"Неразумно", сказал я. "Сто против одного, что мы не успеем вовремя закончить стройку. К тому времени, когда нанозавод заработает, кризис уже разрешится. Первоочередная задача на сегодняшний день как раз та, о которой говорил президент".
"Согласен", сказал Кожухов. "Но с проектированием нанозавода не справится никто, кроме тебя. Вот если Вудсток вдруг снимет с себя изоляцию, вот тогда мы тебя тут же перебросим на другой проект".
"Незачем ждать, пока Вудсток сменит гнев на милость", заметил я. "Есть такое слово — мейоз".
Кожухов немного помолчал и спросил:
"А не страшно?"
"Страшно", согласился я. "Но что делать? Волков бояться — в лес не ходить".
"Хорошо", сказал Кожухов. "Возьми с собой Сабалина".
"Лучше обработать сразу человек трех, на случай, если с одним что-то случится. Да и работу кое-где можно распараллелить".
"Сначала совокупись с Сабалиным", сказал Кожухов, "а потом одного из вас пустим в дальнейшее размножение".
Слово "совокупись" неприятно резануло слуховой центр мозга. Человеческая система понятий местами крайне нелогична. С одной стороны, Кожухов все сказал правильно, мейоз — это действительно совокупление, даже не просто совокупление, а гораздо более глубокий и интимный акт. Но с другой стороны, в формулировке, которую использовал Кожухов, есть нечто педерастическое. Понимаю, что это ерунда, но на подсознание действует.
Ничего, прорвемся. Да и с половой самоидентификацией после мейоза станет попроще: за женскую сущность будет один голос, а за мужскую — два.
3.
"Привет!" радостно воскликнул Рудпей. "Рад тебя слышать. Как дела на Земле?"
"Хреново", сказал я. "Но для тебя ничего интересного нет. Лучше расскажи, как дела на Броуне".
"Неплохо. Мы уже контролируем двадцать один остров, а на трех островах развернули исследовательские лаборатории. А что?"
"У меня к тебе просьба. Мне надо вступить в мейоз с одним человеком. Сможешь организовать безопасное место?"
"Легко", сказал Рудпей. "Подожди немного, я должен передать информацию".
Слишком быстро он согласился, подозрительно это...
"Компьютер уже одобрил?" спросил я.
"Одобрил", подтвердил Рудпей. "Информация ушла. Минут через пять двое нопстеров уйдут с Броуна и вы с этим человеком сможете занять их тела. Координаты тел я передам тебе прямо сейчас. Держи".
Рудпей передал мыслеобраз, который Сеть автоматически перекодировала в длинную последовательность цифр. Я быстро записал эти цифры на бумаге, оборвал связь с Рудпеем и позвонил Сабалину. Он подтвердил готовность.
Рудпей сообщил о готовности к мейозу не через пять минут, а через девять, но это ни на что не повлияло.
4.
Я материализовался в маленькой полости на краю острова. Рядом со мной находился единственный броуновец, больше во внутреннем круге восприятия никого не было. Впрочем, это уже не броуновец, это Сабалин.
Он-я заметно боялся. Я-он понимал его-меня, мейоз — действительно страшная вещь. Особенно первый мейоз, после которого навсегда теряешь возможность вернуться в родное тело. Хорошо, что он-я еще не обзавелся семьей, иначе он-я ни за что не согласился бы на этот шаг. Да и так странно, что он-я согласился, за это ему-мне надо героя России дать. Впрочем, что я-он думаю, какой герой? Какая Россия? Баловство все это.
Я-он оттолкнулся щупальцами от стены и двинулся навстречу ему-мне. Наши разумы раскрылись навстречу друг другу и началось слияние.
5.
— Это было круто, — сказало мы-один.
— Еще бы, — отозвалось мы-три. — Но не так круто, как в первый раз.
— Конечно, — согласилось мы-четыре. — С первым разом вообще ничто не сравниться. Бедные нопстеры! Они не знают, что такое любовь.
Мы-один хотело было спросить, откуда взялось мы-четыре, но сразу поняло, что спрашивать нет необходимости. Все необходимое и так содержится в общей памяти.
