Ветер и свобода

О чем ты воешь, ветр ночной?

О чем так сетуешь безумно?..

Что значит странный голос твой,

То глухо жалобный, то шумно?

Понятным сердцу языком

Твердишь о непонятной муке -

И роешь и взрываешь в нем

Порой неистовые звуки!..

Ф. И. Тютчев, "О чём ты воешь, ветр ночной?"

Пролог

Ветер. Я всегда боялся его. Боюсь и сейчас. Он словно напоминает о чём-то. О чём-то, что уже свершилось. Свершилось давным-давно, но должно повториться вновь.

Он напоминает о пути. Том, что предначертан мне.

Жаль, что я его не вижу. Эта тайна всегда была для меня недосягаемой. Мой путь. Я иду по нему, но не смотрю под ноги. Я иду по нему, не задумываясь. Иду, не видя конца.

Наверное, так жить нельзя — не зная своего места в мире. Но я живу. Нельзя жить, не задумываясь. Но я живу.

Нельзя идти, не разбирая дороги...

Ветер что-то шепчет, но я не слышу слова. Только настрой, передаваемый еле уловимой интонацией его голоса. Чувствую лёгкое, холодное прикосновение. Словно нежные пальцы, осторожно проводящие по волосам...

Ледяные пальцы...

Ветер доносит запах. Я глубоко вдыхаю окутавший меня мрак, морозный ночной воздух, и понимаю, что запах этот мне знаком.

Со временем его чувствует каждый. Каждый, кто прошёл свой путь до конца...

Я говорил, что боюсь ветра?..

Глава 1

— Бред! — повысил голос я. — Слепой вампир? Вы понимаете, что говорите?

— Я очень даже понимаю, — внимательно разглядывая пуговицу на рукаве, спокойно отвечал сапожник, — у него нет зрачков — я сам видел. А разве может кто-то без зрачков видеть?

Он вызывающе посмотрел на меня. Я пожал плечами.

— Понятное дело, что никто не может. Тем более, если человек. Но людей с такими глазами вообще не существует. Кроме того, вампир — по определению зрячий. Если слепой человек становится вампиром, то он становится зрячим вампиром.

Я поднялся с табурета и сделал несколько шагов поперёк комнаты — туда и обратно. Старик цепко за мной следил, затем, словно бы решившись, спросил:

— А как же летучие мыши?

— Какие ещё мыши? — скривился я.

— Ну, мыши — вампиры тоже которые...

Старик хитро прищурился. Я громко вздохнул, искренне надеясь, что сапожник заметит моё раздражение. Достал, хрен старый. Час с ним треплюсь, а он ничего толком не сказал. А в двух кварталах отсюда, в одном из домов до сих пор лежит полностью обескровленный труп молодого мужчины, некогда носившего имя Жан Ведо. Третий труп, между прочим, за эту неделю, если верить городским властям. И второй — после моего прибытия.

Эх, как жаль, что я рыцарь, а следовательно — человек порядочный. Нужно держать марку.

— Объясните, пожалуйста, — вежливо попросил я старца.

На этот раз глубоко вздохнул старик — так, как если бы я был его непутёвым внуком. И соизволил-таки пояснить:

— Летучие мыши тоже слепые, а живут1.

— Летучие мыши видят ушами, — грустно улыбнувшись, успокоил я его, — тем более, что наш вампир — не летучая мышь. Уверяю вас — поверьте мне, как специалисту.

— А если он всё-таки летучая мышь? — не унимался старый. — Я слышал, были такие...

— Господин сапожник, — всё же потеряв терпение, процедил я, — вы сапожник. Это значит, что вы разбираетесь в обуви. А я — Охотник. Понимаете? Охотник за нечистью. Это значит, что я разбираюсь во всякого рода нечисти, а в вампирах — тем более. И со всей уверенностью вам говорю, что слепых вампиров не бывает.

— Но я же сказал... — попытался возразить старик.

Но меня уже было не остановить — человеком я был не в меру упрямым, и, если меня как следует задеть, распалялся очень быстро. В любом споре мой оппонент рано или поздно начинал жалеть о том, что начал этот самый спор.

— Да, — продолжал я на повышенных тонах, — я слышал, что вы сказали про летучих мышей. И такие вампиры действительно были. Они обладали способностью обращаться в летучих мышей. Такие вампиры назывались Высшими. Но, смею вас уверить, они окончательно перевелись на белом свете. Нет их — всё. Мелюзга одна осталась. Но и эта мелюзга, к сожалению, очень много вреда может натворить... уже натворила. А потому с ней нужно бороться, в чём вы, многоуважаемый господин сапожник, должны мне всячески помогать. И я прошу вас всего лишь рассказать, что и когда вы видели. Плевать — зрячий он, этот вампир, или слепой! Расскажите, что вы видели?

Старик долго и зло на меня смотрел. Затем выражение его лица смягчилось, и он, хмыкнув, махнул рукой.

