Малец

* * *

Что сказать о нашем путешествии? Да нечего говорить — дорога, дорога и еще раз дорога. Ну или пока ехали по сибирским дорогам, то по большей части приходилось ночевать в лесу, а как выбрались в европейскую часть, то ночевка в избах стала обыденным явлением. Правда, были случаи, когда я отказывался в избах не только ночевать, но даже входить туда.

На четвертый день после выезда из Тобольска довелось нам остановиться в одной деревеньки в приезжем доме, ну и я как повелось после сытного ужина полез на полати, а там... А там запах давленного клопа, меня вмиг оттуда сдуло.

— Васька, ты чего? — Спрашивает меня Андрей.

— Клопы, — отвечаю ему, одеваясь, — пойду-ка я ночевать на сеновал.

Ведь знал же я, что клопы в западной части России обычное явление, а вот как встретился с этими кровососущими и не смог сдержать брезгливость. Впрочем, я не один такой оказался, через некоторое время на сеновал перебрались и Любим с Андреем.

— Что-то там клопов слишком много, — проворчал сотник, разворачивая шкуры.

С этого дня я стал тщательно проверять места ночевок и там где обнаруживал следы клопов не оставался, лучше на улице перекантоваться, чем лишний раз подвергать себя опасности быть покусанным. Нет, понятно конечно, что полностью уберечься от нападения шестилапых не получится, но стремиться к этому надо. Это у меня там, в будущем, был иммунитет, а в это время никакого иммунитета нет, так что подхватить здесь какую смертельную болезнь через укус кровопийцы легче легкого. Кстати, опасность заразиться оспой здесь тоже велика, надо бы подумать по поводу вариоляции, надо только коровку соответствующую найти.

До Москвы успели добраться вовремя, еще неделя и дороги станут непроходимы, и так уже в два глаза смотрели за толщиной льда на переправах. Стольный город меня не поразил, это Раевский крутил головой по сторонам и все ахал, а по мне — посредственный городишко с кучей народа на узких улочках. Как-то давно читал различные книги по этим временам, и все удивлялся, почему так много было попавших под копыта (про себя не говорю, там суматоха была), а теперь увидев движение по улочкам Москвы удивлялся, почему их так мало. И вонь. Вот чего, а вони здесь было более чем, все-таки в городе значительно теплее, чем в полях и улицы Москвы превратились в месиво оттаявшей глины и накопившегося за зиму конского навоза. Однако народ видимо считал это обычным делом и не обращал на вонь никакого внимания. Здесь же увидел мощенные деревом улочки возле домов знатных людей, но таких было мало.

На двор к Ромодановскому сотник, естественно, меня не повел, а поручил Архипу тащить меня на свое подворье, к счастью там обошлось без клоповьей живности, иначе бы мне совсем грустно пришлось. Хотя все равно оказалось не сахар, дом у Архипа был достаточно большой, вот только и семья у него не маленькая, своих семеро по лавкам, да еще у старшего сына четверо, а на пятистенку это форменный дурдом. На сеновал служивый меня не пустил, сказал, что нечего дурью маяться. А так я, видите ли, не маюсь? И самое противное, через три дня я всерьез стал подумывать как 'сделать ноги' из этого колхоза, вот тогда-то и пришло понимание, что наш дом в Иркутске считай стоит пустым. Положение спас Любим, он заявился ранним утром, как только забрезжил рассвет и приказал собираться:

— Едем к князю, одень чего поприличней.

Поприличней? А это есть у меня, я еще в первый день свою парадную одежду чуть смочил да в сенях на палки, как на плечики повесил, чтобы как надо отвисла, да разгладилась. Одевание надолго не растянулось, так что через полчаса мы выехали со двора, который честно говоря, успел надоесть мне хуже горькой редьки. И насчет редьки, это очень здесь и сейчас популярный овощ, чуть менее популярный чем чеснок, вроде бы, ну и что? А то, пучит с неё не хило, так что в доме обретает не только один мощный чесночный запах. Поэтому 'хуже горькой редьки' это совсем не в переносном смысле.

