лавинии.
Альберт оттащил от меня Гайуса.
— Всё, хватит, натешился... Убирай своего щекотунчика.
7.13. Замысел
— Множественные переломы обеих летательных конечностей. Четыре сломанных ребра. Ушибы внутренних органов.
Это заключение сделал флегматичный Франц, медленно и чутко ощупав меня длинными тонкими пальцами. И добавил:
— Не пытайся убрать крылья. Это ещё больше травмирует их.
Я лежала на спине с раскинутыми крыльями, и ширины камеры не хватало, чтобы распрямить их полностью. Виктория и Лавиния надели на меня бельё и брюки, обули, а куртку надеть побоялись, чтобы не потревожить крылья, поэтому было решено просто прикрыть меня ею. Едва шевеля одеревеневшими пальцами, я забралась в карман и облегчённо откинула голову: моё главное сокровище, косынка Карины, была на месте. Я украдкой прижала её к губам и спрятала обратно.
Ночью из угла послышалась возня: на Гайуса навалились Алекс и Дарий. Дарий зажимал ему рот, а Алекс садил ему удар за ударом — молча, беспощадно. От его мощных ударов тщедушное тело Гайуса содрогалось и хлюпало. Франц сидел, прислонившись спиной и затылком к стене, а Лавиния и Виктория испуганно жались друг к другу.
Утром, когда рассвело, я увидела Гайуса: он лежал в углу, свернувшись клубком, и хрипло кашлял. Пол рядом с его головой был заплёван сгустками крови. Я попыталась приподняться и со стоном повалилась обратно.
— Лежи спокойно, — сказал Алекс, склоняясь надо мной.
— Зачем вы его так? — пробормотала я, еле ворочая в пересохшем рту языком.
Алекс поправил у меня по головой свёрнутое одеяло.
— Проучили его слегка, — усмехнулся он. — Но это так, ерунда. Главное вот что. Насчёт уничтожить Кэльдбеорг... У нас кое-какие мыслишки появились. Франц, давай, излагай.
Приподняв тяжёлые веки, Франц проговорил:
— Собственно, излагать тут особо нечего. Начальство держит в крепости запас человеческой крови для себя. Мои способности ещё не успели притупиться от здешних условий, и я выяснил кое-что. Я знаю, где этот запас находится, и у кого от него ключи. Если мы доберёмся до этой крови, мы восстановим силы, сможем вырваться отсюда. Нужно устроить большую смуту. Поднять на мятеж всех заключённых. Запалить пожар — поджечь запасы угля, взорвать керосиновый склад. Поджечь всё, что может гореть. Устроить хаос и неразбериху. План, как получить доступ к крови, у меня уже выработан. Остаётся претворить его в жизнь.
— Ну, как тебе наша мысль? — спросил Алекс. — Одобряешь?
— Вы слишком слабы по сравнению с охраной, — прошептала я. — Многие погибнут...
— Без жертв не обойдётся — на войне как на войне, — кивнул Алекс, и его взгляд озарился мрачным и жестоким блеском. — Но если поднимутся все, если начнётся заваруха, охране придётся здорово потрудиться, чтобы восстановить порядок. Пожар будет нам на руку. Те, кто подкрепит силы из их неприкосновенного запаса, будут уже в состоянии драться с охраной на равных.
— Но как вы поднимете всех заключённых? — спросила я, плохо слыша собственный голос. — Захотят ли все участвовать в этом?
— Не беспокойся, захотят, — усмехнулся Алекс. — Ты должна только пообещать, что если дело выгорит, мы все снова будем в "Авроре", и нам простят все наши былые прегрешения. Это обещание заставит всех драться не на жизнь, а на смерть. Поднимутся даже те, кто близок к анабиозу.
— Я даю вам слово, — сказала я. — Вы уже прощены. Как вас отблагодарить — придумаем. Не сомневайтесь.
Алекс окинул сверкающим взглядом всех сокамерников, и все подобрались ближе, окружая меня.
— Вы слышали? — сказал Алекс. — Аврора дала слово. Дарий, ты берёшь на себя поджог. Франц, ты добываешь нам кровь. Девочки, вы остаётесь с Авророй и защищаете её. А я поднимаю бунт на корабле!
7.14. Мятеж
Роли были распределены, план согласован. Алекс проявил себя хорошим вожаком: одного взгляда в его суровые блестящие глаза было достаточно, чтобы ощутить на себе его направляющую волю. И кто угодно бы воспламенился, услышав его воодушевляющий, призывный шёпот у стены камеры:
— Сосед! Аврора с нами. Передай это дальше, а также то, что она сказала, слово в слово: "Вы нужны мне, друзья. Все ваши ошибки прощены, вы восстановлены в рядах "Авроры". Мне нужна вся ваша ярость и всё ваше мужество, чтобы сокрушить эти стены и вернуть свободу себе и вам. Моя благодарность не заставит себя ждать. Будьте готовы восстать, когда вас к этому призовут! Но до сигнала сидите тихо".
