— Вы позволите?
— Разумеется, — прищурился Локи, с интересом косясь на украшение, живущее своей жизнью. Один снял кольцо, положил на стол и коснулся пальцем, мысленно отдавая команду. Воздух задрожал, формируя прозрачный экран размером со средний щит.
В полном молчании Один и Локи пронаблюдали увиденное Хеймдаллем преступление: убийство одного из сыновей царя асов.
Локи слегка наклонился, вглядываясь в то, как рвут на части Тюра. Сияющие, как расплавленный металл, радужки медленно окружали алые ореолы, расползающиеся на белки. Массивный стол мелко-мелко задрожал. Побледневший Один, сжимающий кулаки, не отрываясь просмотрел жестокую сцену, вновь надел кольцо на палец и замер, изредка нервно дергая головой. Аса потряхивало, он то хватался за подлокотники, так, что те трещали, то пытался что-то сказать, но не мог выдавить из себя ни звука.
Локи, обдумывающий увиденное, тоже не спешил говорить. Это откровенное послание, рассчитанное и на него — в этом ситх был уверен — вызвало двойственную реакцию.
С одной стороны — прекрасное зрелище. Гибель Тюра, да еще и так красиво обставленная и исполненная, радовала душу. Люк прекрасно знал, кто именно убил его любимца, пусть и не мог найти никаких доказательств — и это с его-то возможностями! Знал, но не мог ни обвинить, ни убить виновника — Один с Тюра глаз не спускал, опасаясь оставлять без присмотра. Конечно, при очень большом желании Люк мог бы убить наглеца, но было у него ощущение, что спешить нет необходимости. И предчувствие его не обмануло: Тюр мертв, и смерть его милосердной не являлась.
С другой же... Кто-то решил, что может убить врага Люка и думать, что такая несусветная наглость сойдет им с рук. Да, это был откровенный подарок и подкуп — но когда Люка волновали чужие расчеты и устремления?
Его всегда интересовали в первую очередь только собственные желания. И пусть он мог и умел подстраивать их под других, сути дела это не меняло. Когда-то, стоя над мертвым Фенриром, который в его глазах все равно оставался тем мелким сопливым щенком, вытащенным из клети сейдмана, Локи дал себе слово, что убьет того, кто лишил волка жизни. Один точный удар — уже сам по себе наводка. Мало какое оружие могло пробить укрепленную Силой и алхимией шкуру ситхского отродья, а тут — чистый разрез, такой тонкий и глубокий, словно использовали невероятно острый скальпель.
Никаких следов. Никакой крови или плоти в пасти — а челюсти были в таком положении, словно их разжимали.
Люк искал... И в конце концов нашел.
Тюр.
Почему Тюр убил Фенрира? Это не имело значения, причина могла быть любой. Зависть. Ненависть. Злоба. Все что угодно. Главное, что Тюр покусился на принадлежащее Люку, и рано или поздно, но он должен будет заплатить за это.
Тюр и заплатил... вот только не Люку. А кому-то другому. Способ казни говорил об этом четко и ясно, тайна аса стала известна кому-то еще. И такое демонстративное убийство... Можно с ходу предложить несколько вариантов интерпретации. Это насмешка: ты не смог, а вот я — очень даже. Это взятка: видишь, я убил твоего врага и принес его голову тебе на блюде. Это предложение: видишь, у нас общие враги, давай убьем их вместе.
Был и четвертый вариант, включающий в себя все, вышеперечисленное, и Люк склонялся именно к нему. Что ж... Он посмотрит и даже пожмет протянутую ему руку — только для того, чтобы вырвать ее с корнем.
Один очнулся от тяжелых мыслей и мрачно уставился на Локи. Смерть сына обрушилась на него, как удар боевым молотом по голове. Ас никак не мог нормально сосредоточиться, взять себя в руки. Он тяжело вздохнул, вяло шевельнул рукой и впервые даже для самого себя внимательно посмотрел на Локи. Так, словно увидел в первый раз.
