Под луной

— Хочешь пить? — встрепенулась Реш.

"И есть... Впрочем, нет... Есть я не хочу".

— По... — он сделал невероятное усилие. — ... це... луй... ме... ня...

— Ну, ты и живучий, Кравцов! — рассмеялась сквозь слезы Реш и тут же его поцеловала.

— Ско... сколько? — спросил он через минуту.

Голос звучал хрипло и слабо. Губы едва двигались. Язык казался опухшим и шершавым.

— Три дня, — сразу же ответила Рашель.

— К... куда?

— В грудь, — она старалась говорить так, чтобы голос не дрожал, но Макс чувствовал ее настроение — она готова была заплакать. — Иван Гермогенович говорит, операция прошла нормально...

— Не п... плачь!

— А я и не плачу! С чего ты взял? Все хорошо, просто отлично! Пуля в грудь, пять сантиметров выше сердца... большая потеря крови...

"Женщины!"

— Конф... ференция... нача...лась? — на такое длинное предложение едва хватило воздуха и сил.

— Вчера, — Реш вытерла глаза тыльной стороной ладони и улыбнулась.

— Ругаются, — сообщила она через секунду, предваряя закономерный вопрос. — Других новостей пока нет.

"Ругаются... хорошо хоть не стреляют... пока... Но Стецько сука! Убью гада!"

"Впрочем, — подумал он чуть позже, немного успокоившись и отдышавшись, — он ведь не сам стрелял... А стрелок... что ж, все обстоятельства не учтешь. Риск на то и риск... И да, бывает, что стрелки ошибаются... Этот вот тоже промахнулся..."

8.

Через несколько дней, когда Кравцов немного окреп и мог уже внятно разговаривать, — а конференция, наконец, завершилась, — начали приходить гости. Иной раз их было так много, что врачи принимались выпроваживать посетителей, объясняя, что раненому нужен покой, но убрать из палаты Кравцова членов Политбюро не решился даже профессор Ладыженский. В 1925 году такие вещи понимали уже и беспартийные специалисты.

Однако первым к начинавшему выздоравливать Максу пришел Генрих Эйхе.

— Выглядишь хорошо, — сказал он с легким, едва проступающим в речи латышским акцентом.

— Я не женщина, мне льстить не надо, — огрызнулся Кравцов, чувствовавший себя на редкость погано.

— Ладно, — не стал спорить Генрих. — Ты выглядишь отвратительно, и это немудрено. Так лучше?

— Один хрен. Считай, что фуршет закончен. Объявляются танцы.

— Стрелок никому неизвестен, — переходя на деловой тон, доложил Эйхе. — Документы поддельные, выданы на имя Герасимова Ивана Демидовича. Якобы командирован из Сибири, якобы оперативный работник ОГПУ Сибирского края, но Полномочное представительство такого не знает или говорит, что не знает. Телеграмму получили вчера.

— А сам что говорит?

— Ничего, Макс, он не говорит. Его в перестрелке убили. Вообще, картина неясна. Наши люди из оперативного резерва, Колядный — может, помнишь, он из общего отдела — и боец охраны прибежали туда, когда живых уже никого ни на лестнице, ни в квартире не было. Трое сотрудников ОГПУ — настоящих — и этот Герасимов липовый. А кто кого пострелял и когда, сказать сложно. Колядный думает, что одного чекиста убили еще до выстрелов.

— Постой! — Остановил Генриха Макс. — А сколько было выстрелов?

— Да, не понять! Чекисты, мать их, воду мутят! А следствие ведут они. — Эйхе даже рукой с досады махнул. — Сначала сказали, что был один выстрел. И вроде бы, правильно, мы тоже считали, что один. Но потом заговорили о двух, а теперь снова — один. И опять-таки на правду похоже. Чекисты стрелка обыскивали при Колядном. Они почти одновременно с нашими прибыли, и Колядный сказал, что хотел бы присутствовать при обыске. Ну, они ему в той ситуации отказать не смогли, тем более, что их двое и наших двое, и все на нервах. Так что скрыть факт наличия у стрелка твоей фотографии им не удалось. А фото редкое, сделано во время посещения Московского губотдела ОГПУ в двадцать третьем году... Ты и Медведь... То есть, Филипп отрезан, но фото то самое, мы почти сразу сообразили: как Колядный его описал, я и вспомнил. И еще есть люди...