— Рудпей жжот, — хихикнуло мы-три. — Герой Блубейка, однозначно.
— Однозначно, — согласилось мы-четыре. — Только это было лишнее. Товарищи с Блубейка зря рассчитывали, что Рудпей будет доминировать в этой куче личностей.
— Ни на что они не рассчитывали, — уточнило мы-один. — Они просто добавили в эту кучу своего агента влияния.
— И на что он будет влиять? — ехидно поинтересовалось мы-три.
— Ни на что конкретно и одновременно на все, — ответило мы-один. — Мы и не заметим, когда будет проявляться его влияние. Но одно я могу точно сказать — никто из нас никогда не причинит расе нопстеров никакого вреда. Одно только это оправдывает проведенную операцию.
— На Блубейке жизнь отдельного существа ценится намного меньше, чем на Земле, — вставило реплику мы-четыре. — Коммунисты, блин.
— А что ты имеешь против коммунистов? — поинтересовалось мы-три. — Коммунисты, между прочим, думают сейчас не о том, как закрыться от Броуна, а о том, как лучше эксплуатировать его ресурсы. Если бы на Земле был коммунизм, нам не пришлось бы отстреливать хулиганье пачками.
— А что, уже пришлось? — спросило мы-один. — Или домысливаешь?
— Домысливаю, — согласилось мы-три. — Но если я ошибаюсь, я съем свою шляпу.
— У тебя нет шляпы, — заметило мы-один.
— И головы тоже нет, — добавило мы-четыре и хихикнуло.
— Да идите вы! — огрызнулось мы-три. — Давайте не будем зря время терять. Нас точно трое? Балласта не было?
— Не было, — подтвердило мы-один. — Мы бы увидели. Да и зачем нопстерам подсаживать к нам сразу двоих агентов?
— Чтобы усилить влияние нопстерской составляющей, — предположило мы-один.
— А заодно в разы понизить стабильность выходных личностей, — добавило мы-три. — Нет, мейоз с четырьмя участниками — это уже русская рулетка. Нас действительно трое.
— А я знаю, почему нет балласта, — сказало вдруг мы-четыре. — Потому что все исходные личности были очень целостными и стабильными.
Мы-один и мы-три одновременно расхохотались.
— Кто стабилен? — спросило мы-три, давясь смехом. — Сабалин стабилен? Ха-ха-ха!
Мы-четыре насупилось и ответило:
— Да, стабилен. Ты лучше вспомни, какая помойка была у Сигова на дне души. Да и Даша тоже была не сахар. Это ее переживание...
— Какое переживание? — удивленно спросило мы-три.
— Что-то такое припоминаю, — сказало мы-один. — Что-то связанное с ее мамой.
— Что, вправду не помните? — изумилось мы-четыре. — Инопланетный агент, называвший себя Джеймсом Бондом, вселился в Дашину маму и избил Дашу ее руками.
— Ничего такого не помню, — сказало мы-три. — Интересно, почему?
— Потому что на выходе из мейоза личности получаются разные, — наставительно произнесло мы-четыре.
— У нас с мы-два память была одинаковая, — возразило мы-три.
— А вы проверяли? — спросило мы-четыре. — Не проверяли вы ни хрена, вы об этом даже не думали. Вас Вудсток так загрузил, что вы вообще ни о чем не думали. Мы-два от этого загруза до сих пор отойти не может.
— Но-но! — прикрикнуло мы-три. — Ты наше альтер-эго не трогай. Ты вообще уверено, что правы мы, а не оно?
Мы-четыре смущенно промолчало.
— А я уверено, — сказало мы-один. — Если каждый будет думать только о себе...
— Только проповедовать не надо, — прервало его мы-три. — Оно выбрало свой путь и пусть потихоньку развивается. Когда оно перейдет на следующий уровень, мы узнаем, кто из нас прав.
— Возможно, узнаем, — уточнило мы-один. — Если оно соизволит нам рассказать свою историю. И если эта история будет правдивой.
