Малец

— Ну? — Ромодановский вперил глаза в сотника, как только тот плотно прикрыл дверь.

— Написали стрельцы челобитную Софье, — кивнул Любим, — с самой царевной не встречались, но через Марфу, сестру, передали.

— Вот, оно как, — напрягся князь, — ответное письмо было?

— Нет, не писала им Софья ничего.

— Ну, того мы знать не можем, — тут же возразил Ромодановский, — а человечка своего пришли, надобно его слова в бумаге записать. И к Гордону езжай, пусть преображенцев в Москву ведет, да имает всех выборных от полков стрельцов, скажешь измена.

Дождавшись, когда сотник выскочит со двора, князь вызвал своего подручного:

— Сегодня должен здесь один из стрельцов появиться, — заявил он ему, — так ты его в подвал сразу определи, да Сашке Вялому скажи, чтобы крепче вязал, не должен он отсюда ни при каких случаях выбраться. А я вечерком навещу татя, поспрошаю на дыбе, уж слишком много вопросов к нему накопилось.

Иван Менжин заявился на двор Ромодановского в аккурат после полдня, охрана его пропустила без особого выяснения кто, да откуда — заранее предупредили.

— Ну, пойдем к князю, служивый? — Встретил его у дома-дворца порученец Ромодановского. — Хочет он тебя поспрошать кое о чем. За мной иди.

Они прошли на задний двор и двинулись к крепким постройками из толстых бревен:

— Так это, а чего князь не в доме? — Забеспокоился Иван, уж слишком подозрительным ему казалось, чтобы князю приспичило тащиться на задний двор.

— А, — махнул рукой провожатый, — в доме князь живет, а здесь службу исполняет. Да ты не тушуйся, сейчас сам все увидишь.

Увидел. Как только стрелец перешагнул порог, с боков на него навалились крепкие солдаты преображенского полка, завернули руки назад и согнули в три погибели.

— За что, братцы? — Завопил он. — Нечто я чего не так сделал?

— Тоже мне братец нашелся, — хмыкнул порученец, схватил какую-то тряпку с лавки, за волосы вздернул голову страдальца вверх и запихал ее Ивану в рот, вместе с клоком попавшей заодно бороды, — помалкивай пока, речи вести будешь, когда спросят.

Дальше стрельца повалили на землю и веревкой перекрутили руки, да так перекрутили, что буквально через минуту они потеряли чувствительность. Тогда-то до Ивана окончательно дошло, что выпускать его отсюда живым никто не собирается.

Выборных отловить не удалось, как только стало известно, кого ищут преображенцы, те сразу скрылись в домах стрелецкой слободы, поди, достань их оттуда. Да и в самой слободе солдат не жаловали, еще немного и до сшибки дойдет. Однако Патрик Гордон был настроен решительно, и солдаты под прикрытием изготовленных к стрельбе пушек, осматривали дома один за другим.

— Бесполезно это, — в сердцах махнул рукой Коровков, — те кто нам нужен уже дворами ушли, а хозяев только каленым железом пытать.

— Да, это так, — невозмутимо кивнул Гордон, — но приказ надо исполнять и даже если понадобится искать здесь всю ночь, мы будем делать это.

Искать всю ночь не пришлось, хозяева домов, увидев непреклонность иностранца, сами открыли настежь ворота и пригласили досмотреть их дома, управились до темноты.

Узнав об этом, Ромодановский пришел в бешенство, но выражать свое отношение к происходящему криком не стал, бесполезно это, он просто позвал палача и отправился на задний двор. До глубокой ночи из пыточной раздавались нечеловеческие крики, переходящие в хрипы, свист кнута, да скрип дыбы.

Однако это была не последняя жертва тайного дела, еще через три дня прямо на улице Москвы был убит дьяк Тихон, отчего, почему никто не понял. Но вот Любим Коровков насторожился, он знал, что сей дьяк не раз помогал его хозяину сочинять подметные письма, благодаря которым не один боярин поплатился своей головой за крамольные речи в адрес государя. А если учесть, что его знакомец среди стрельцов Межин сгинул, не оставив следа, стоило серьезно задуматься о своем будущем.

