Убийственные болоньезе

Странность выражалась скорее в скоропостижности, чем в причине смерти. Старик Айвазян, хоть и был крепок с виду, страдал гипертонией, вегетативным неврозом, а отсюда и до сердечных недугов недалеко. Лечили его травники всякими сборами, сокрушались, что подрывает хозяин хемпстедского коттеджа свое здоровье переживаниями о сыне и об оставленных на родине делах. Лечили-лечили и долечили до инфаркта... Вот только обширный никто и не ожидал. Айвазяновская когорта, проживавшая одной частью в коттедже, а другой снимавшая квартиры по району, слетелась к хладному трупу предводителя. Врачевателей чуть на дыбу не подняли! Те клялись, что травки никакого вреда нанести просто не могли. Какой вред с валерианы да боярышника? Арслан пригласил местных эскулапов проверить склянки, те покрутили носом, взяли пробы, но ничем порадовать бандитов не могли. И вынесен был вердикт: знать пришло его время.

Тинка старалась не касаться чего-либо связанного со свекром или его образом жизни. Ехать в Лондон не хотела, как могла отнекивалась, но муж настоял.

— Я решил похоронить отца там, и у могилы нам надо быть вместе.

— Не сослаться ли тебе на то, что я беременна, и лететь самолетом да еще на такое мероприятие не очень-то умно? — сделала кроткий взгляд Тинка.

— Дорогая, пару недель назад ты была готова бежать — нет — лететь! — сделал ударение Георгий, — на похороны одной персоны, кого не принято упоминать в этом доме.

Тина закусила губу, это было его первое напоминание, после того, как она получила твердое 'нет' на просьбу пойти в 'Венус' на прощание с Бернсом.

— Зверюга Арслан...

Ну, дальше вы знаете. Пришлось изображать послушную жену. Тинка была в Британии впервые, и раньше-то она редко ездила с Бернсом на курорты, правда, в фестивальных Каннах как-то развлекались. Не до Европ было — кинопроизводство на первом месте! Несмотря на пасмурную погоду, ей понравились прогулки по городу, простота маленьких баров и чопорность дорогих ресторанов. И коттедж ей понравился, одно только огорчало, что принадлежал он ненавистному свекру и прохаживались по дому подозрительные личности во главе с Арсланом.

'Ведь живу же я в особняке, — успокаивала себя она, — он теперь мой дом, и без разницы, что построил его старик Ной. Арслан... Помнится, Гоги сказал, что после похорон распустит отцовскую армию...'

На том и порешила, даже гордо вскидывала голову, когда встречала взгляд кавказца. Тот сверкал глазами и что-то бормотал про себя.

'Шипи, змея, недолго тебе осталось!' — фыркала она в ответ.

В утро похорон надела Тинка черное на шелковой подкладке платье, из модного нынче гипюра, волосы убрала под шляпку, больше подходящую Дерби, чем проводам в последний путь. Пригревало солнышко, но Георгий настоял на летнем пальто.

Траурный кортеж подъехал к Хайгейтскому кладбищу. Мавзолей, воздвигнутый для старика Ноя, уступал постройкам Ливанского круга или Египетской улицы западного кладбища, но вполне соответствовал современным канонам. Тинка сразу представила сколько денег пришлось заплатить мужу не сколько за сам склеп, а за древнюю землю, на которой он стоит и за срочность, с которой был возведен.

— Не поверишь, — говорила она потом Давиду, — как я была 'рада', когда узнала, что Ноя похоронят на вампирском кладбище! И да, там еще Карл Маркс лежит... Вот теперь жди или вампирского возвращения или же брожения призрака коммунизма!

Тинка посидела на кладбищенской лавочке, разглядывая разросшийся мавританский газон на соседних захоронениях, послушала, не понимая и слова, священника и еле дождалась конца церемонии. В ресторан она не поехала, Георгий был с ней согласен: нечего смотреть на пьющих мужчин, тем более что женщин на поминки не ожидалось.

Когда же он вернулся, то она почувствовала, как в нем всё бурлит от злости. Молча ходила по гостиной, где он пил виски не закусывая, потом утащила его в спальню. Таким пьяным Тинка его видела лишь однажды в ту страшную ночь, когда он чуть не запорол её. Только тогда его гнев ничем нельзя было погасить, а вот сегодня, дойдя до кондиции, Георгий размяк и нежно глядел на переодетую в пеньюар беременную жену.

— Прости меня... — вдруг сказал он. — Зря я... привез...

— Тшш... — она приложила палец к его губам, и сказала: — Всё будет хорошо. Не такая я уж беспомощная у тебя. Кто? Арслан?

— Хм... — Георгий с трудом стаскивал с себя брюки, сидя на кровати.

— Я так и знала, — бормотала Тинка, помогая ему. — Не успел еще Ной остыть...

— К-кто..? — спросил он, заваливаясь на постель.

— Спи, алкаш, — Тинка шутливо шлёпнула его пониже спины.

— Убью его, — пообещал Георгий.

— Проспишься и убьёшь. Я Давиду позвоню...

— Там на четыре часа позже...

— И как это вы всё помните? — рассмеялась Тинка.

— Я прожил здесь большую часть жизни...

Хотела сказать, что и она забыть не может, как незакончившая школу порнозвезда вышла замуж за мальчика-мажора, выпускника известного колледжа, наследника богатого родителя, да поперхнулась словами: мальчик вырос без матери, с отцом, отправившим его сюда, чтобы он не видел бандитских разборок.

— Скажи Давиду, завтра посажу тебя в самолет... Пусть встречает.

— Восемь часов лететь одной? — приуныла Тинка.

— Первым классом... У меня здесь еще дела...

И он начал посапывать, уткнувшись щекой в подушку. Тинка немного поразглядывала его: красивый профиль, точеные скулы и пушистые реснички.

'В этом доме я чувствую себя неловко. Если он не надумает продавать, то надо поменять всю обстановку. А лужайка-то хорошая, и район мне нравится'.

И все-таки он отправил жену домой, одному легче разобраться с возникшими трудностями. Однако, помучившись похмельем, Георгий таковыми их не счёл, так мелкие проблемки... На поминках он схлестнулся с Арсланом и понял, что у того есть последователи. Умом он не мог постигнуть явной человеческой глупости: кому в Англии интересна кучка отщепенцев из России? Арслан просто боевой пес, оставшийся без хозяина — ни средств, ни армии, ни влияния. Решил потешить свою гордость, предъявив претензии наследнику криминальной империи? Ну-ну. Поддержку Георгий из Ангельска все же вызвал и не зря — пока ожидал группу в аэропорту, неизвестные личности разгромили хемпстедский коттедж. Погром не нанес ощутимого ущерба, перед событием всё самое ценное Георгий сдал в хранилище, картины упаковали под присмотром реставратора, фарфор спрятали в стеклянные контейнеры, а антикварную мебель поместили в специальный модуль.

— Как раз собирался обновить интерьер, — излишне спокойно сообщил Георгий приехавшей прислуге. — Приберите тут. Полиции не надо.

'Отцовская армия объявила самороспуск, — зло ухмыльнулся он про себя. — Дорога домой им заказана. Ну... тем, кто уцелеет...'

Домик в Хемпстеде стал напоминать общагу: завезли надувные кровати, провиант и кучу необходимых в быту вещей. Каждый день названивала Тина, интересовалась, когда вернется муж. Обещал скоро быть, взял с неё слово не подвергать себя опасности и слушаться Давида. С ним Георгий каждый день проводил скайп-совещания.

— Нам нужны грамотные новобранцы, — сокрушался Давид.

— Вербуй в Ломоносовке. Надо ректорату деньжат подбросить. Подумай, — предложил Георгий. — Благотворительность какую-нибудь организуй для талантливых и способных. Будут есть с руки.

— Мыслишь верно. До связи.