Почему он никогда не задумывался над тем, что глаза у асов не меняют вот так резко цвет по желанию владельца? Что еще будучи маленьким ребенком Локи уже демонстрировал знания и умения, которых у него не должно было быть? Что он всегда был себе на уме, строя какие-то свои планы, и, к счастью Одина, ни Асгард, ни асы в этих планах не фигурировали?
Почему он не придавал этим мелочам значения? И лишь отмахивался от очередной новости или сплетни о Локи...
Да, он принял его как своего сына, как и своих бастардов, давая имя и положение, вот только ни им, ни остальными своими детьми Один, если честно, не слишком-то и занимался. Если Тора он еще воспитывал как наследника, то остальным не так повезло.
Нет, он не игнорировал своих сыновей, но и внимания достаточного не уделял. Всегда были дела, всегда что-то находилось важное... Всегда.
— Тор знает? — неожиданно даже для самого себя поинтересовался Один. Локи кивнул.
— Давно.
— А остальные?
— Нет, — лязгнул металлом голос Локи. Один слегка покивал, поджимая губы.
— И молчал... — неопределенно протянул царь, то ли удивляясь, что его раздолбай-сын умеет хранить тайны, то ли одобряя такую молчаливость.
— Я его попросил, — сухо констатировал факт Локи, заставив Одина снова кивнуть.
— Что будешь делать? — вопрос был неопределенным, но Локи понял.
— Я? Ничего. А вот вам, Всеотец, я бы посоветовал подумать, кому еще, кроме вас, предназначалось это послание.
Ас моргнул, стряхивая с себя боль и горе. Только это его и оправдывало, что сам не подумал...
— Хель, — уверенно выдал результат размышлений Один. — Для нее, скорее всего.
Локи неопределенно дернул плечом. Вполне вероятно. Ведь убийство Тюра — казнь — была обставлена как зрелище для определенного круга лиц. Его могли убить тайно, и Хеймдалль ничего бы не увидел, невзирая на свой дар — не такой уж он и всевидящий, как говорит пропаганда. Убили бы, прикопали... Или скормили кому-то, и костей бы не осталось. И Одину до конца своих дней оставалось бы только гадать, куда делся его непутевый отпрыск, которого в семье не так уж и любили, судя по уровню равнодушия в глазах Бальдра.
Один, размышляя, вновь притих. Разговор не складывался. Ни с самого начала, ни потом... Да и произошедшее выбило его из колеи: ас не мог думать больше ни о чем, и слегка отступившее горе вновь навалилось на него со страшной силой. Единственное, что вклинивалось в переполненную нерадостными мыслями голову — ярость на Хель. И на убийцу Тюра.
Скорее всего, это было дело рук Малекита. Кто ж еще мог позволить себе такое в Свартальвхейме? Только он, проклятое отродье. Все эти годы Один следил за новостями из мира темных альвов, но поймать Малекита не получалось. Он отлично прятался, не позволяя себя засечь, ждал, терпеливо выжидая... Ну и дождался. Спустя века.
А если еще и Эфир в его руках...
Тряхнув головой, Один сморщился от тянущей боли в шее и плечах. Локи, бросив на него острый холодный взгляд, встал.
— Идите отдыхать, Всеотец, — неожиданно мягко произнес он. — Утром договорим.
— Но...
— О гибели Тюра уже давно сообщили матери, — спокойно, словно ребенку, принялся объяснять Локи. — Как только Хеймдалль увидел. Следовательно, уже отправлен отряд, чтобы забрать тело. Отдохните. До рассвета несколько часов. Тору и Бальдру сообщим после того, как позавтракаем.
Один потерянно кивнул, тяжело поднявшись из недр удобного кресла. Хотелось отрубиться где-то, не видя снов, не испытывая боли, не думая.