— И откуда же у стрелка мое фото? Постой! О чем ты не договариваешь? Рашель спрашивали? В кабинете смотрели?

— Так с этого же все и началось! Ох, Макс, ты же не знаешь, наверное... — Эйхе выглядел растерянным.

— О чем?

— Ну, знаешь... — Обычно Генрих говорил несколько более уверенным голосом, да и взгляд...

— Нет, не знаю! — отрезал Кравцов. — Сам же сказал.

— Мне, вообще-то, профессор приказал лишнего...

— Полагаешь, так лучше?

— Нет, но...

— Да, говори уже! Не мотай душу! — вскипел Кравцов и тут же за свою поспешность расплатился. Болью, проколовшей сердце и ушедшей под лопатку, и кашлем, лишившим его возможности говорить на минуту или даже больше.

-Твое фото дома, у Рашель в альбоме. — Хмуро сказал Эйхе и покосился на дверь. — И второе — в ящике стола, в кабинете. Когда... Ну, в общем, я обратился к Лашевичу и мы пошли к Дзержинскому. Феликс Эдмундович, когда услышал об этом, аж побелел. Ведь получается, стрелок за тобой охотился, и фото у него как бы не из архива ОГПУ...

Генрих замолчал, поджал губы.

— Ну! — Поторопил его Макс, когда пауза затянулась дольше нормального.

— Этот Герасимов липовый, вроде бы, мелькнул как-то раз или два в Экономическом отделе у Ягоды.

— То есть, ты хочешь сказать...

— Да, не знаю я! Генрих от всего открещивается, но мотив просматривается... Дзержинский пару раз говорил на Коллегии, что мы им, как кость в горле, и особенно ты... Ну, теоретически Ягода мог принять, как руководство к действию...

— А практически?

— А практически ничего не доказать. В последний день конференции, когда избрали новый состав Политбюро, вопрос заслушивали на общем заседании Политбюро и Оргбюро ЦК. Вопросы не простые, ответов точных нет. Лашевич и Бубнов начали жать на Дзержинского. Феликс разнервничался...

— Ну!

— Что, ну?! — хмуро отозвался Эйхе. — Разрыв сердца на месте. Завтра похороны...

"Второй... Видит бог, я этого не планировал... Черт!"

— Кто вместо Феликса? — стараясь, чтобы голос звучал ровно, спросил Макс.

— Неизвестно пока. Чекисты хотят Менжинского. Но в ЦК, вроде бы, склоняются к кандидатуре Кедрова.

— А что с Ягодой?

— А ничего. То ли он, то ли нет. Подозрения к делу не пришьешь. Но решили, от греха подальше, послали на всякий случай на партработу в Свердловск.

— Кого избрали в Политбюро?

— Смирнова вместо Каменева. Лев Борисович теперь кандидат. Бухарин вместо Томского. Так что кандидаты теперь Каменев, Томский и Преображенский.

"Ну, вот и все, — понял Кравцов, успокаиваясь. — Триумвират состоялся... Но Сталин... как же он...?"

Однако спрашивать об этом Эйхе Кравцов не стал. Он задал свои вопросы Рашель, гневно заявив, что нечего держать его за слабоумного. Он ей не ребенок, прихворнувший, и не беременная барышня, а начальник управления Военконтроля и член ЦК!

— Или уже нет? — он как-то забыл спросить Эйхе, как решился вопрос с управлением, да и состав ЦК, вероятно, на партконференции изменился.

— Тебя избрали в ЦК тем же количеством голосов, что и Троцкого с Рыковым и Бухариным. Ты теперь у нас популярная личность. Раненый герой, и все такое. Ко мне уже все цековские заходили на предмет "привет передать", "пожелать" и "выразить солидарность".

— А вообще как? — осторожно спросил Макс, стараясь не упустить взгляд золотистых глаз. — Чем закончилась Конференция?

Эх, ему бы протоколы почитать! Но кто же даст ему сейчас читать! Да, если бы и дали... Ранение в грудь, операция, большая потеря крови... Кравцов был так слаб, что то и дело проваливался в дрему. И с концентрацией внимания проблемы имелись, да и общее состояние оставляло желать... Вот поговорил с Эйхе, понервничал, и расплата не замедлила наступить: полчаса провалялся в полузабытьи, и еще минут тридцать "отдыхивался" — как раз до прихода Рашель.

— Ну...

— Слушай, вы все что, сговорились что ли? — вспылил Кравцов, хотя и знал уже по опыту, что делать этого не стоит. — Уморить меня задумали?!

Опять "пробило" болью грудь, и сжало виски, и перед глазами заклубился алый туман.

— Маакс! Ты что?! Тебе плохо?

— Нет, мне хорошо, — устало выдавил он. — Ну, врач... он врач. Не понимает. Но ты-то... Мне неведение хуже...

— Пить хочешь? — вместо ответа спросила Рашель. Ее голос звучал как бы издалека, словно сквозь вату.

— Позвать врача? — туман рассеялся, и Кравцов увидел бледное лицо жены.

— Не надо врача, — сказал он, продавливая слова сквозь непослушный рот. — Сядь и рассказывай.

— Что? — она все-таки села на табурет рядом с кроватью.

— О самом важном. — Дыхания не хватало, и предательски саботировал "задачи партии" шершавый язык. — Коротко и... по существу.

— Коротко... — Она, разумеется, знала, чего он хочет, но все-таки тянула, подбирая, по-видимому, подходящие слова. — Ну, если коротко... Платформа Троцкого со скрипом но прошла. Рыков колебался почти до самого конца, но его уговорил Николай Иванович... А потом пошли слухи, что тебя Дзержинский специально под выстрел подставил, что ты предупреждал, думал, что покушение на кого-то из вождей, даже бросился прикрывать Сталина... Ну, в общем, Дзержинский в последних заседаниях не участвовал. Атмосфера сгущалась, а тут еще всплыла информация, о приватных переговорах между Феликсом и Иосифом, и о секретных приказах по ОГПУ... В общем, на выборах в высшие парторганы группа Каменева и Сталина осталась в меньшинстве. В ЦК большинство за Троцким, Смирновым и Рыковым...

"Смирнов? — удивился Кравцов и вспомнил то, что пропустил по-видимому из-за усталости и боли в разговоре с Эйхе. — Ну, да! Иван Никитьевич ведь вошел в Политбюро!"

— Постой! — сказал он. — Но была же договоренность: Генеральный не может быть членом Политбюро!

— Иван Никитьевич возглавил НКПС и стал первым замом Предсовнаркома.

— Иосиф согласился на Смирнова?

— Сталин ушел с поста председателя. Теперь в Совнаркоме Рыков командует, а Сталин сменил Калинина. Будет заниматься советским строительством.

— А Каменев?

— Каменев назначен наркомом Труда.

— Куйбышев?

— Валериан Владимирович остался в Рабоче-Крестьянской Инспекции, в ЦКК его заменил Рудзутак.

"Разгром, однако... "

— Троцкий? — спросил он вслух.

— По-прежнему в ВСНХ.

В голове шумело, мысли путались.

"Да, что же у них там стряслось?"

Впрочем, что произошло на Партконференции он предположительно знал. Эффект момента сработал в пользу Троцкого, и теперь, если не сглупит и не сдаст позиции из-за очередной ерунды, типа гонора, взыгравшего эго или интеллигентских рефлексий, дожать оппозицию, в которую обратились Сталин и Ко, будет не так уж и сложно. Главное не медлить и действовать последовательно! Убрать Кагановича, Молотова, Варейкиса, заткнуть в дальние дыры Кирова и Орджоникидзе, ну, и всех остальных... Ворошилова, Андреева, Мануильского... всех! Не расстреливать. Зачем? Тихо уморить в безвестности... Где-то так.

— А что Леонид Петрович?

— Ничего, — удивилась вопросу Рашель. — Он в Ленинграде остался, где и был. Почему ты спрашиваешь?

"Потому что я рекомендовал его, но Троцкий сделал по-своему... и хорошо, что так... "

А почему это хорошо, а не, скажем, плохо, он даже и не спросил себя. Мелькнула мысль и ушла. И бог с ней...

— А генеральным кого выбрали?

— Никого, — покачала головой Реш. — Упразднили пост.

Глаза начали закрываться сами собой, но был еще один вопрос...

— Что с наркоматом?

Поняла ли она о каком наркомате он спрашивает? Похоже, поняла.

— Не знаю. — Ответила Реш. — Вот придет вечером Лев Давыдович, его и спросишь...

9.

Троцкий пришел вечером. Выглядел усталым, да и настроение, судя по всему, у вождя было неважное.

"Тоже мне, победитель!"

Однако, подойдя к кровати Кравцова, Троцкий улыбнулся, и улыбка у него вышла вполне дружественная, естественная и как бы даже сочувственная.

— Доктор рекомендовал не задерживаться, — сказал он, чуть дернув в раздражении верхней губой. — Не волновать, не... Ну, вы же, Макс Давыдович, сами, так сказать, эскулап, должны понимать.

— Понимаю, — Кравцов хотел было приподняться, но куда там. Рана под плотными повязками вспыхнула огнем.

— Лежите, лежите! — В голосе Троцкого прозвучал едва ли не испуг. — Что вы!

— Ничего, — с трудом выдохнул Макс. — Все... в порядке. Спасибо, что пришли...

— Ну, что вы, право! — возразил Троцкий, присаживаясь. — Что за глупости! Это еще не известно, кто кому должен спасибо говорить! Вы в самый трудный момент оказались именно тем человеком, который знал, что нужно делать.

Ну, что ж, сказано более чем определенно. Яснее не выразишься.

— Я бы... — Кравцов хотел сказать, что не стал бы определять свое участие в событиях столь категорическим образом, но Троцкий его прервал.

— Вы — это вы, а я — это я! — сказал он твердо. — И позвольте мне самому решать, что и как оценивать.

— Извините.

— Извинения приняты, — кивнул Троцкий. — Времени у нас мало, — он чуть улыбнулся, вспомнив, по-видимому, их прежние "длинные" разговоры, — поэтому буду краток. О вашем состоянии оповещен. Товарищ Рашель держит меня в курсе. С профессором Ладыженским говорил, мнение консилиума известно. Месяц, возможно, полтора на выздоровление. Несколько позже можно будет перебраться в санаторий или на дачу. Это мы устроим. Теперь о делах. Вы уже в курсе по поводу новых назначений?

— В общем плане, — Кравцов оказался не готов к стремительному напору Вождя. — Но Наркомат и РВС...

— Наркомом назначен Антонов-Овсеенко. Вы, насколько я знаю, с Владимиром Александровичем знакомы неплохо, и отношения у вас хорошие. Надеюсь, сработаетесь.

— Сработаемся?

— Да, именно так. Видите ли, Макс Давыдович, Эфраим Маркович уходит из РВС. Он принял у товарища Каменева СТО. И я предложил на пост своего первого заместителя в РВС СССР вас.

— А... То есть, это... Черт! Это неожиданно! — Кравцов такого, и в самом деле, не ожидал. — Это большая честь...

— Это огромная ответственность. — Остановил его Троцкий. — Вы должны понимать, что фактически речь идет о руководстве РВС. Я в данном случае фигура номинальная, никак не больше. И все это знают и понимают правильно. Постойте! — остановил он Макса, попытавшегося из самых лучших побуждений вставить слово. — Вы не все знаете, и меры ответственности еще не оценили. Мы, видите ли, — я имею в виду Политбюро — решили устранить некоторые, накопившиеся противоречия. Народный комиссариат по Военным и Морским делам — это, в сущности, административно-командный орган для управления РККА. Вот Владимир Александрович и будет нашим главнокомандующим мирного времени. В его ведении войска, а значит, и кадры, тылы, вооружения, разведка и Штаб РККА. РВС же — стратегический орган, политический и хозяйственный. В дополнение к прежним структурам в РВС теперь входят три новых управления: Мобилизационно-хозяйственное, его возглавил Михаил Михайлович Лашевич, Политическое — Бубнов будет совмещать руководство управлением и обязанности секретаря ЦК, и Военно-техническое — на него мы рекомендуем Эйхе. Кандидатуры одобряете?