Дисциплина в хемпстедской военной общине была железной. Новые бойцы ничуть не напоминали доставшихся ему в наследство: тех он с трудом приучил носить деловые костюмы взамен спортивных, да и те сидели на них как нечто чужеродное. Одну из комнат переоборудовали в спортзал, инструктор подобрал тренажеры, разработал программу и рекруты стали совершенствоваться в боевых искусствах. Как только Георгий понял, что можно быть уверенным в успехе карательной операции, то оставил командиру полномочия и отбыл на родину.

Давид выполнил то, что наказал ему Англичанин. Он просмотрел программы Университета, и понял, что на этом поле есть место для их игры. Он иногда жалел, что по воле судьбы отчислился из аспирантуры, правда, с правом восстановления: сдал все кандидатские минимумы и даже иногда посиживал за кандидатской темой.

Принимая гостя в переговорной, и как только тот представился, ректор отнесся к нему настороженно. Прошло совсем немного со времени нашумевших событий, и фамилия Коткин была крепко связана с Бернсом. Поэтому дальнейшая речь Давида скорее напоминала презентацию финансово-промышленной группы компаний, а именно концерна 'Звезда Ориона'.

— Нас интересуют многие аспекты, — уверил он ректора, — от политических, финансовых, к производственным и медийным.

— В смысле медийным? — вздрогнул тот.

— Во многих смыслах: это и телевидение, и издательское дело, в том числе газетно-журнальное направление.

— Простите, Давид Леонидович, но я просто обязан задать вам вопрос...

— Любой, прошу, отвечу на каждый.

— В интересы 'Звезды Ориона' входит продюсерский центр 'Венус'? Я категорически не хотел бы, чтобы имена моих студентов как-либо были связаны с ним.

— Уверяю вас — нет. Даю слово: никто, никогда, ни под каким видом. Сам за этим присмотрю.

— Ну, — облегченно вздохнул ректор, — тогда мы можем обсудить наши перспективы... Какую примерно сумму вы хотите предложить для усовершенствования существующих программ?

Названная сумма заставила ректора сначала побледнеть, потом покраснеть, а потом и вовсе взять Давида под локоток и увести его в свою приемную.

— Константин Владимирович, — жал руку ректора Давид.

— Очень приятно, — расчувствовался тот, — очень. Редко встретишь таких, я бы сказал, научно-образованных и разумных бизнесменов!

После теплого прощания Давид шел по университетским коридорам и с удовольствием дышал атмосферой студенчества и беззаботной юности. Из открывшихся дверей кафедры вышла компания девушек, они что-то живо обсуждали, и Давид, решивший пропустить их вперед, вдруг почувствовал, что одну из них знает. Он остановился, и задумался, глядя им вслед...

'Лада! Та девушка на первомайской демонстрации... Как её... Васяткина!'

Он хотел было окликнуть её, но передумал. За всеми этими передрягами: похоронами, да войной, он совсем забыл об отчете Артура Долинина, что, наверное, уже покрылся горою входящих писем.

Пока в центре города отстраивали высотку для офисного центра 'Звезды Ориона' штаб-квартиру устроили в одном из флигелей Айвазяновского особняка. До гибели дяди Давид просиживал вечера в кабинете 'Венус', теперь же проводил много времени во флигеле, где ему не давала умереть с голоду хозяйка особняка, а сам Англичанин любил поболтать о будущем и строить планы под рюмочку коньяка. Но каждый вечер, а иногда и за полночь Давид уезжал к себе. Тогда и пришла Георгию в голову эта идея.

— Продай ты свою чудовищную квартиру! Одна труба котельной чего стоит, — фыркнул он. — Можно построить хороший дом, земля есть.

— Там я был счастлив, — отмахнулся от дорогих затей Давид.

— Тогда открой там её музей, повесь на многоэтажку мемориальную доску. Но дом все-таки построй, твои дети скажут тебе спасибо.

Давид задумался над его словами, но по-своему — а будут ли у него дети?

Тина тоже считала, что поскольку они работают вместе и рабочий день у них не нормирован, то Давид просто обязан жить рядом. Но о продаже квартиры она не заикалась, та ей была памятна тоже.

Вот под таким приятным давлением, которое можно назвать заботой жил он последнее время. Он привык заниматься делом, и то чем он был увлечен, забирало все его время, так было всегда... разве что Лада была исключением. Она была не делом, а светом, единственной любовью, его счастьем и мукой. Он отдал ей всего себя. Вот как тут может быть место милой девушке со смешной фамилией Васяткина...

'Отчет все же надо прочесть...' — подумал Давид, бросая пиджак на спинку уютного кресла и присаживаясь к компьютеру.

Он открыл почту, припомнил дату дядиных похорон, именно тогда Долинин звонил по отчету. Вот и письмо. Отчет был не длинен, содержал несколько фотографий, резюме, написанное для поступления в университет, данные о родственниках, контакты. Обычная семья, в тюрьме и лагерях никто не бывал. Девочка родилась в Североморске, детство и юность прошли в Ангельске. Училась отлично, личность творческая, преподаватели не могли нарадоваться. После школы легко поступила в ВУЗ. Личная жизнь: прочерк.

Прочерк улыбнул его, не хотелось обнаружить в озорной девушке с чудесной улыбкой зачатки местной мессалины.

'Ну что ж... — подумал он, — очередной визит в Ломоносовку может носить и личный характер, не век же она в девках сидеть будет. Тут Тина права...'

Погода в Милане была по-летнему жаркой. Молодожены приехали на несколько дней для визита к врачу, и Маурицио уговорил её остановиться в особняке Камилиери. Виолетте было неловко обременять своими проблемами родных мужа, но тот убедил её, в том, что свекровь была непреклонна и резко отвергла заявление сына о том, что они остановятся в его холостяцкой квартире. Вот так они оказались в доме Камилиери на улице Витторио Пизани.

Синьора Сильвия была женщиной молодящейся, любила светские мероприятия и активный отдых, но никогда не забывала напомнить сыну, что хотела бы уже сменить статус донны на 'бабушку первого внука славного рода'. От того и смотрела на невестку с материнской требовательностью и даже некоторой грустью. Ветке была понятна её тревога: невестка мало того, что иностранка, да еще и инвалид, что ставило рождение первенца Камилиери под большой вопрос.

Семейство собиралось за ужином в просторной гостиной, накрывали стол, открывали вино, говорили о своем. Бойкий миланский разговорный у русской невестки сначала привел присутствующих в замешательство, но потом беседа вошла в привычное русло, и даже дядюшка Томасо, славившийся своим угрюмым характером, обратился к ней:

— Попробуй оливы, дочка, лучшие в Тоскане.

И она старалась стать им хорошей невесткой, смеялась шуткам, не совсем понимая их, предлагала помощь с уборкой, тут же отвергнутую с легким недоумением.

— Репродуктивные функции в полном порядке, но для того, чтобы выносить здорового ребенка необходимо полное восстановление. На это нужно время и уход. Я надеюсь, что через пару годков вы вполне можете стать родителями.

Пару годков... Знал бы любезный доктор, что означают эти слова для ущербной русской! Маурицио был безукоризнен в своих стремлениях сделать её счастливой и здоровой, только вот у самой Виолетты от собственной никчемности начинали сдавать нервы.

Ветку от самой себя спасали телефонные разговоры с Тиной. Та рассказывала ангельские новости, а когда гостила в Лондоне, то прошлась с планшетом по апартаментам хемпстедского особняка, показывая новые владения, и заливалась смехом, описывая сюсюкающего с нерожденным еще малышом Георгия. Ветка скучала по ней, по своим родным, по веселым дням в Ангельске, по прошлому...

— Хороша уже сидеть по Италиям, давай домой!

— Да я бы рада... но тут у меня доктор, и работа у Маурицио...