* * *
Утро облегчения не принесло. Завтрак, плотный и сытный, с трудом провалился в желудок, хорошо хоть, Бальдр с Тором нормально поели. На новость о случившемся с Тюром братья отреагировали более-менее спокойно. Бальдр лишь кивнул, прикрыв глаза, словно подтверждая какие-то свои выводы, Тор сжал пальцы на рукояти молота, но, к гордости Одина, немного пришедшего в себя после тяжелой ночи, мчаться в Свартальвхейм наносить справедливость не спешил.
Вместо этого Тор с крайне сосредоточенным Бальдром на пару обстоятельно изучил показанное артефактом жуткое зрелище и принялся задавать вопросы и уточнять моменты. Сидящий слегка в стороне Локи лишь одобрительно кивал, словно придирчивый учитель, проверяющий, как ученик выполнил задание.
Тор с ходу определил, что случившееся с его братом — акция устрашения и призыв к кооперации, определил возможного виновника и адресата послания и принялся выстраивать цепочку будущих действий. Бальдр, внимательно слушая, пару раз вставил довольно толковые уточнения, после чего краткий совет закончился, и гости засобирались домой.
Подспудно Один был недоволен тем, что не удалось ни нормально поговорить с Локи, ни получить ответы на многие важные вопросы, до сих пор свербевшие в мозгу, но, мысленно вздыхая, отмахнулся — еще будет время. Сейчас их ждал Асгард и похороны, а потом конфронтация с Малекитом и Хель. И если с первым еще можно будет достаточно быстро разобраться, для чего придется распотрошить кубышку, то вот с Хель все будет гораздо сложнее.
И тут виноват он сам — надо было убить ее, пока была возможность, но он предпочел помучить, и теперь... А что теперь — неизвестно. Слишком давно он не навещал повелительницу мертвого мира.
Приняв решение, Один немного приободрился, собравшись. У него появилась цель.
К месту, где должен был открыться проход в Асгард, Локи провожал их лично, окруженный стаей кошкоподобных тварей, принявшихся носиться друг за другом, басовито мурча. Один лишь скрипел зубами, но молчал, шагая по вымощенной плотно подогнанными каменными плитами дороге. Оглянувшись, он еще раз взглянул на дом Локи, не удержавшись от самодовольного тихого хмыканья — с Асгардским дворцом никакого сравнения.
— Вам что-то не нравится? — не смолчал Локи. Один неопределенно дернул плечом.
— Ты всегда был скромным, Локи, — делано равнодушно, словно констатируя факт, пробасил ас, уловив краем глаза переглядывания Тора с Бальдром. Локи странно усмехнулся, плавно шевельнув рукой. На глазах ошеломленных асов дом словно поплыл, неожиданно вытягиваясь вверх, воздух замерцал, и вид полностью переменился.
Они стояли на широкой дороге, убегающей к виднеющимся рядом скалам, между которыми идеально вписалась тяжелая пирамида, вздымающаяся к небесам широкими уступами и острыми шпилями четырех башен, расположенных по периметру. Мрачно-торжественная, она словно вырастала из земли, как скала или гора, и казалась монументальной и совершенно естественной частью сурового пейзажа.
Ошалевший Один повернулся, испытав еще одно потрясение: Локи, с неопределенной ухмылкой на лице, смотрел на него ало-золотыми глазами, пугая белизной кожи и черными венами, плащ словно состоял из ожившей тьмы, трепеща тысячами оттенков черного, а магия гудела, шелестя мириадами невидимых песчинок, кружащихся в неостановимом танце, как переползающие с места на место дюны.
За спинами асов замерцал радужный портал, готовящийся перенести их в Асгард. Один моргнул, мимоходом отметив, что Тор смотрит на Локи так, словно уже видел такое не один раз, да и Бальдр не нервничает, молча кивнул и шагнул на Биврест.
Его ждал Асгард.
Глава 12. Каков привет...
Хельхейм
Тюр закричал, захлебываясь кровью. Упавший на промороженную насквозь землю ас пытался отбиваться, но все было бесполезно: здоровенный черный волк рвал его на части кошмарно острыми длинными клыками и резал когтями, ловко орудуя лапами.