"Аврора с нами" и "Будьте готовы" облетело все камеры. Острый слух хищника — способность, притупляющаяся в последнюю очередь, и весь Кэльдбеорг почти моментально узнал, что я здесь. Медлить не следовало: охрана могла по поведению узников понять, что что-то назревает.
Во время кормёжки Алекс и Дарий затеяли шумную ссору с дракой — как будто не поделили кроликов. Надзиратели, туповатые сытые амбалы, услышав звуки скандала, заглянули в камеру через дверное окошечко.
— Что за буза? А ну прекратить!
— Да пошли вы все в манду! — хрипло прорычал Алекс, показывая хищный оскал. Схватив окровавленную тушку выпитого кролика, он потряс ею. — Разве это жрачка? Только два полуживых крола на рожу! Сами жрите вашу дохлятину, ублюдки!
И Алекс злобно швырнул тушку в окошечко, послав ей вдогонку ещё несколько ругательств, да таких отборных, что глаза надзирателей выпучились и налились кровью, оба оскалили зубастые пасти и ворвались в камеру, готовые сокрушить Алексу все кости. Пока они охаживали его дубинками, Лавиния и Виктория быстро накинули им на головы свои куртки, а Дарий и Франц выхватили у них электрошокеры — новшество, начавшее использоваться в Кэльдбеорге, по-видимому, недавно. В мгновение ока оба надзирателя были вырублены. Алекс, вытащив у одного бесчувственного охранника из ножен саблю, откинул ногой куртку с его головы и рубанул. Не успели остальные моргнуть глазом, как он обезглавил и второго надзирателя. Окинув взглядом вытаращивших глаза сокамерников, усмехнулся:
— А чего с ними церемониться. Мочим всех, так быстрее и надёжнее!
— Это точно, — усмехнулся Дарий, хватая вторую саблю.
Алекс поднял отрубленную голову за волосы и мазнул кровавым срезом шеи себе по лицу. Дарий шёпотом выругался и сказал:
— Ну, ты на всю голову отмороженный!
Алекс только ухмыльнулся в ответ. Ещё одной паре подбежавших надзирателей следовало бы незамедлительно оповестить остальных о происшествии и поднять тревогу, но они на миг остолбенели. Всего на миг, но этот миг всё и решил. Один из них — вероятно, недавно принятый на службу и ещё неопытный, слегка опешил, увидев Алекса в "боевой раскраске", с окровавленной саблей в одной руке и отрубленной головой в другой. Алекс в этот момент был жуток — настоящий зверюга. Издав устрашающий рык, он с силой пушечного выстрела метнул отрубленную голову в обалдевшего охранника-новичка и попал ему между глаз. Тот закачался, оглушённый. Второго надзирателя поразил Дарий, нестандартным способом использовав железную дубинку — в качестве метательного орудия. Одновременно с броском Алекса он запустил ею во второго охранника и проломил ему переносицу. Воспользовавшись кратковременной оглушённостью надзирателей, Алекс и Дарий бросились вперёд и обезглавили обоих. Так мятежники получили ещё пару сабель и электрошокеров. Один такой комплект получил Франц, вторым владел Дарий, третий, наряду с ключами, был у Алекса, а четвёртый оставили Виктории и Лавинии, чтобы те могли оборонять себя и меня.
Тревога не была вовремя поднята, и это дало нам преимущество. Несколько камер на нашем этаже были отперты, и томившиеся в них узники отправились за Францем на штурм хранилища крови, к ним присоединился и Алекс. Комплекты ключей второй пары убитых надзирателей дали двум узникам, чтобы те отпирали другие камеры. Часть из них Дарий повёл с собой на поджог керосинового и угольного складов. Я услышала рёв Алекса:
— Аврора идёт!
А потом я услышала глухой грохот. Это взорвался керосиновый склад: Дарий выполнил свою задачу. Скоро с рёвом "Аврора идёт!" носились многие вырвавшиеся из камер узники: Францу удалось добраться до запасов крови. Человеческая кровь не только вернула им силы, но и привела их в состояние озверения, и они были готовы крушить всё, что попадалось им на пути. Те, кто сумел вооружиться, вступали в схватки с охраной и нередко выходили победителями. Крики боли, крики ярости и крики ужаса смешались в один сплошной ор. Кто-то убивал, кого-то убивали. Кто-то убегал, а кто-то преследовал, догонял и убивал.
Запахло гарью: мятежники поджигали всё подряд. Такого восстания не знали эти древние стены. Никто не отваживался до сих пор осуществить ничего подобного, и давний бунт, в результате которого заместитель начальника Кэльдбеорга покрылся слоем краски и перьев, был по сравнению с этим просто шуткой соскучившихся узников.
В моих крыльях не было ни одной целой косточки, на моём теле — ни одного живого места. Надо мной надругались три раза. Растерзанная и вывороченная наизнанку, я лежала посреди кромешного ада с единственным теплящимся во мне желанием снова хоть раз увидеть Карину. Плохо повинующейся, деревянной рукой я опять вытащила косыночку, и от родного запаха моё сердце сжалось. Вдруг в камеру ворвался Ингвар со свежим следом от сабельного удара на лице и с ковшиком, полным крови. Он весь пропах дымом, его фартук был в нескольких местах прожжён и окровавлен, но на его жирном и круглом, как луна, лице сияла улыбка. Лавиния схватилась было за саблю, а Виктория — за электрошокер, но Ингвар воскликнул:
— Всё в порядке, всё в порядке! Это для Авроры.
Он поднёс мне ковшик, до краёв полный крови, и от меня не укрылось, как вспыхнули глаза у моих сокамерниц. Я сказала:
— Дай сначала им.
Обе, Виктория и Лавиния, начали отказываться:
— Тебе сейчас это нужнее!
Я сказала:
— Если вы в "Авроре", то не обсуждайте моих приказов. Пейте.
Они выпили по несколько глотков, но нельзя было не видеть, что им хотелось ещё. Я находилась здесь всего несколько дней, а они — несколько месяцев.
— Пейте всё, девочки, — сказала я. — Это приказ! Ослушаетесь — не приму обратно в "Аврору"!
Они не посмели прекословить и выпили всё до дна. На глазах к ним возвращались силы, и после лёгкой судороги они вскочили на ноги.
— Аврора, мы добудем тебе ещё! Ты! — обратилась Лавиния к Ингвару. — Будь с Авророй, мы скоро вернёмся!
Она схватила ковшик, и они с Викторией выбежали из камеры. Я протянула руку Ингвару.
— Привет, старина...
— Привет, дорогуша. — Ингвар сел рядом со мной и взял мою руку. — Не ожидал тебя увидеть здесь снова.
— Ты с нами? — спросила я.
— А куда же я денусь? — ответил он, улыбаясь до ушей. — Как только я услышал, как все кричат: "Аврора идёт!" — я сразу понял, что Кэльдбеоргу конец. Все будто с ума посходили! Послушай... Когда эта заварушка кончится, ты примешь меня к себе в "Аврору"?
— Ты уже наш, — сказала я.
"Заварушка", а точнее, яростный и дикий мятеж в замке Кэльдбеорг окончился полной победой мятежников. Всё было в огне и дыму, когда меня выносили из камеры на воздух, всюду лежали обезглавленные тела надзирателей и узников, пахло палёным мясом: горел крольчатник. Полыхали все хозяйственные постройки и опустевшие камеры, клубы дыма окутали весь замковый двор. Ворота были открыты, мост опущен, и в Кэльдбеорге не осталось ни одного заключённого.
7.15. Последние минуты Августа Минервы
Я лежала на матрасе, укрытая куртками моих освободителей, под навесом скалы в маленькой пещере с широким входом: шёл дождь. В изголовье у меня лежал большой камень, который для мягкости был покрыт свёрнутой курткой, а из пещеры открывался вид на горящий замок. Возле меня сидели Лавиния и Виктория, у входа в пещеру стоял, прислонившись спиной к стене, Франц, а все бывшие узники мокли под дождём, но это обстоятельство ничуть их не огорчало: главное — они были свободны.
Только что все они принесли мне присягу, и было провозглашено создание отряда "чёрные волки" — с целью истребления членов Ордена Железного Когтя. Все сто пятьдесят семь бывших заключённых Кэльдбеорга должны были войти в него.
— Аврора, что с ним делать?
На каменный пол пещеры упал сам начальник тюрьмы — точнее, его толкнули Алекс и Дарий. До чего жалкий у него был вид! Как и на мне, на нём не осталось живого места: он был изранен, лишился крыльев, всё его лицо превратилось в сплошной кровоподтёк, и только глаза на нём ещё жили — тлели ненавистью. С трудом шевеля опухшими, разбитыми губами, он глухо проговорил:
— Жаль, что я не изничтожил тебя, когда ты отбывала свой срок, Аврора Магнус...
За эти слова Алекс ударил его.
— Аврору не так-то легко изничтожить, — сказал он. И добавил, обращаясь ко мне: — Он предан Ордену, Аврора. От него никакого толку.
Я смотрела на Августа "Дарта Вейдера" Минерву. Наше с ним физическое состояние было очень сходным, и проглядывала какая-то ирония в том, что одному искалеченному хищнику предстояло решать судьбу другого не менее искалеченного хищника. Разница состояла лишь в том, что один из них был начальником тюрьмы, а другая — бывшей узницей, и перевес был отнюдь не на стороне первого. И всё же, хоть Август Минерва пребывал сейчас в плачевном состоянии, взгляд его оставался прежним — тем самым, за который я и прозвала его "Дартом Вейдером", но сейчас я его уже не боялась: мы поменялись ролями. И всё-таки в нём ещё оставалось нечто, что заставляло меня говорить ему "вы" и называть его "сэр".
— Мне очень жаль, сэр, — сказала я. — Боюсь, нам с вами не по пути.