* * *

Апрель, снег окончательно сошел, но грязи пока хватает, приходится ходить по Москве с оглядкой и вовремя предпринимать меры дабы не оказаться забрызганным глиной с головы до пят. Мой бизнес продвигается успешно, купец, получив в моем лице не только переводчика с тарабарского языка на язык человеческий, быстро обленился и занялся своим любимым делом — засел за подсчеты доходов. Что, надо отдать должное, получалось у него много лучше, нежели вести разговоры с нанятыми лавочниками, да обеспечивать наполнение товаром своей розничной торговли.

Честно говоря, такая работа меня стала напрягать, это потому, что крутиться приходилось весь световой день, прихватывая вечерние посиделки с работодателем, а я пока еще не перешел из мальцов в иной статус, и привычки впахивать от зари до зари еще не приобрел. Хотя, конечно, малец-то, я уже чисто условно, люди все реже меня так кличут, все больше юнец, да отрок, пройдет еще года два и уже не получится косить под юнца. На днях навестил знаменитый гостиный двор, святая святых купеческого сословия, именно на его территории, а она огромна, происходит вся торговая жизнь Москвы, и не только стольного города. А навестить я его был вынужден, так как Сопиков еще в прошлом году, как только узнал о неурожае, забил свои амбары зерном и ждал взлета цен. Вот за этим взлетом я и был должен следить, и надо сказать, что, несмотря на явный дефицит зерна по России, в Москве цены держались на достаточно низкой отметке. Продать же хлеб за пределы стольного града купец не мог, так как крупный опт ему был недоступен, а возить по паре возов в день не очень-то и выгодно. Вообще интересно, в отсутствие Петра Ромодановский правил достаточно эффективно и, несмотря на противодействие купеческой верхушки, цены ему удавалось сдерживать. Отчасти я видел причину такого положения дел в том, что в сдерживании роста цен на зерно был заинтересован сам князь-кесарь, однако так долго продолжаться не могло, в Москву, как в будущие добрые времена советского времени потянулся народ с окрестных деревень и даже городов, поэтому запасы хлеба на оптовых складах таяли быстро. Так что скоро цены на зерно взлетят раза в три или даже четыре, это без какой-то вещи обойтись можно, а по весне без хлеба не прожить. Кстати, народ что-то уже почувствовал, начал разгоняться маховик ажиотажа, а это уже точно конец политики сдерживания цен Ромодановского.

— Малой, иди сюда, что-то скажу.

Это раздается из узкого переулка, причем интонации такие, что не заподозришь чего плохого. Ага, сейчас так прямо и кинулся, делаю полностью противоположное, пару шагов от опасной зоны, и резко ускоряюсь, пытавшийся перекрыть мне дальнейшее движение бугай, стоящий чуть поодаль, не успевает. Вот и хорошо, но на будущее что-то надо делать, а то, как мне тут сказали, местные банды частенько промышляют даже на достаточно людных улицах. А что, пристраивается такой бандюган сзади к жертве, и в подходящий для него момент бьет по затылку кистенем, ну а дальше все как в наши времена, типа 'ой человеку плохо стало, надо его срочно в переулочек снести, чтобы ненароком не затоптали'. А в переулочке разденут догола, да бросят, и хорошо если жизнь оставят, а то и заберут на всякий случай, чтобы свидетеля не было.

Обратно возвращаюсь уже другой дорогой, там, где народу еще больше и все время слежу, чтобы сзади меня не плелись подозрительные личности.