Ошметки плоти разлетались в стороны, кровь заливала все вокруг, волк, оставляя алые отпечатки, топтался по растасканным по земле внутренностям Тюра. Ас затих, а чудовище продолжало и продолжало рвать труп на куски, пока князь Асгарда не превратился в груду пожеванных ошметков.
Тщательно осмотрев и обнюхав кровавое месиво, волк убедился, что ас мертв окончательно и бесповоротно, задрал морду к серому низкому небу и завыл. Громко, торжествующе, пялясь белыми бельмами глаз в тяжелые тучи.
Раздался щелчок, и транслирующееся на черную гладкую стену изображение погасло.
Сидящая на массивном, грубо вытесанном из базальта троне высокая тощая женщина захихикала и вновь щелкнула тонкими пальцами, запуская запись еще раз. Она встала, подошла ближе, слегка пошевелила пальцами, и изображение растеклось на всю стену, от пола до потолка, увеличившись многократно.
Женщина внимательно смотрела, то останавливая запись, то вновь запуская, то увеличивая еще больше отдельные кадры, то проматывая вперед и назад. Наконец по взмаху руки все погасло, и женщина вновь села на трон, задумчиво подперев подбородок рукой. Совершенно черные, без белков, зрачков и радужки глаза смотрели на стену, полуприкрытые тяжелыми темными веками. От ноздрей шел пар — настолько холодным был воздух, но единственную обитательницу этого мира-тюрьмы низкая температура давно не беспокоила. Впрочем, как и многое другое.
— Неплохо... — голос в окутывающей все вокруг тишине звучал хрипловато и немного странно, но Хель это тоже не беспокоило. — Неплохо... Даже очень.
По мановению пальца на стене вновь появилось застывшее изображение ошметков, оставшихся от аса, и торжествующего волка-умертвия, горделиво замершего на кровавой куче. Хель повела рукой, изображение уменьшилось, изменяя ракурс — теперь вид был строго сверху. Правительница Хельхейма слегка подалась вперед, добиваясь нужного ей, пока не получила результат: гибель аса наступила не где попало, а в строго определенном месте — останки лежали посреди круга, образованного четко выставленными камнями. Они выглядели валунами, сглаженными вековыми ветрами, вот только острые глаза Хель видели, что валуны представляют собой пирамидки, соединенные друг с другом россыпью окатышей, выложенных затейливым узором.
Изображение снова сдвинулось, волк уменьшился в размере, и только теперь стало возможно рассмотреть весь рисунок: многолучевая звезда с вписанным в нее кругом, четко в центре которого и был казнен Тюр.
На серых губах Хель зазмеилась жестокая ухмылка — она ясно видела совершенно непохожие на принесенные Одином руны знаки, покрывавшие лучи звезды. Чем дольше она их разглядывала, тем шире ухмылялась, пока не расхохоталась в голос.
— Ах, какой подарок... — Хель встала и подошла к стене, картинно прижимая руки к груди. — Поистине... царский! Малекит... — тонкий палец покачался из стороны в сторону, — затейник...
Женщина прошлась вдоль стены, любуясь Девичьей звездой*, так неожиданно использованной в некромантском ритуале. Один из символов царской власти, намек на то, кто совершил казнь, а также ясное послание, в честь кого эта казнь совершена. Царь — царю, в данном случае — царице, правительнице.
Лестное послание, тем более что древние символы сообщали, что душа аса никогда не воссядет в пиршественном зале Вальгаллы.
Никогда.
Никогда не уйдет на тонкие планы, никогда не присоединится к своим собратьям, никогда не... Очень много никогда, и это грело давно вымерзшую душу Хель, наполняя злорадным удовольствием.
Душа Тюра, его суть, так и осталась запертой в сердце звезды — поистине царский подарок, почти брачный, но скорее — предложение союза. И Хель это нравилось до такой степени, что она даже мечтательно застонала, картинно отставив руку в сторону, словно подставляя пальцы под уверенные поцелуи добивающегося ее внимания мужчины.
