Драгонвик

* * *

Джефф узнал о случившемся несчастье лишь на следующий день, находясь в Олбани. Ночь он провел в гостинице на берегу реки и уже одевался для визита к губернатору Фишу, когда услышал с улицы возбужденные крики мальчишек-газетчиков. Он не обращал на них внимания, пока не услышал слова "Мэри Клинтон" и "Ютика". Тогда он накинул куртку и присоединился к одной из возбужденных групп людей, которые окружили мальчишку

Джефф купил газету и среди громких заголовков, которые только что изобретенный электрический телеграф так быстро передал на сто сорок миль от места трагедии, обнаружил имя Ван Рина.

"Надежда исчезла для благородного героя" гласил один заголовок. Джефф вцепился в газету побелевшими пальцами. Его ничего не видящие глаза пробежали по расплывающимся строкам, содержащим лишь истерические догадки.

Он начал читать снова.

"Пока известны лишь немногие детали колоссальной трагедии, но среди многих деяний героизма одно имя должно быть окружено особым блеском славы. Мы имеем в виду мистера Николаса Ван Рина, который..." — "Боже!" — выдохнул Джефф. Он локтем толкнул дверь. Она вела в пивную гостиницы, которая в эти утренние часы была пустынной и тихой. Он сел за стол и положил газету перед собой.

Он заставил себя читать медленнее, по крупицам выискивая правду среди массы пустой болтовни, за которой журналисты похоронили с трудом добытые факты. Было уже известно не менее сорока погибших, включая капитана Холла и лоцмана. Николас Ван Рин спас свою супругу, а затем миссис Эдвардс и ее ребенка, после чего вновь вошел в воду с очевидным намерением помочь другим людям, которые все еще барахтались в воде. Больше его не видели. Затем поезд перевез спасенных, а также тех, кого уже ничто не могло вернуть к жизни, в Нью-Йорк.

Это было все.

Джефф вытер пот с лица. Он вернулся в свою комнату, где забрал шляпу и багаж. Пароход на Нью-Йорк уже отошел. Он пересек реку на пароме и, наняв лошадь до Кастальтона, сел там на поезд, идущий вдоль берега реки.

В восемь вечера поезд прошел мимо места катастрофы. В сотне футов от дороги все еще тлел нос "Мэри Клинтон" — все, что осталось от парохода. Тишина реки постоянно нарушалась пушечной стрельбой, призванной поднять со дна Гудзона оставшиеся там тела погибших. Смрад от обугленных трупов миазмами разливался в нежном майском воздухе.

Поезд Джеффа остановился, чтобы забрать еще три тела, завернутые в одеяла, и молодой человек воспользовался возможностью расспросить рабочих на берегу. Они отослали его к бледному невысокому человеку, который печально стоял у дымящегося парохода. Это был агент Николаса, Бронк, который находился на месте катастрофы еще с предыдущего вечера, когда первый ужасный груз пришел в Нью-Йорк.

Он поднял осунувшееся лицо на Джеффа, задававшего ему вопрос о Николасе.

— Нет, — произнес Бронк. — Тело мистера Ван Рина еще не найдено. Я осматривал всех, кого удалось вытащить. Около дюжины тел еще не поднято. Невозможно сказать, сколько людей погибло, ведь у нас нет списка пассажиров.

— Но что с Мирандой... с миссис Ван Рин? — перебил Джефф. — Где она?

— Ее отвезли в их нью-йоркский дом. Полагаю, с ней все в порядке, — глухо ответил агент. Его лицо дернулось, и он с горячностью добавил: — Будь проклят день, когда я заговорил с ним о "Мэри Клинтон". Это все глупые гонки. Ведь я предупреждал, просил его...

Голос агента задрожал и оборвался.

— Но он постарался исправить зло. Он погиб смертью героя, как истинный аристократ.

Кондуктор закричал "Посадка", и Джефф поспешил к поезду. Через два часа они вернулись и загромыхали по Парк авеню к деревянным хижинам в поле у Сорок второй улицы.

Джефф сел в кеб и помчался до Третьей авеню к Миранде.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Выздоровление Миранды после двойного потрясения было осложнено воспалением легких, жаром и бредом. Много дней она никого не узнавала. Она лежала на золоченой кровати — супружеской кровати нью-йоркского дома — не осознавая, где находится, и не чувствуя любящих рук, которые ухаживали за ней. Когда Джефф приехал и увидел стонущую в беспамятстве Миранду, рядом с которой не было никого, кроме перепуганной жены дворника, он немедленно вызвал Абигайль.

А через два дня с верховьев Гудзона приехала и Пегги. Они с Абигайль обменялись одинаковыми оценивающими взглядами, а затем, взаимно удовлетворенные, без излишней суеты взялись за тяжкую работу по уходу за пациенткой.

За все девять дней до кризиса Джефф ни разу не вышел из дома. И раз дело касалось Миранды, он не дерзнул положиться только на свой опыт и постоянно обращался к доктору Френсису.

На десятый день Миранда открыла глаза и оглядела розовую с золотом спальню. Она слабо вскрикнула и сразу же почувствовала, как ее обняли нежные любящие руки.

— Мама, — прошептала Миранда, еще плохо понимая, что происходит, но чувствуя облегчение от присутствия родного человека, — мне снилось, что ты со мной.

"Слава Богу", — подумала Абигайль, — "она наконец-то пришла в себя".

— Я все время была с тобой, родная. Ты была очень больна. Не надо пока разговаривать.

"И спаси нас Господь, когда она начнет задавать вопросы", — добавила про себя Абигайль.

Глаза Миранды закрылись, она прижалась к материнской груди и вновь погрузилась в дрему.

Абигайль тихо сидела на краю кровати Миранды, застыв в неудобной позе. Ее глаза наполнились горькими слезами. Она смотрела на свою старшую и самую любимую дочь, которая сейчас казалась беспомощной и почти такой же маленькой как Чарити. Ее прекрасные золотые волосы были коротко острижены, чтобы хоть немного сбить жар, и теперь вились на маленькой головке, словно чепчик.

Как они скажут ей, что ее муж мертв? И вообще Абигайль многого не понимала. Во время долгих часов бреда Миранда говорила много неясных бессвязных слов. Она несла какую-то чепуху о комнате в башне, о чердаке и цветах — об олеандрах, все это мать отнесла за счет того потрясения, которое она пережила. Но в словах Миранды была и страшная нотка осознания реальной опасности, от которого ей мучительно хотелось бежать. Вновь и вновь тоненький напряженный голос повторял одну и ту же фразу: "Я должна бежать. Бежать. Но Бог не позволит. Я тоже виновна. Я грешна".

И она ни разу не упомянула имя Николаса.

Ни Пегги, ни Джефф, посвященные во все события, ничего не говорили Абигайль.

В тот полдень, когда началось выздоровление Миранды, доктор Френсис и Джефф сошли вниз после осмотра пациентки и по просьбе молодого врача прошли в кабинет.

— Я должен поговорить с вами, сэр, — произнес Джефф. — Обязан.

Старый врач был несколько удивлен мрачным видом молодого человека.

— С девушкой все в порядке, она поправляется. Да и вообще, она здоровая молодая особа. Нет никаких причин для беспокойства. У нее прекрасные врачи... и замечательный уход, что в некоторых случаях гораздо важнее врачей.

— Да, я знаю. Но сейчас я опасаюсь не за здоровье Миранды, если не считать...

— Вы хотите сказать, что беспокоитесь, как она воспримет известие о своем вдовстве? Ну, она быстро придет в себя. Она очень молода. Кроме того она может поклоняться его памяти, героической смерти при спасении ее жизни... все это поможет перенести горе.

Френсис говорил с нарочитой насмешкой. Он был уверен, что волнение Джеффа было связано с явной симпатией молодого человека к больной девушке наверху.

— Я хотел поговорить с вами о Ван Рине, сэр. Я все думал и думал об этом и теперь уже не знаю, что делать. Я должен облегчить душу.

— Давайте, мой мальчик, — ответил доктор Френсис и развалился в кресле. — Что там с Ван Рином?

Джефф коротко рассмеялся.

— Ничто в жизни не возвеличило его так, как смерть, — с горечью сказал он. — Вы как-то спрашивали меня, от чего умерла первая миссис Ван Рин. Сейчас я расскажу вам.

Но еще до того как он начал свое повествование, раздался стук в дверь, и на пороге появилась Пегги.

— Хозяйка зовет вас, доктор, — сказала она Джеффу. — Она хочет поговорить с вами наедине. Нет, — добавила маленькая служанка в ответ на встревоженный взгляд Джеффа, — с ней все в порядке. Это совсем по другому поводу.

Миранда опиралась на три подушки, и над голубым покрывалом ее лицо выглядело маленьким и бледным. Но ее глаза, ставшие огромными под потемневшими веками, пристально следили за Джеффом.

— Вы прекрасно выглядите, — улыбаясь, сказал он. — С этой прической вы напоминаете очаровательного мальчика. Кажется, такая мода была во Франции в начале столетия. Вы сможете установить ее здесь, хотя, конечно, волосы быстро отрастут.

Миранда не обратила внимания на его вымученную веселость.

— Джефф, — спокойно произнесла она. — Николас мертв, да? — Джефф понял, что это был чисто риторический вопрос и потому молча кивнул.

— Расскажите мне, что случилось, Джефф.

— Он спас вас, миссис Эдвардс и ее маленького сына. Затем он вновь бросился в воду, чтобы помочь другим. Думаю, он переоценил свои силы, потому что больше его не видели.

— Нет, — промолвила она. — Он не переоценил свои силы. Он не собирался возвращаться. Он сказал мне... в те последние мгновения на горящем пароходе... — она остановилась, а затем повторила без всякого выражения: — "Вы увидите, что я могу спасать жизни точно так же, как и губить их".

"Итак, он умер, как и жил, доказывая себе и другим, что он всемогущ", — устало думал Джефф. Катастрофа судна дала ему великолепную возможность для самовознесения.

— Да, — сказала Миранда, словно он произнес эти слова вслух. — Теперь вы понимаете, мы все ошибались относительно Николаса, как и он ошибался в себе. Он не был сильным. Он был слаб. Самым слабым человеком в мире. Человек, который жил только для себя.

Джефф в изумлении уставился на Миранду, потому что понял, что своим слабым усталым голосом она сказала чистую правду и подобрала ключ к странному характеру Николаса. Не сила, а слабость или страх слабости довели его до преступления и безжалостной эксплуатации других. "Эгомания", вспомнил Джефф. Этот термин он нашел в новой переводной книге из Германии. А все неимоверное зло по отношению ко многим невинным людям совершается исключительно из эгоизма.

— Джефф, — зашептала Миранда, — когда я смогу уехать отсюда? Я хочу домой на ферму.

— Не торопитесь, дорогая. Вы должны сначала окрепнуть.

Она подняла руку с покрывала. Золотое кольцо на пальце тускло заблестело, когда она пристально посмотрела на него. Миранда спрятала руку под простыню.

— Я не могу здесь оставаться, — сказала она. — Вы ведь понимаете это, Джефф?

— Этот дом теперь ваш, — мягко ответил он. — Вся собственность Ван Ринов теперь ваша.

Он не знал, как много можно ей поведать в настоящий момент. Несколько дней назад, когда стало ясно, что тело Николаса не найдут, Бронк пришел в дом Ван Ринов и поговорил с молодым врачом. Агент знал условия завещания Николаса, потому что сам составлял его. И к тому же эти условия были очень просты.

Николас так и не изменил завещание, написанное летом 1846 года за несколько месяцев до рождения ребенка. В этом завещании он оставил все, чем владел, своему наследнику мужского пола, а Кэтрин еще раньше была обеспечена всем необходимым. Бронк пытался убедить своего хозяина, что такое завещание неразумно и слишком рискованно, но Николас не прислушался к робким замечаниям агента, что может случиться и так, что у него не будет прямого наследника.

И вот теперь, в отсутствие наследника мужского пола, все имущество перешло к Миранде. Она будет очень богатой женщиной.

Джефф объяснял ей все это, стараясь обуздать собственную печаль от мысли, что ее неожиданное богатство разделяет их не менее надежно, чем это раньше делал Николас.

— Неужели ты думаешь, что я приму все это? — в гневе воскликнула Миранда. — Имущество Ван Ринов принадлежит дочери Джоанны Кэтрин. Я передам все ей... кроме одного — Драгонвика. Он будет разобран до основания, камень за камнем, пока не останется ничего, что бы напоминало об этом месте зла и несчастья.

— А земля? — спросил Джефф после недолгого молчания.

— Земля отойдет к фермерам, к тем, кто работает на ней. Лишь фермеры имеют на нее право.

— Моя дорогая девочка! — изумленно воскликнул Джефф. Он не верил своим ушам. Он решил, что это было естественной реакцией на пережитый ужас. Ему казалось невозможным, что она могла разглядеть духовную изоляцию Николаса, его полную неспособность к пониманию ближних, что и привело к трагедии. Этот человек и его образ жизни представляли собой отклонение от общей линии развития. Развития человечества и развития нации. Слава Богу, он умер, думал Джефф.

— И все же, я хочу именно этого, — внушительно ответила Миранда. — я боялась работы. Я хотела, чтобы все было легко и красиво. Зло, сидящее во мне, вырвалось наружу и разбудило зло в Николасе.

Джефф увидел, как по ее впалым щекам медленно заструились слезы.

— Миранда, не надо! — закричал он. — Не вини себя и не мучай!

Она не ответила, но через некоторое время он почувствовал, что она успокоилась, и тогда сошел вниз к доктору Френсису, который по-прежнему сидел в кабинете. Старый врач потягивал шерри. Когда Джефф вошел, он поднял голову и отодвинул бокал.

— Чудесное вино, — проговорил он. — Погреба Ван Рина великолепны. И теперь принадлежат Миранде, — с усмешкой добавил он. — Она очень богатая женщина.

— Не думаю, — медленно произнес Джефф. — Она не желает этого.

— То есть?

— Не хочет денег и всего, что принадлежало Ван Рину.

— Глупости! — фыркнул доктор Френсис. — Детские капризы. Она вдова и имеет право на наследство Ван Рина. Или это вы забили ее хорошенькую головку своими бредовыми идеями? — с подозрением спросил он. — Вроде прелести общинной жизни?

— Нет, — ответил Джефф со слабой улыбкой. — У нее есть основания. Послушайте, сэр, я расскажу вам все...

Джефф говорил около часа, и после первых же слов выражение снисходительности на лице старого врача сменилось удивленным вниманием. Он поставил бокал с шерри, подался вперед и стал слушать. Пока Джефф не закончил, он не произнес ни слова. Затем воскликнул: "Черт возьми!", выудил из глубокого кармана носовой платок и вытер вспотевший лоб.

— Если бы это рассказал кто-то другой, я бы ни слову не поверил.

— Я знаю.

— Хорошо, что в тот день вы так и не попали к губернатору. Он счел бы вас безумным, особенно теперь, когда Ван Рин стал героем.

— Да, — ответил Джефф. — Он действительно спас трех человек вместо тех двух, в гибели которых был повинен — Джоанны и того мальчишки на Астор-Плейс. Является ли это попыткой искупления или нет, я не знаю. Но если уж на то пошло, Бронк, похоже, считает, что и в самом несчастье с пароходом косвенно был повинен Ван Рин.

Старик кивнул.

— Полагаю, все трагедии в мире, мой друг, случаются из-за эгоизма и нежелания признать права других людей. Но, слава Богу, на свете не так уж и много таких как Ван Рин.