Купец смотрит на меня не открывая рта, сегодня у него сложный день, заикание такое, что даже мне разобраться чего он хочет сказать сложно. Отчитываюсь, о произведенных следственных действиях:

— Хлеба на складах при прежнем спросе осталось месяца на полтора. Но это если бы спрос был как в зиму или в начале весны, но люди стали зерно скупать быстрее, и поэтому купцы говорят еще две недели и торговлю хлебом закроют. А сам я думаю, что князь уже на днях торговлю прикроет, введет хлебный завет, продавать по дворам станут. — Глаза купца распахиваются в негодовании, поясняю. — Напротив клада караул с преображенцами разместили, видимо хлебного бунта опасаются, а раз так, то не сегодня так завтра будет объявлено о хлебном завете.

М-да, смотреть на купца жалко, он же надеялся на спекулятивных ценах куш срубить, а тут такой облом ему от Ромодановского.

— Тут проходил мимо подворья Семена Дорохова, так он срочно остатки зерна распродавал, — подлил я масла в огонь, — а у него брат в хлебном приказе. Вот только не понятно мне чего это вдруг они суетятся, что сейчас зерно продать, что позже его в приказ сдать, цена-то будет одна.

Но видимо купцу все понятно, это я понял как он в отчаянии манул рукой.

— Что? Хлеб будут под налог выкупать?

Купец кивнул, вот это да, продразверстка во всей красе, но если учесть, что хлеба у купца полный склад, он налог может лет десять потом не платить.

— Ну тогда придется до нового урожая держать, — чешу в недоумении затылок, — но то в убыток будет, примерно треть от прежней цены.

Ладно, нечего голову ломать, решил купец рискнуть да пролетел, но для него это не смертельно, считай немного он и потерял, вся эта его затея могла принести в лучшем случает дополнительного дохода процентов двадцать от того что имеет. Стоило ли ему из-за этого столько копий ломать.

— В слободе замятня, — продолжаю нагонять страху, — солдаты с Преображенского пытались жалобщиков из стрельцов сыскать. Как всегда никого не нашли, пока по первым домам шарили, все задами из слободы ушли. Рядом с немцем видел Любима Коровкова, а он человек Ромодановского, значит, дело политическое и думаю, в скором времени грянут большие события.

Ну, вот, вроде бы доклад закончил, работодатель удовлетворен и сидит размышляет. Но долго размышлять ему давать нельзя, а то опять будет пытаться перевесить на меня свои обязанности.

— Иван Илларионович, — позвал я купца и, дождавшись пока он выйдет из лабиринтов своего сознания, продолжил, — пора Федора, твоего племянника, к себе зазывать.

Взгляд купца потемнел.

— Знаю, что дело не мое, — поспешил успокоить Сопикова, — а все же подумай хорошо, твой недуг, чем дальше, тем больше проявляется, и неизвестно когда болезнь отступит. Помощники у тебя дельные, тут уж ничего не скажешь, и в случае чего разорения не допустят и дочерей без копейки не оставят. Но все ж они не родственная кровь, а Федор к делу интерес имеет, подучить его, и будет тебе в деле опора.

Ага, задумался, вот теперь можно потихоньку сваливать, там меня Раевский дожидается, обещал его в казармы протащить и свести с полковником Крагге, который уже давно подыскивал дельного молодого человека, чтобы спихнуть на него часть своих забот, по управлению пушкарями. Кстати, должность перспективная, сейчас пушкари все больше в общем строе обитают, потому, что их не так уж и много, но лет через пять, с упразднением стрельцов, пушкари станут в отдельные подразделения, со своей спецификой, и карьерный рост Раевскому будет обеспечен. Да и фамилию не надо со счетов сбрасывать. Вот интересно, будет ли иметь этот Раевский родственные связи с тем Раевским.

Должен сразу сказать, что полковнику Андрей пришелся по душе. А что? Молод, грамотен, отец воевода, хоть и в далеком сибирском городишке, а это значит, что сынок его перед высоким начальством не стушуется, не заробеет, и быстро выработает командный голос. И был прав, благодаря усиленной учебе, и такого же внимания командира уже через десяток дней молодой капрал лихо командовал своим подразделением в приготовлении к стрельбе.