Думал, что Ромодановский в Кремле сидит, ага, как бы не так, у него оказывается своя резиденция и далеко не в центре города. Как поведал мне Любим, в палаты князь-кесарь тоже частенько вхож, но вот дела делать предпочитает под охраной своих стен, хоть и не каменных, но тоже черта с два их перемахнешь.

В людской пришлось париться без малого пол дня, пока небожитель, наконец, не решил развлечься беседой с бывшим дебилом, и надо еще посмотреть кто больший дебил. Не буду приводить здесь все те глупости, которые у меня спрашивал Ромодановский, иные вопросы так вообще выходил за рамки приличия, и наводили на мысли о душевном здоровье князя, общее впечатление его неадекватности у меня сложились. Вот знаете, есть такие люди, которые в разговоре сразу начинают давить своей значимостью, во всем-то они уверены, все-то они знают. А возразишь, стразу станешь врагом номер один, вот и вертишься, словно вошь на гребешке, что бы и волки были сыты (это я о князе) и овцы целы (это я уже о себе любимом). В общем, когда весьма тучный вельможа удовлетворил свое любопытство, я уже был весь выжат как... тряпка (не видел я еще в Москве лимонов). Уходя от Ромодановского я все пытался вспомнить, когда Петя первый начал резать боярам бороду, до наступления восемнадцатого века или после? У князя борода была пока еще на месте. Что касается свидетельства современников, которые обвиняли кесаря в неуемном пьянстве, то я ничего такого не заметил, возможно он потом и напился, но этого мне видеть не довелось.

Обратно к Архипу, меня, слава Заступнику, не отвели, а определили в казарму сотни преображенского полка, которая располагался тут же рядом. Правда не обошлось без накладки, поначалу служивые приняли меня за тех недорослей, которых отдавали под их начало для обучения, и попытались сходу построить, несмотря на то, что по возрасту я никак в этот строй не вписывался. Но их командир оказался вполне вменяемым человеком и за два гривенника резко прозрел, увидев перед собой негодного к строевой службе, а потому приказал меня больше не трогать. Добрейшей души человек, скажу я вам, ну и что, что он по всякому поводу (и без повода тоже) мог с короткого размаха засветить кулаком в зубы первому, попавшемуся на пути, преображенцу. Зато никогда не интересовался где я и что делаю. Лафа!

М-да, лафа-то лафа, но Москва город дорогой, и если мне в ближайшие два месяца не найти способ заработка, то мои финансы не только романсы споют, а и весь ансамбль песни и пляски перепляшут. Поэтому тешить себя своей значимостью не стал, а ухватил ноги в руки, и вперед по стольному городу искать способы заработка. Первая неделя прошла под знаком знакомства с городом, во вторую изображал из себя попугая Кешу, не так явно как он с плакатом на дороге, но что-то близкое. Когда пошла третья неделя — приуныл. Что-то не получается у меня, никому здесь не нужен отрок, которому надо платить. Бесплатно — пожалуйста, за деньги — шалишь.

Однако, говорил же я Васька везучий до безумия, все-таки пристроил себя любимого, и не просто пристроил, а к купцу черной сотни со смешной фамилией, Ивану Сопикову. Наверное, вы представите себе некоего мелкого неопрятного купчишку, который суетится на торгу по мелкому. И будете неправы, на самом деле в Москве купцы делились на несколько групп по своей значимости, это купцы гостиной сотни гостей, потом гостиная сотня торговых людей, которая в свою очередь тоже делилась на три группы и купцы черной сотни. Так вот первые две группы это крупные оптовики, имеющие право на торговлю не только внутри страны, но и за ее пределами, а вот черная сотня занималась мелким оптом и розницей, то есть опт-то у них был мелкий, а вот про доходы я бы такого не сказал. Тот же Сопиков имел шестнадцать лавок, которые были установленных на лучших местах в Москве, а если учесть, что в этих лавках он торговал бижутерией и шелками, то сами можете представить обороты этого купца. Кстати, как я потом понял он из семьи староверов, оказывается таких купцов в стольном граде много, уж не знаю, каким образом такое происходит, но есть.