— Ладно уж, не верите — и не надо... А дело было вот как. Возвращался я давеча от дружка своего военного — тут, недалече живёт. Булошная у него — на углу Солнечной и Книжной. Отменные, я вам скажу, булки там — нигде таких не ел, я ведь в годы войны где только ни бывал...

И старика в очередной раз понесло — ударился в воспоминания, с поразительной подробностью описывая военные будни: многодневные переходы, форсирование рек, жаркое солнце и снежные бури; он вспоминал друзей и кровопролитные битвы, горящие сёла и обуглившиеся трупы женщин и детей.

Да, это всё печально, но бесполезно. Я слушал старика, а пальцы то сжимались в кулаки, то разжимались. Вот бы, думал я, как дать ему по лысой башке, чтоб понял, о чём говорить надо. Вместо этого я тронул его за плечо и сказал:

— Сэр, прошу вас, говорите только то, что непосредственно относится к делу. Где и когда вы воевали — мне абсолютно безразлично...

И запоздало пожалел о своих словах. Старик сначала побелел, как мел, а затем покраснел, как свекла. Вероятно, я нанёс ему сильнейшее оскорбление: как же так — ведь он заслуженный ветеран, боролся за нашу свободу, а я, юнец неблагодарный, говорю, что мне это безразлично.

Я поспешил загладить вину:

— Простите меня великодушно, сэр, я лишь хочу найти убийцу, иначе могут быть ещё жертвы. Поэтому я вас вновь убедительно прошу — помогите мне.

Старик вновь смягчился и, даже одобряюще на меня посмотрев, вздохнул.

— Что конкретно вы хотите знать? — спросил наконец он.

— Всё, — тут же откликнулся я, — когда вы были у вашего друга, во сколько ушли от него, где видели вампира? Всё, что может помочь Охоте. Вы — единственный свидетель.

— Да, это так, — почесал затылок старик, — только я его видел... — Он на мгновение задумался, затем прокашлялся и начал заново: — Итак, вчера я закончил работу несколько раньше — часа в три пополудни, потому как собрался навестить своего боевого товарища: пропустить рюмку-другую, вспомнить былые времена, поговорить о нынешних...

— Ваш друг ждал вашего прихода?

— Да, конечно, — кивнул старик, — на днях мы столкнулись с ним на рынке и договорились о встрече.

— Ясно, — кивнул я, — продолжайте.

— Так вот, — прищурив глаза, продолжал сапожник, — просидел я у него часов эдак пять — пять с половиной...

— Сколько было времени, когда вы уходили, помните?

— Как не помнить? Помню. Точно, конечно, не скажу, но приблизительно... — старик сощурился ещё сильнее, пощипал бороду и торжественно изрёк: — что-то около девяти.

— Что было дальше?

— А дальше я шёл домой — шёл, ничего не подозревая. Да и что подозревать — народу на улицах ещё было полно, фонари горели почти все... Да, — старик задумался, — всё верно — ничего такого подозрительного. Разве что туман...

Я насторожился:

— Туман? Какой туман?

Сапожник почесал затылок, затем бороду и сказал:

— Не знаю — туман как туман. Обыкновенный. Непонятно только, откуда он взялся — ведь ни дождя, ничего, а днём жарень какая стояла...

— Погодите-погодите, — нетерпеливо перебил я старика. — А был какой-то запах? В воздухе...

— Запах? Как не быть? Был. Его я хорошо запомнил. Только уж не знаю, показалось мне, наверное...

— Что за запах? — с нетерпением воскликнул я.

— Запах крови.

Я улыбнулся — то, что надо. Точно вампир. И явно шёл на охоту. Старик подозрительно на меня покосился. Я тут же преобразился, придав своему облику самый серьёзный вид.

— Ну, а что дальше было? — Я нетерпеливо затеребил мочку левого уха — глупая привычка, никак не могу от неё избавиться.

— Э-э, — закряхтел старик, — дальше, когда мне всего квартал пройти оставалось, надо мной пролетела летучая мышь, — он сделал ударение на последнем словосочетании. Мне оставалось только мысленно выругаться и вновь вцепиться в несчастное ухо. Старик продолжал: — Проклятая тварь пронеслась у меня прямо над головой. Я ещё тогда забоялся, как бы... кхе-кхе... как бы, извините, не нагадила, а то мне на такие вещи везёт... Вот, помнится, по молодости вёз я кожу из Тавери — это портовый городок в Зании, на Варде стоит, там рынок очень хороший, много торговых кораблей по реке ходят... Так вот, еду я, на равнину уже выбрался, и — что вы думаете?! — в чистом поле на меня голубь нагадил. Представляете? Почтовый, наверное... Что ему делать там, в поле-то?

Да уж, подумал я, никогда терпение не входило в число моих добродетелей. Я поборол дикое желание стукнуть старика в темечко и промолчал.

— А, ну так вот, — опомнился тем временем сапожник. — Пролетела эта мышь надо мной и скрылась в переулке...

— Каком? — тут же вмешался я.

— Не перебивай, — махнул на меня рукой сапожник, — скажу сейчас. Э-э-э... а, тьфу ты! Это ж и было возле дома бедолаги Жана, царствие ему небесное.