— Ну хватит, — заявило мы-три. — Нечего переливать из пустого в порожнее. Давайте лучше вот с чем разберемся. Я знаю, как построить нанозавод, планетарный узел и астральный барьер. Кто еще это знает?
— Я знаю, — отозвалось мы-четыре.
— А я — нет, — сказало мы-один.
— Ну вот, все ясно, — заявило мы-три. — Мы вдвоем займемся стройкой века, а ты иди воюй.
Мы-один немного подумало и сказало:.
— Пойду воевать.
6.
Мы прибыли на Землю в город Оболенск, на территорию бывшего института экспериментальной биологии. Свобода перемещений по Земле потихоньку уходит в прошлое. Вероятность нарваться милицейский патруль с детектором пришельцев все еще невелика, но лучше не рисковать, потому что менты сначала откроют огонь и только потом поинтересуются идентификатором путешественника.
Окружающий пейзаж впечатлял. Бывший закрытый город спустя почти двадцать лет снова стал закрытым. Военные патрули, сновавшие по улицам, были в большинстве своем без оружия, но зато каждый холм вокруг города ощетинился ежом зенитных ракет. Правильно говорил Кожухов — нормальные люди не наступают два раза на одни и те же грабли.
Кожухов принял меня в собственном кабинете. Раньше этот кабинет принадлежал одному из заместителей директора института, в этом не давали усомниться многочисленные телефоны на специальном столике. Интересно, почему чиновники высокого ранга так любят иметь в своем кабинете кучу телефонов в два ряда? Гораздо удобнее установить под столом компактную офисную АТС и обойтись единственным аппаратом. Конечно, понтов будет меньше, но Андрей Кожухов никогда не казался мне любителем понтов.
— Ты бы лучше АТС установил, — сказал я, указывая пальцем на телефоны.
Кожухов безразлично отмахнулся.
— Сейчас это не самая главная проблема, — сказал он. — Да и по соображениям безопасности нельзя. Тут же, — он ткнул пальцем в один из телефонов, — нет, тут, — он ткнул пальцем в другой телефон, — даже кремлевка есть. Но ты лучше расскажи толком, что за проблемы с мейозом. Почему вас трое?
— Никаких проблем, — ответил я. — А трое нас потому, что нопстеры ввели в мейоз своего участника.
— И где он теперь? — спросил Кожухов.
— Везде и нигде, он растворился во всех трех личностях. Но нигде не доминирует, так что все в порядке.
— Ну и слава богу, — вздохнул Кожухов. — Коварный план Блубейка не сработал.
— Да не было у Блубейка никакого коварного плана! Планетарный компьютер просто хотел подстраховаться.
— Против чего?
— Против наших агрессивных действий. Я теперь чисто физически не смогу сделать нопстерской расе ничего плохого. А если узнаю, что кто-то из наших готовит нопстерам пакость — буду испытывать большое желание настучать об этом на Блубейк. Нопстеры нас побаиваются, а этот шаг дает им хоть какую-то гарантию.
— Все нас побаиваются, — печально сказал Кожухов. — А если говорить честно — боятся до ужаса. И есть за что. Дикая варварская раса с повышенной агрессивностью за считанные месяцы получила от Вудстока целую гору технологий. Мы открыли другим расам Сорэ и Броун, а еще у нас есть странное существо со сверхъестественными способностями, которое нельзя убить.
— Меня уже можно убить, — уточнил я. — Вудсток снял с меня защиту.
— Знаю, — кивнул Кожухов. — В Страсбурге ты выжил по чистой случайности. Если бы лицом к бассейну стоял Николай Алексеевич, ты был бы мертв, а он жив.
— Тебе бы это больше понравилось.
Кожухов пожал плечами.
— Даже не знаю, — сказал он. — Мне больше понравилось бы, если бы в живых остались вы оба. А если выбирать между вами... не знаю. Ты лучше скажи, ты себя нормально чувствуешь? Шиза не одолевает? В тебе уже сколько личностей собралось? Четыре?
— Если считать броуновцев и агента Вудстока, то девять.
— Броуновцы никак себя не проявляют? — спросил Кожухов.
