Зверь лютый Книга 11. Фанфики

За три года мы вытеснили шиферные пряслица с Верхнего Днепра, Сожа, Десны, Угры и Верхней Оки. В качестве денег розовые колечки ещё ходили меж людей, но на прялках всё более висели наши, голубенькие. Мешок прясленей стал постоянной принадлежностью моих людей во всех поездках. Я, ещё ничего не понимая и не просчитывая, мягко, косвенно, безымянно, но ввязался уже в княжеские свары на Руси: мастерские под Овручом начали закрываться. Волынский князь Мстислав челобитным овруческих мастеров об обнищании не поверил, велел увеличить подати. От того ещё хуже стало. И не столь уж много потеряла волынская казна, а людей обидел.

Не столь уж велики были и мои доходы. Но "лист рябиновый" по Руси известен стал. А у меня прозваний добавилось: Ванька-пряслень.

Глава 239

Как-то не получается у меня технологии от людей отделять. Потому что вся эта "денежно-глиняная" индустриализация началась с одного деда из моего калечно-убогого набора, который и делал эту "национальную валюту" в свободное, от основной работы, время.

С дедом-деньгоделом мне повезло. Деду — тоже.

"Дед"! — Ему сорок с небольшим. Когда помыли-побрили-переодели — нормальный мужикашка небольшого размера. Но — безрукий-безногий. Не в смысле: нету, а в смысле: ревматизм.

Дед — гончар. Гончары очень много времени проводят сидя в неудобном положении в сырости. Этот — допроводился: ни ходить, ни лепить не может. Криком от боли кричит. В остальное время вполне функционален: кушать просит, брюшко работают. И, к моей радости, голова — тоже. Прозвание по ремеслу — Горшеня.

Вот на крике мы с ним и познакомились.

Бегу я как-то утречком на заимку и издалека слышу: орёт кто-то впереди.

Не в смысле "святорусском": "орёт оратай пашенку", а в простом русском смысле: матерно.

Бежит ко мне по дороге навстречу скособоченное, подпрыгивающее да подскакивающее, вопящее... пугало огородное. Машет длинными рукавами, без головы, всё в белом. Ночью бы встретил — точно испугался. А так-то... разворачиваю дрючок наизготовку, сдвигаюсь к обочине и... и дальше мы побежали вместе. Очень быстро. Потому что — осы.

Уже за речкой, когда насекомые отстали, я спросил:

— Горшеня, а зачем ты осиное гнездо разорил?

— Дык... Это ж не я! Это ж всё твоя колченогая! Вывела на луг да и говорит: сейчас ты у меня вылечишься, как молодой бегать будешь. Ком с земли подцепила да в меня. А там эти... как они... со всех сторон... я тока и успел голову в рубаху спрятать! Ну. И — бегом. А она хохочет вдогонку... Ведьма!

Почему Марану осы и пчёлы не кусают — не знаю. А что ревматизм пчелиным ядом лечат — слышал.

— Зря ты Мару ругаешь. Обещание своё она выполнила: бегал ты резво. Теперь пойдём к ней. Чтобы она в другой раз такого же... лечения не устраивала.

Горшеня начал, было, отнекиваться, держаться за больные места, хромать и охать. Потом понял, что возвращаться ему придётся. А без меня... хуже будет.

На заимке Марана аж цветёт: из убогих нашлись десятка два дурака, которые про свои болячки взахлёб рассказывали. Вот она их и лечит. Народными средствами от "богини смерти".

"Если хилый — сразу в гроб" — основной метод вполне по Владимиру Владимировичу.

Горшеню увидела — ещё шире улыбаться начала.

От её улыбки даже у меня... на душе неуютно становится.

— О! Горшеню поймали! А я с тобой ещё не закончила. Что, бедненький, осы помогли, но не надолго? Сейчас-сейчас, девочки, где у нас гадючки свежепойманные? Змеиный яд при таком диагнозе — очень даже панацея.

Блин, Ванька! Следи за языком! Если она сейчас ещё и "эпикриз" с "синдромом" произнесёт... Тут Горшеня у меня за спиной сполз к моим пяткам, обнял их, как родные, и возопил:

— Не погуби! Всё что хошь...! Хоть режь, хоть ешь! Не дай сгинуть! Душе христианской! Змеями покусанной! От этой... От ведьмы колченогой...!

Мара мгновенно ощерилась. Пришлось успокаивать, восхищаться её успехами. Тем более, что есть чем: Мара пармелии в этом году насушила.

Я как-то не ожидал, что в 12 в. в обращении есть столь сильные антибиотики. Лишайник и лишайник, серенький такой, растёт везде. Я-то думал — какая-то болезнь на деревьях.

А в этой пармелии, помимо всяких смягчающих, дубильных и кровеостанавливающих веществ, имеется ещё и усиновая кислота. Эта штука даже палочку Коха давит! Отвар сушёного лишайника с молоком лечит от туберкулёза. Две ложки сухого порошка на стакан воды — очищает язвы от гноя.

Факеншит неругавшись! У каждой русской церкви по десятку гноящихся убогих! Они что, про усиновую кислоту не знают?! Или попы им так мозги заморочили, что в язвах ходить лучше, чем без них?!

В мае Марана собрала немало этого... сырья. Теперь вот высушила и применяет. Я слышал, что во время обеих войн в госпиталях этот сушёный мох смешивали с вазелином и применяли для заживления ран. Вазелина, как и вообще нефтепродуктов, у меня нет. А вот с растительными маслами и смолами — надо пробовать.

По воспоминаниям своего времени посоветовал воск с дубовым дёгтем. Ну, как она на мои советы шипит и плюётся... Попробовала. В разных пропорциях. Естественно, просто принять совет от меня она не может. Гордость ведьмы, знаете ли. Проверила с берёзовым дёгтем, с льняным маслом...

Мара ещё показала результаты "доения" пойманных гадюк и отпустила Горшеню с миром и банкой мази на змеином яде.

Дальше две недели он мне ничем заниматься не давал.

Я сам виноват: расхвастался.

Как и положено русскому мастеру, Горшеня начал с того, что обругал все горшки в округе на 40 вёрст. Или на 80? В общем, отсюда и до ближайшего города.

Ругал он их почти литературно и довольно забавно. При этом был прав. Что, в рамках данного вопроса — не оригинально.

* * *

Для справки. Гончарное дело на Руси — исключительно женское занятие. Было. Потом пришли рюриковичи, осели вятичи, крестили Русь, появился гончарный круг, и бабы из этого промысла ушли. Не все: на Мологе и в 19 в. гончарное производство преимущественно женское занятие.

Время появления гончарного круга на Руси — от 900 до 920-930 г. Для археолога — азбука: вот горшок лепленный, вот горшок крученный. Конкретно: "серая древнерусская керамика". Хотя реально она бывает и розовой, и коричневой.

В моём представлении, почему — не знаю, это как-то связано с Вещим Олегом.

До XI в. круг существовал только в крупных городах.

К моему "вляпу" прошло два с половиной века после гончарно-гендерной революции, но оттенок пренебрежительного отношения к "бабьей возне" сохраняется. Это даже визуально видно: среди гончаров почти нет мужиков "гвардейского вида". Горшеня как раз типичный: мелкий, скособоченный, вздрюченный, вечно с соплями...

— Я — чаръ! Я с отца-деда — чаръ!

"Чаръ" — это гончар. А "чары" — не волшебство, а посуда. "Чародей" — не волшебник, а "посудник". Почему в русском языке изготовление стаканов относится к магии? Потому что у нас всякий маг — со стаканОм? И — заклинает...

"Гей, наливайте повнії чари,

Щоб через вінця лилося.

Щоб наша доля нас не цуралась,

Щоб краще в світі жилося

Вдармо об землю лихом-журбою

Щоб стало всім веселіше!

Випєм за щастя, випєм за долю,

Випєм за все що миліше".

Глядя на такого "чародея", нормальный "муж добрый" говорит себе что-то типа:

— А фигли нам платить? Сами с усами. Не боги горшки...

и лепит посуду себе сам. Потом обжигает в своей домашней печи. И получает дерьмо. Что не ново.

Всё, что делает крестьянин — плохо. Просто потому, что он делает всё — он универсал.

Если община специализируется на каком-то промысле, то качество продукта существенно поднимается.

"Одна голова хорошо, а две лучше" — русская народная мудрость.

Мастера общаются, советуются, подсматривают друг у друга. Создаётся и закупается оснастка, накапливаются и совершенствуются знания и навыки.

К гончарам это не относится. Казалось бы — глина и вода есть везде, гончарный круг, хоть и на столетие позже городов, но появляется и в деревнях. Всё есть — делай хорошо... Не получается. Проблема в горне. Это не деревенская, а городская принадлежность.

* * *

— А твои бестолочи, боярич, корчаги в печи печь собралися! Корчаги! В домовой печи! Пни берёзовые!

А где? Другого у меня для гончаров нет. Печи для кирпича или для обжига известняка — для гончаров не годятся. Вот мои мужики и мучаются, греют кувшины в домашних печках. Но с корчагами... перебор, наверное.

* * *

Тут такая тонкость: в современном мне русском языке "корчага" — большой горшок с очень широким устьем, в украинском — сосуд с узким горлом, а в 12 в. — это аналог древнегреческой амфоры: глиняный сосуд с острым или круглым дном, расширяющийся кверху, с двумя вертикальными ручками у узкого горла. Так же, как амфора, предназначалась для хранения и перевозки зерна и жидкости.

Даже объёмы близки: большая корчага — двухведёрная, 24 литра, почти с древнегреческую амфору. В Древнем Риме амфоры ёмкостью в 23.03 литра использовались как мера в один талант. На "Святой Руси" — таланты чуть больше.

* * *

— Они — дурни! А ты дозволяешь! А у их в серёдке не пропекётся! Вот те крест — не прожарится! Тёмное на слом видать будет!

Домовая печка не разгоняется до температуры, гарантирующей пропекание глины. Получается слоистая структура, на изломе виден тёмный, плохо пропечённый слой.

Горшеня рассказывает мне всякие гадости про здешние самоделки, про местных мужиков и, постепенно смелея, переходит к доказательству моей собственной глупости.

Про способы самоутверждения "святорусского" мастера я уже проходил на примере Жиляты. Что, и этого — "об колено ломать"?

— Горшеня, ты мастер?

— Я-то? Ну. Ой-й-ёй...! Да што ж ты так больно...

— Я тебе говорил — "Не нукай"? Ты моих слов не слышишь? Ладно. Горн гончарный построить можешь?

— Да я...! Не буду. Ты меня вон, палкой своей... по самому, по больному...

— Это тебе наука. Насчёт горна — я ведь и сам сделаю. А ты пойдёшь кирпичи лепить. При твоих... болячках — с первых заморозков сдохнешь. Просто от боли.

— А ты не пугай! Не пугай! До сей поры не сдох и тебя переживу... я, таких как ты, за жизнь стока... это чего?

Я уселся на дороге и прутиком рисую.

Это, Горшеня, план-разрез того гончарного горна, который ты можешь построить. Двухуровневый прямопламенный. Верхняя камера — жарочная, нижняя — топочная. Промежуточный свод — дырчатый, 12-16 дырок. Так в этом времени строят горны и на Руси, и в Средней Азии, и в Европе.

А вот то, чего ты не умеешь, а я пока не пробовал. Точно такой же, но без дырок, с оборотным пламенем, каналами и шиберами.

— Чего?! С чем-чем? Ага... А зачем?

— По моим прикидкам расход дров будет вдвое-втрое меньше. Тепло прямиком не будет в трубу вылетать. И сажи на кувшинах меньше будет.

Для дровяных и угольных гончарных горнов это постоянная проблема: частицы несгоревшего топлива попадают на стенки обжигаемых сосудов и остаются тёмные пятна.

— Эта... Ну... Ой! Не бей! И чего? Мы ж глину всё едино коптим.

Ага. Дяде привычна чёрнолощёная керамика. Сначала вылепленное изделие долго трут костяными лопатками. Получается гладкая и водонепроницаемая поверхность. Потом долго коптят в печке. Получается сильно подгоревший кусок шашлыка из глины. Я такое в Ростове Великом и в 21 веке видел.

— А с поливами работал?

— А на что? Мы в коровьем молоке запекаем.

Можно и так. Жир забивает поры кувшина и там запекается. Но не хорошо — вымывается со временем.

— А сами черепушки из жгутиков собираешь?

— Не. Черепушки-то прямо лепим. А вот макитру или, к примеру, ту же братину... А как иначе? Иначе ж никак.

* * *

"Черепушками" называют довольно маленькие плоские чашки, не более двух ладоней размером.

Беда нынешних гончаров в гончарном круге. Штука, которой они пользуются, называется "лёгкий ручной гончарный круг". Вбивают в землю кол, на кол надевают более-менее круглый, сбитый из досок, круг. В середине круга — дырка. Дырка закрыта колпаком — подпятником. Похоже на умбон на щите. Этот "щит" дёргают за край и он крутиться.

Дёргают — рукой. Конкретно — левой.

Всё понятно? Гончар одной рукой крутит круг, другой — лепит сосуд.

"Мастер однорукий" — это не уничижительная характеристика неумелого ремесленника, это характеристика всех русских гончаров этого времени. И не только русских — так лепят во всех окружающих народах. Мощные, мануфактурного уровня гончарные мастерские в Древних Афинах потоково гнали знаменитые амфоры. Потому что возле каждого гончарного круга сидел мальчик-раб и дёргал круг по команде мастера.

У русских гончаров таких дешёвых рабов нет. Мастер крутит круг сам. Чтобы конструкция не разваливалась от непрерывного дёрганья — кол-ось делают коротким. Мастер сидит практически на земле, сильно наклонившись. От чего и имеем Горшеню скрюченного. Ещё предполагаю ишиас, почечуй и чирьи в паховой области.

Горшок начинают лепить с дна. Мастер на ладони формирует дно сосуда из глиняной "лепешки". Затем из глиняных жгутов толщиной 1-2 см и длиной до 20-30 см лепит стенки, прикрепляя их по спирали один к другому.

Сформировав тулово, горшок устанавливают на подпятник гончарного круга, который предварительно посыпали песком для того, чтобы легче было снимать готовое изделие. Затем деревянными ножами, руками или пучком травы сглаживают стенки сосуда с наружной и внутренней стороны.

Называют — ленточно-жгутовая керамика. Всё делается на руках — на гончарном круге происходит только доделка: улучшение формы, уточнение плечика, шейки, венчика.

Потом делают орнамент. Обычно, простенькие геометрические фигурки: треугольники, точки, волнистые линии. Традиционно на Руси предпочитают гладкую, не орнаментированную посуду. Наконец — в печь. Потом — чернение, вываривание или каление.

Чернение, на мой взгляд, правильнее назвать копчением. Главное: не прислонять изделие к чему-нибудь — остаётся серый бок.

Вываривание идёт в разных составах, не только в молоке — в хлебном настое, например.

Каление похоже на закалку стали: бросают свежеиспечённый кувшин в холодную воду и смотрят — треснет или нет.

Русские гончары будут ещё несколько столетий мучиться с гончарными кругами.

Сначала сделают "тяжёлый ручной круг". К верхней, довольно лёгкой, плоскости добавят второю, тяжёлую, у земли. Оба круга соединят реечками, и будут балдеть: гончар сидит выше, можно резко толкнуть, разгоняя, или притормозить, останавливая, всю конструкцию. Стабильность вращения, из-за добавления нижнего круга-маховика увеличивается. Да и устойчивость, из-за смещения центра тяжести вниз, улучшается.

Потом придумают "тяжёлый ножной круг": ось сделают вращающейся в основании, подпятник уберут, и плоскости будут крепить к оси намертво. Нижний круг сделают ещё тяжелее и больше верхнего. Теперь гончар может сидеть ещё выше, как у барной стойки. Может разгонять конструкцию, шаркая по нижнему диску подошвой. Эта, большая и тяжёлая, нижняя плоскость, работая маховиком, будет обеспечивать желаемое приближение к идеалу — к равномерному вращению рабочей поверхности. Вот только тогда, лет через 300-500, русский гончар перестанет быть одноруким.