Дело в том, что купец Иван Илларионович оказался заикой в тяжелой стадии, впору изучать язык глухонемых, я сначала не мог понять, как при таком заикании можно разбогатеть, когда вообще вести дела невозможно. Но выяснилось, что купец не всегда был такой, в один прекрасный момент ему посчастливилось попасть в приказ, где его довольно прилично помяли на дыбе, криминал за ним не нашли, а потому отпустили. Вот только после дыбы человек здоровым не будет уже никогда, мало того что купцу вывернули суставы, так и заикание привязалось, а заикание для торгового человека это трагедия. Я же в это время пытал счастья на бойком месте, крутился возле лавок, а где еще найдешь людей с деньгами? Ну и стал свидетелем мучений лавочника со своим работодателем, торговец оказался на редкость непонятлив, купец же распсиховался и от того понять его стало вообще невозможно. Нет, ничего такого я не думал, по простоте душевной решил помочь, и втолковал торговцу, чего хочет от него хозяин. Купцу это понравилось, и он меня потащил к следующей лавке, а когда и там быстро уладили проблему, мне предложили место помощника с огромным жалованием ... аж полкопейки в день. Афигеть как круто. Получается, по московским меркам я должен питаться один раз в два дня. Ну, что же, я не тупой и шутки понимаю, так и сказал купцу, да быстренько слинял, как раз наметился перспективный кандидат с выводком недорослей. Но сорвалось, и сорвалось из-за Сопикова, будь он неладен, торговец одумался и поднял ставку в два раза... Все-таки, купец есть купец, ну раз так, я тоже торговаться умею, в итоге остановились на сумме впять раз больше, мой конь святым духом не питается, а 'овес нынче дорог'.

В тот же день переехал на подворье купца, где мне выделили чуланчик размером полтора на два метра, с широкой лавкой, ну хоть здесь мне не придется в позе эмбриона лежать.

Ладно, первую задачу я выполнил, теперь надо дождаться сибирских купцов, а покинуть Москву я смогу только с ними, и при первой возможности удирать из столицы, потому как в скором времени грянет стрелецкий бунт, а под это дело, насколько мне известно, многих купцов хорошо пограбят. Очень не хочется попасть в жернова истории, а с началом бузы Ромодановскому будет совсем не до меня.

И кстати, мир тесен, во время очередной вылазки с купцом нос к носу столкнулся с Андреем Раевским, оказывается, он гостит у своего дяди на соседнем подворье. Интересно, дядька у него тоже купец?

Бунт

Князь-кесарь Фёдор Юрьевич находился в тяжких раздумьях — не благоволит ему царь, вроде бы и почитает за своего, вон даже князем-кесарем объявил, но в шутку, а потому бояре хоть и не говорят ему впрямую, но меж собой потешаются. И старания его в борьбе со скверной инакомыслия Петр не оценил, совсем не оценил, вон даже письмо из Англии отписал, где без всяких окольностей зверем назвал, де еще и в пьянстве обвинил. Что до дыбы, то необходимость, кнутом не всегда правду выбить можно, а так вздернул несколько раз на дыбе, отлил водой и спрашивай о чем хочешь, редко кто после этого соловьиными трелями не станет разливаться. А про пьянство, так это совсем напраслина, разве ж это пьянство несколько раз в день горло смочить, при такой работе без кружки вина совсем тяжко станет — в пыточных печей нет, и сидеть там подолгу, несмотря на две шубы, не получается. Правда иногда сильно упертые попадаются, тогда приходится каленым железом пытать, хоть какое тепло от жаровен.

Хорошо бы какой опасный заговор раскрыть, может быть тогда молодой царь отметит старания своего верного слуги? Но где этот заговор взять, уже всех кто позволял себе косо взглянуть извели, и Софья молча сидит, ни слова против, будто ей все-равно. Но на самом деле это не так, не смирилась сестра Петра со своим положением, ой не смирилась, верно мыслит как снова бунт учинить. Эх думы тяжкие.

Руки князя сами собой потянулись к золоченому кубку с хмельным. Вино не помогло, только еще хуже стало, и мысли снова свернули в темные закоулки души. Как только Петр отъехал с великим посольством, князь вместе с Шеиным и Гордоном затеяли перетасовку стрелецких полков, часть из Москвы отправили с глаз долой, а тех, кто должен был с Азова вернуться, на польскую границу, надо было прикрыть от вечно недовольных поляков западные рубежи. Вот только небольшая накладка получилась, в казне на жалование стрельцов после отъезда царя денег не осталось, планировалось хлебным жалованием отчитаться, да неурожай случился. Задержки с жалованием и раньше случались, но в этот раз все много хуже, стрельцы ведь не по домам сидят, где могли на свои хозяйства опереться, а в походе потому и возникло роптание в полках, оно понятно, голодать никому не хочется. Вон уже около двух сотен представителей полков с челобитной в Москву заявились, кипят потихоньку, но дальше обивания порогов Шеина не двинулись.

Тут, в голове мелькнула какая-то интересная мысль, но поймать ее и обдумать Ромодановский не успел, хотя остался след надежды, а раз так, то нужно ее снова отловить. Через некоторое время повеселевший князь вызвал своего подручного Коровкова:

— Вот, что, — начал он инструктировать Любима, — в Москве выборные от стрельцов появились, челобитные Шеину доставили, однако ж, думаю, тут скверна бунта зреет с Софьей во главе, но свидетельств у меня нет. Ты вот что, найди пару людишек, пусть покрутятся меж стрельцов, намекнут, что неплохо бы было челобитную до царевны доставить, а там и настоящие заговорщики откроются.

— Так может в допросную кого из выборных, там все сразу известно станет? — Предложил сотник.

— Можно и так, — согласился князь, — да только мнится мне, что не все из них истинный замысел ведают, надо вернее узнать.

— Сделаю, — коротко ответил Любим, — есть у меня на примете толковый человек из стрельцов.

— Вот и сделай, — кивнул Ромодановский, — только смотри, здесь осторожней надо, а то еще на нас подозрение падет, поэтому, как дело сделает пусть ко мне идет, нечего ему потом по граду толкаться.

— Так чего, служивые? — Разорялся перед стрельцами Ванька Межин. — Ну отнесли вы челобитную Шеину, и что толку? Ничем он вам помочь не сможет, потому как казне не воевода.

— Ну а чего предлагаешь, Ромодановскому предать? Или вообще немцу снести? — Сразу спросили его.

— Не будет немец нашим жалованием заниматься, — отрубил выступающий стрелец, — надо царевне Софье отписать, она найдет на это крапивное семя управу.

— Ты думай, чего говоришь, — сразу вскинулся один из стрельцов, — пока мы с челобитной к Шеину, да князю, то крамолы нет, а как к Софье, так нас измене обвинят.

— Да, какая ж то измена? Заступиться просим. — Продолжал гнуть свое Межин. — Да и вспомните, в полках тоже хотели царевне отписать, она к нам хорошо относится.

— Хотели, да не отписали, — снова возразил стрелец, — а ты предлагаешь за всех слово держать не спросивши.

— Так на что нас выбрали? Чтобы мы делом в Москве занялись, а не лаялись тут по кабакам.

Уступили стрельцы напору, хоть и не хотели они изначально к Софье с челобитной идти, но уговорил черт языкастый Ванька Межин. Да и как было не поверить служивому, ежели он сам вызвался к Софье челобитную доставить, только троих с собой просил отправить, одному, мол, трудно будет охрану преодолеть.