— Пока никак, тьфу-тьфу-тьфу.
— А с половым вопросом у тебя как?
— Гораздо лучше, — улыбнулся я. — Рудпей пришелся очень кстати.
— Кто-кто? — переспросил Кожухов.
— Рудпей, — повторил я. — Так зовут того нопстера, который навязался к нам в мейоз. Нопстеры к сексуальным вопросам относятся наплевательски, теперь это частично передалось и мне. Да и расклад поменялся — три мужика против одной девушки.
— Вот и замечательно, — сказал Кожухов. — А то на тебя иногда даже смотреть было противно. Вроде мужик как мужик, а как проскочит что-нибудь женское... ну, там, в зеркальце посмотреться... Понимаешь, что не пидор, но все равно неприятно.
— Теперь на пидора непохож? — улыбнулся я.
— Непохож, — подтвердил Кожухов. — Ну, раз у тебя все нормально, давай перейдем к делу.
— Давай, — кивнул я. — Личность летчика-террориста уже установили?
Кожухов насупился и покачал головой.
— Как его установишь? Детекторов там не было.
Из глубин моей памяти вдруг выплыли знания Миши Сабалина.
— А если без детекторов? — спросил я. — Если чисто оперативным путем? Этот хмырь откуда-то узнал местонахождение нанозавода. Я надеюсь, твои люди не трубили о нем на каждом углу?
— На каждом углу не трубили, но нормальной маскировки не было. То есть, это теперь я понимаю, что нормальной маскировки не было. Тогда мы с Габовым считали, что защищаться надо только от мелких хулиганских групп.
— Думаешь, там работала не мелкая группа?
— Не менее двенадцати человек. Причем действовали они удивительно слаженно, непохоже, что это просто хулиганы.
— А кто же тогда? Инопланетная спецслужба? Может, товарищи того самого Джеймса Бонда?
— Все может быть, — сказал Кожухов. — Чисто теоретически, в Страсбурге могли поработать агенты любой расы нашего сектора, да и соседних секторов тоже. Но практически... Есть один нюанс, который ты пока не заметил. Базу в Страсбурге могли найти не только случайно, кое-кто знал о ней с самого начала.
Я сразу понял, о чем он говорит.
— Яхры, — сказал я. — Эту стройку начали они. Они были вынуждены сдать ее нам, им это не понравилось, они немного подождали и провели спецоперацию. Вполне логично.
— Вот именно, — кивнул Кожухов. — Возможно, спецоперацию провели не они, возможно, они просто передали информацию своим союзникам. Или не союзникам, а тому самому Джеймсу Бонду.
— У меня не сложилось ощущения, что между Джеймсом Бондом и яхрами есть контакты, — заметил я.
— У меня тоже. Но чем черт не шутит... Мне кажется, начинать расследование нужно с яхров. Надо отследить, к кому ушла информация об их проекте на Земле.
— А это вообще реально?
— Не знаю, — пожал плечами Кожухов. — Но попробовать надо. Ты еще вот что учти. Вряд ли имела место случайная утечка информации, более вероятно, что информацию слили сознательно. А в этом случае Сбот обязана быть в курсе.
— Допустим, она в курсе. Допустим даже, она знает, кому конкретно сообщили местонахождение нанозавода. Но как заставить ее сознаться? Это будет явно агрессивный акт, бывало, что войны начинались и по меньшим поводам.
— Если бы яхры боялись войны с нами, они бы не запустили чуму в США.
— Тогда они нас недооценивали. А теперь оценили по достоинству и испугались. Я уверен, что на прямой вопрос она ответит: "Ничего не знаю".
— Кто бы сомневался, — вздохнул Кожухов. — Даже если она ответит что-то конкретное, это с большой вероятностью будет означать, что яхры решили кого-то подставить. Есть только один способ точно узнать правду.
— Какой же?
Кожухов немного помолчал, а потом вдруг сказал:
— Мейоз.
От изумления я лишился дара речи. Некоторое время я смотрел на Кожухова и не мог ничего сказать. А потом спросил:
