— Да, я знаю, — усмехнулся невесело я, — просто задумался. Итак, я считаю, что слепота — это вроде своеобразной платы за право обладать способностями Высшего вампира. Как говорил господин сапожник, "летучие мыши — почти слепые". А поскольку Высший вампир имеет в своём распоряжении две ипостаси — человеческую и летучей мыши, — то одна неким образом накладывается на вторую. То есть вампир фактически теряет зрение, но обретает способность летучей мыши "видеть" без глаз, ориентируясь на звук. Об этом, к сожалению, не говорит ни одна из Тёмных книг, но неудивительно, что сей факт был упущен, так как, я уже говорил, вампир нисколько не теряет от своей слепоты.

— И что же? — угрюмо осведомился мэр. — Это даёт нам хоть какие-нибудь преимущества?

— Нет, — уверенно покачал я головой, — ни малейших.

Мэр явно был взволнован. Алкоголь притупил это волнение, но оно настойчиво обходило все препоны, выстраиваемые повышенным градусом, и неумолимо пробивалось наружу.

— Что же вы намерены делать? Как собираетесь одолеть тварь?

— А вот здесь, — я нахмурился и отпил вина, — необходимо подумать. Во-первых, я уже просил вас — вызовите ещё Охотников... Хотя, — я махнул рукой, — они не успеют. Даже если поблизости окажется хоть один, нужно время, чтобы до него донесли весть, потом чтобы он добрался сюда. Гиблое дело... Но всё равно пошлите гонца — на случай моей неудачи... На чём я остановился?

— Что во-первых я должен вызвать Охотников, — потягивая вино, напомнил мэр.

— Ах, да, — спохватился я, — во-вторых, я зачем-то понадобился вампиру — он хочет меня обратить...

— Господи... — прошептал не на шутку взволнованный мэр. — Если он действительно так силён, было бы глупо не верить, что он может свершить задуманное. А тогда... — Броссак не договорил, а лишь молча перекрестился и отпил из своего фужера.

Тревога собеседника каким-то образом передалась мне:

— Но-но, господин мэр, я надеюсь на вашу поддержку. А подобными речами вы только помогаете адскому отродью. Я ведь уверенность в себе потерять могу, более того — испугаться... Ну да ладно. — Я вздохнул. — Лучше подумайте вместе со мной, как эту странную прихоть кровопийцы обратить против него. Времени осталось всего ничего. Сегодня последняя ночь перед полнолунием. А потому в-третьих — мне нужны добровольцы. Десяток человек, могущих осмелиться выйти сегодня поздним вечером на улицы города. Вампир, конечно, не голоден, но... может, купится на эту приманку...

— Ну уж нет! — гневно воскликнул мэр, хватив по столу кулаком. — Довольно уже "дефектов"! Я объявляю чрезвычайное положение в городе, и ни один из жителей не ступит сегодня ночью на его улицы. А завтра — тем более. И ни слова больше об этом!

— Хорошо, — развёл руками я, — значит, сегодня выйду только я... Кстати, в-четвёртых — вы обещали выяснить о людях, покинувших город. — Я осушил в очередной раз бокал и поднёс мэру для очередной же добавки.

Тот лишь горько вздохнул и доверху наполнил сосуд.

Глава 3

Обувная лавка пустовала. Куски кожи, груда сложенных в углу подошв, полки с отремонтированными или абсолютно новыми сапогами, туфлями и сандалиями, а также множество непонятных мне приспособлений, необходимых мастеру обувного ремесла — всё это почему-то навевало нехорошие, грустные мысли. Наверное потому, что создавалось ощущение, словно хозяину созерцаемого мной богатства пришлось спешно удалиться. Казалось, вышел он только что. Хотя, может так и было. Мало ли — живот придавило или в "булошную" свою любимую за свежими булками побежал. Но почему лавку не закрыл? Впрочем, в его возрасте обычное дело.

Я несколько раз окликнул хозяина, но ответа не последовало.

Тогда я прошёл вглубь помещения, заглянул в приоткрытую дверь в дальней стене. За ней была кладовая со всякой, далёкой от моего понимания, рухлядью.

Я уж совсем было собрался покинуть это негостеприимное место, как входная дверь отворилась, звеня висевшим на ней колокольчиком, и впустила долгожданного сапожника. Я не ошибся — тот действительно ходил за булками. Едва вошёл, сразу же потянуло сдобой и ванильным сахаром. Источником благовония была сумка, которую старик нёс на плече.

— А, господин Охотник, — неуверенно поприветствовал меня он, с трудом, как мне показалось, придав своему лицу дружелюбное выражение.

— Господин сапожник, — слегка склонил голову я.

— Чем обязан? Какие-то вопросы появились?

— Вы правы, — улыбнулся я, — уйма вопросов.

— Но я же вам всё рассказал, — пожал плечами старик.

— Может, присядем?..

— Может и присядем, — недовольно проговорил старик, вешая сумку на гвоздь у двери. — Прошу вас, — указал он на табурет, стоящий возле его рабочего стола.

Я сел на жёсткий табурет и начал с интересом наблюдать, как, достав из-под стола второй табурет, устраивается на нём сапожник.

Он долго ёрзал, в чём я без труда распознал волнение своего единственного свидетеля по текущему делу.

— Итак, — наконец устроился он, — что вы хотите знать?

— Во-первых, — со злорадством начал я, — у меня убедительнейшая просьба отвечать только по существу. Ваших солдатских воспоминаний о я наслушался вдоволь. Я прекрасно понимаю, что Войну Стихий не стоит забывать, как и геройских подвигов, совершённых там нашими соотечественниками, но дело наше требует срочности.

Мои слова попали в цель — сапожник сидел красный и, казалось, дрожал от негодования.

— Ладно, — наконец взял он себя в руки, — спрашивайте.

Я нахмурился:

— Скажите, господин сапожник, у вас есть семья?

— Нет, — отрезал старик, — давно уже нет.

— Что так? — Я изобразил на лице сочувствующее выражение.

— Моей семьёй была лишь моя жена, умершая двадцать восемь лет назад — во время родов нашего единственного сына. — Теперь Старик печально вздохнул.

— Сочувствую, — покачал головой я, — а что же сын?

Старик внимательно посмотрел на меня. Словно пытался мысли прочесть. Читай, думал я, читай — не трудно догадаться, зачем я здесь.

— К чему все эти вопросы?! — вспылил старик, и в глазах его, мне показалось, блеснули слёзы. — Зачем ворошить прошлое? Разве это имеет какое-то отношение к делу?

— Извольте отвечать, — холодно проговорил я. — Где ваш сын?

— Известно где, — язвительно произнёс сапожник, — в могиле, рядом с матерью — он мёртвым родился.

Я покачал головой:

— Где он?

— Вы плохо, молодой человек, людскую речь понимаете? Или вы глухой? Или над старым человеком пришли поизмываться? Моя жена — мертва! Мой сын — мёртв! Что ещё вам надо?

— Мне надо, — не выдержав, прошипел я, подаваясь вперёд, — чтобы вы рассказали правду. Чтобы рассказали о том, что ваш сын, несмотря на трудные роды, рос здоровым и сильным ребёнком. И стал бы достойным продолжателем дела отца, если бы в один прекрасный день не понял, что сапожная лавка — не для него. Я был бы вам очень признателен, если бы вы рассказали, как ваш сын тайно ушёл из дому и покинул город — искать лучшей жизни. Я хотел бы услышать от вас и о том, как ваш сын совсем недавно вернулся домой, но только не тем, кем был раньше.

Я замолк, позволяя сапожнику обдумать услышанное. Отпираться ему теперь бессмысленно. Все подробности исчезновения блудного сына старика — точнее часть, остальное додумал сам — я узнал, перелистывая "Статистику по проживающим в городе", сидя за столом в кабинете мэра. Сам мэр в это время полусидел-полулежал в соседнем кресле, голова его была запрокинута на спинку и заливалась время от времени ужасающими приступами богатырского храпа. Я же молча занимался своими делами: иногда похлопывая себя по щекам, чтобы прогнать сонливость, иногда вознося хвалу предкам, преподнесшим моему роду бесценный дар — устойчивость к алкоголю.

Сапожник усмехнулся. Нехорошо усмехнулся.

— Если вы всё это знаете, зачем спрашиваете?

— Хотелось, — пожал плечами я, — услышать правду из ваших уст. Как ту, что сказал я, так и ту, о которой ещё не говорилось.

— Какая же это правда? — презрительно прищурившись, поинтересовался старик.

— А такая, что вы укрываете своего сына и, соответственно, являетесь соучастником всех недавних убийств.

— Бред! — воскликнул сапожник. — Какая бестия вам всё это на ухо нашептала?

— Не надо отпираться, — брезгливо скривил я свой торжествующий лик, — вы же сами только что подтвердили мои слова.

— Когда это? — деланно удивился старец. — Я ничего не подтверждал.

— Но вы же сказали...

— Я сказал только то, что понял. Вы пришли ко мне с уже готовым обвинением. Кроме того, вы так всё красноречиво рассказали, что меня действительно интересовало, зачем вы задаёте все эти вопросы, раз всё уже решили для себя заранее?

Да уж, подумал я, старик отнюдь не был тем маразматиком, каким казался во время нашего первого знакомства. Он сидел напротив, хитро и нагло уставившись на меня, и торжествующе улыбался. Мне даже показалось, что я могу прочесть мысли сапожника. А сводились они все к одной, до безобразия наглой и обидно простой: "Хрен вы меня возьмёте!"

Проклятье! Мои обвинения действительно беспочвенны. Точнее, почву они некоторую под собой имели, но уж очень зыбкой она была. Да и скользкой, словно брусчатка в дождливый день.

Мой внезапный визит был нацелен на одно — расколоть сапожника, застав его врасплох, склонить, как бы это глупо не звучало, к сотрудничеству. Заставить выдать вампира, который, как не крути, всё-таки был сыном старика. Более того, он был сыном, которого сапожник даже таким — непостижимо, но факт — любил.

Последнего рьяно утверждать не стану, но тогда к чему ему укрывать вампира?..

Но то ли у меня просто-напросто нет всех тех талантов, способных вывести злодея на чистую воду, то ли сапожник оказался совсем не так прост, как я думал. Не знаю, как насчёт первого — судить меня некому, — а во втором я уже, кажется, убедился.

Ухмылка, красовавшаяся на довольной физиономии почтенного старца, была подтверждением моих невесёлых догадок.

— Господин Охотник, — словно вспомнив какое-то важное дело, встрепенулся сапожник, — у вас ко мне всё?

Я молчал. Долго молчал. Злость бурлила во мне, грозилась излиться наружу, подобно закипевшему в кастрюле молоку. Мне казалось, что я уже чисто физически ощущал валивший из моих ушей пар и рвущуюся из кастрюли, именуемой головой, обжигающую жидкость.

Вероятно, обретя свободу, этот кипяток мог привести ко многим бедам. Но, к счастью, некто, неизвестный мне, приоткрыл крышечку, и бурлящая жидкость умерила пыл.

Наконец я улыбнулся и сладким, полным завораживающего пения наяд, голосом произнёс:

— Собирайтесь, господин сапожник — мы идём к вам в гости.

С истинным наслаждением я прочёл в глазах старика тревогу. Где-то глубоко-глубоко в себе я ощутил, как некто снял кастрюлю с огня.

Небольшое одноэтажное обиталище старого обувного мастера, снаружи выглядевшее вполне пристойно, являло собою картину поистине жалостливую внутри. Всюду, куда не плюнь, валялось то, что я называю мусором, а для почтенного сапожника, по-видимому, представляло чуть ли не священную ценность.

Что тут сказать? Дом старика — это склад. Вроде той кладовой, что я видел у него в лавке, только попросторнее. Сапожник, похоже, был явным фанатиком своего ремесла, и проявлял к нему прямо-таки нездоровый интерес.

— Ну и бардак, — вынес я приговор, оглядывая бедлам, царивший в доме, — как здесь жить можно?

— А вот это уж вам абсолютно всё равно должно быть, — пробурчал обиженный старик.

— Да, да... — задумчиво покивал я, соображая, где проклятый старикан мог прятать спящего в этот час вампира.

Мест, надо сказать, для этого было не много. Если точнее — совсем не было.

Брезгливо отодвинув ногой лежавший предо мной драный туфель, видимо не выброшенный хозяином из-за всё ещё целой подошвы, я прошёлся по комнате, бывшей, как ни странно, гостиной.

Только из-за одного вида слежавшейся пыли, которая покрывала все имевшиеся в комнате горизонтальные поверхности, почему-то стало трудно дышать. Хорошенько прокашлявшись, я прошёл в следующую комнату — ею оказалась спальня хозяина. Здесь сохранилось некое подобие порядка и опрятности.

Чего-либо, представлявшего хоть какой-то интерес, я не обнаружил. Даже в старом дубовом шкафу ничего подозрительного не нашлось. Разве что моли целая туча. Никогда столько не видел. Видимо, крылатые паразиты жили в этом шкафу испокон веков и сменили не одну сотню поколений.

Вернувшись в гостиную, я ещё раз всё хорошенько осмотрел и, дав знак старику следовать за мной, вышел во двор.

На дворе я тщательно осмотрел постройки кухни, курятника и ещё бог знает чего, пока не подошёл к погребу. "С него надо было начинать", — запоздало подумал я, берясь за ручку покосившейся от времени маленькой двери.

— Стойте! — широко раскрыв глаза, заверещал вдруг сапожник. — Туда нельзя!

— Это ещё почему? — Мысленно потирая руки, я изобразил недоумение на лице.

— Здесь охранное заклятие — оно может вас убить. Войти могу только я.

— Какое ещё заклятие?! — вспылил я. — Откуда вам знать, как накладывается охранное заклятие?

— Не верите? Тогда скажите, почему на двери не висит замок?..

— По недосмотру хозяина, — раздражённо буркнул я.

— Ну что ж, — вдруг успокоился старик, — тогда вам действительно нечего бояться. Входите.

Я немного покумекал на эту тему. Либо старик меня считает полным идиотом, либо... э-э-э... второго, похоже, не дано...

— Ладно, — прошипел я, — тогда снимите заклятье!

— Я не умею, — пожал плечами старик, — его не я ставил.

— А кто же? — воскликнул я, окончательно теряя терпение.

— Знакомец мой один. Заезжий. Воевали мы вместе, вот он по дружбе и сладил мне такой вот замочек.

Мне подумалось, что сапожник сейчас противно и зло захихикает, но тот смотрел на меня ничего не выражающим взглядом. Хотя нет — поигрывало какое-то лукавство в его маленьких глазках.

— Колдун что ли ваш друг? — Я недоверчиво покосился на старика.

— Немного колдует. А вообще кольчуги мастерит под заказ. Легче и крепче кольчуг, чем у него, и не сыщешь. Он на колечки тоже что-то там наколдовывает — так, что те вовек не порвутся.

— Ну и чёрт с ним, вашим знакомцем! — гаркнул я. — В погреб как попасть?

— Вам никак. — Старик явно был доволен собой. — Только я могу зайти.

— А если вы двери оставите открытыми?

— Всё равно, — пожал плечами дед.

Ну что ж, подумал я, не хочешь по-хорошему — будем по-плохому.

— Господин сапожник...

— Да, господин Охотник?..

— Не возражаете, если я останусь у вас ненадолго? Что-то опасаюсь в такую жару топать до центра. А тут у вас тенёк во дворе. Шелковица вон как раскинулась.

— А экипаж поймать разве нельзя? — тут же помрачнел старик.

— Не люблю я экипажи, — миролюбиво махнул я рукой, — укачивает меня в них.

— А на лошади, значит, не укачивает? Вы же на лошади к нам прибыли.

1234567

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