Конец мая, все чаще наведываюсь на гостиный двор, ожидая приезда купца Гандыбы, но видимо в этот раз ему не удалось проскочить до распутицы, скорее всего, приедет к середине июня. То есть уже после бунта стрельцов. Продразверстка, которую своей властью ввел Ромодановский, дала свои плоды — хлеба в Москве в свободной продаже не стало совсем. В других городах пожалуйста, правда цена подскочила раза в три от прежней, а вот в стольном граде только на складах под запись, причем норма на двор, без учета едоков. Сопиков, конечно попал на убыток, но не сильно, потихоньку, полегоньку, его запасы распродаются, никто же не мешает продавать не само зерно и хлеб, а нечто содержащее в основе своей муку. Это уже моя идея, когда я предложил купцу влезть в калашный ряд, он только руками замахал, мол, куда со свиным рылом? Спорить с ним не стал, однако на свои деньги закупил сахара, фунтов восемь и вместе с его женой и дочерями испекли торты и пирожные, да еще всяких пряников напекли по типу тульских. В отличие от нашего времени, когда в тортах и иных кондитерских изделиях сахара не жалеют, для этого времени избыток сладости был скорее недостатком, чем достоинством, поэтому мед и сахар добавляли с осторожностью. Наша пробная партия даже до лавки не дошла, раскупили по пути. Нельзя сказать, что такие изделия были в новинку для Московских жителей, оказывается немецкая слобода исправно поставляла различные сладости для состоятельных людей, но цена!!! А у нас все получилось достаточно демократично, главное было свои затраты отбить, ну и чуток прибыли не помешает. Бизнеса на этом особого не получится, это пока дефицит зерна можно без боязни дело свое делать, а как только кризис будет преодолен, конкуренты сразу вытеснят нас с рынка кондитерских изделий. А может быть, и нет — посмотрим, как оно еще повернется, ведь главные свои козыри решили пока не открывать. Но так или иначе, а кондитерский цех, в который мы превратили один из складов купца, работал в три смены, продукция распродавалась полностью и к радости Сопикова зерновые запасы, наконец, нашли применение. Кстати, насчет цеха, понимание необходимости чистоты у людей есть, вроде бы, но сколько нервов стоило заставить всех ходить в беленой одежде и обязательно мыть руки с щелоком.

В городе резко активизировалась нищета, и бандиты всех мастей обнаглели, голодно им, видите ли, стало, а они не привыкли пояса потуже затягивать. По городу один теперь ходить не рискую, постоянно меня сопровождают преображенцы, опять спасибо их 'добрейшему' командиру, уж слишком лаком барчук, коим я сейчас выгляжу, для всей ненасытной бандитской братии. Один раз даже бравый вид моей охраны не смутил 'работников ножа и топора', но тут уж я вовремя заметил опасность и резво кинулся за спину своей охраны, думал, там безопасней будет. Ошибся. Оказывается, сзади к ним уже подбирались двое гопников, дабы служивые не могли помешать остальным. Надо сказать мне повезло, как раз в этот день в охрану моей тушки поставили двух провинившихся собутыльников, видимо в наказание, ну и сами понимаете, какого было настроение служивых, когда маясь с похмелья, они были вынуждены таскаться за барчуком по всем торжищам. А народ там был крикливый, постоянно перед глазами мельтешащий и дополнительно на нервы действующий. Вот они и поправили эти свои нервы на лихом люде, пока я за их спинами отмахивался кнутом с вплетённой свинчаткой от двух наседающих гопников. Выстрелы из пистолей грохнули почти одновременно, а следом настала очередь палашей — людей солдаты Петра жалеть не стали. Грязно сработали. Брррр.

Совершенно неожиданно обо мне вспомнил князь, что б ему..., видимо просветление наступило. Насколько я понял, Ромодановский пить не перестал, но печень такой нагрузки уже не выдерживала, а потому объем употребляемого ему пришлось резко снизить.