— Дальше что?

— Дальше я как раз подходил к переулку, этому самому, как из него вышел человек. Парень. Неожиданно так вышел, я аж ойкнул... Странный такой... Одет вроде нормально, как любой горожанин: сорочка там, жилетка, штаны, туфли... только чёрное всё это. Вышел он и остановился. Только как-то странно стал... поза такая... задумчивая, что ли: голову опустил, руки за спину заложил... Это я потом понял, что он принюхивается, а тогда только смотрел на него с любопытством. А парень вдруг повернул голову в мою сторону... — Старик сделал многозначительную паузу. — Я вам вот что скажу: всякого я повидал — и на войне, и так, просто в жизни, но душа моя тогда в пятки ушла. Сердце тоже недолго на месте задержалось, да и следом юркнуло. Безумное выражение лица у него было, глаза широко раскрыты, а там, вместо глаз, белизна одна...

— А с чего вы взяли, что он слеп, что принюхивается?.. — не унимался я. — И неужели никто кроме вас его не видел?

— Слишком много вопросов, молодой человек, — старик посмотрел на меня если не испепеляющим взглядом, то очень к таковому близким. Я тут же заткнулся. Сапожник продолжал: — Просил я вас, не перебивайте, всё расскажу... — Он вздохнул. — Не было там никого кроме меня — не главная ведь улица, чтобы гулять-то... Сами ж видели, в каком захолустье покойный жил. Там и ходить-то противно, не то что жить — помойка на помойке...

Я развёл руками.

— Чего ж вы там ходили?

— Так к моему дому ближе пройти. Время было позднее, домой хотелось поскорее...

— Так, — вздохнул я, — убедили. А про слепоту как поняли?

— Легко. Говорю же — принюхивался он. Повернулся в мою сторону и давай ноздрями работать. А потом вдруг скривился, брезгливо так, рявкнул что-то ругательное, сплюнул и снова в переулке том исчез... И знаете что?.. Никогда я ещё не видел, чтобы люди двигались с такой быстротой: вот он здесь стоит, а вот его уже нету... Вот так. А вы говорите "не бывает". — Сапожник усмехнулся. — Не понравился я, видать, ему. Старый слишком, наверное. Решил, что отравится — моей-то кровью...

И старик от души захохотал. Я тоже не удержался — усмехнулся слегка. Хотя, что ж тут смешного? Прав сапожник — вампирам нужна кровь молодая, здоровая, сил полная. От стариковской он действительно мог бы загнуться... Ну, положим, не загнулся, но чувствовал бы себя прескверно.

Нечего мне было здесь делать. Более нечего. Всё старик рассказал. Для приличия я, однако, спросил:

— И что ж, вы его больше не видели? Ну, когда мимо переулка того проходили. Хотя там темно наверное было?

— Не знаю, темно или нет, — раздражённо ответил старик, — не такой я дурак, чтобы после такого мимо переулков всяких ходить. Обошёл я его третьей стороной и выбрался на более людное место. Да так и дошёл — без приключений уже...

* * *

Из лавки обувной я вышел в настроении более чем мрачном. Охота к цели не приблизилась ни на дюйм. Осторожен гад. Аккуратно всё делает, следов не оставляет. Окромя двух дырок на шее жертвы. Единственный свидетель, и тот двинутый чуток — на мышах... Угу, слепой вампир это сделал. Глупость какая. Стоит только вслушаться: "Слепой вампир". Нужно добавить ещё "летучий". Абсурд полный.

Так, отягощённый нелёгкими думами, добрёл я до угла Солнечной и Книжной. "Булошная", как говорил старик, тут действительно была. С большой резной дверью и красиво расписанной вывеской "Булочная".

Кстати, булки действительно там оказались на редкость вкусными. Две я быстренько приговорил, так как с самого утра во рту и единой крошки не было, а одну, завёрнутую в милостиво предоставленную продавцом бумагу, положил в сумку на боку.

Небо затянули плотные, но не несущие дождя, тучи. Весьма приятно, так как ещё один, насыщенный печной жарой день, из каковых состояла прошедшая неделя, я не вынес бы. Помер бы, причём смертью мучительной и незавидной.

Хотя, участь моя и так может быть незавидной. Как и горожан, коих я вызвался защитить. Если за три дня, включая сегодняшний, не найду и не прикончу этого зубатого кровопийцу, Охота заметно осложнится. Через три дня полнолуние — вампиры в эту пору совсем звереют. Обычно они убивают двух-трёх человек за месяц — в зависимости от их пище-, а точнее кровеварения, если так можно выразиться. Иногда жертв больше — это редкие исключения, но, к сожалению, прожорливые попадаются и среди этих бестий (и как назло — именно мне). А в полнолуние эти сволочи могут выполнить месячную норму за раз.

Кроме того, в полнолуние вампиры становятся чрезвычайно сильными и живучими. Так что неизвестно ещё будет — кто за кем будет охотиться?.. Тем более, что в это же самое полнолуние вампир может "сотворить" себе подобного. Только не тем путём, каким порядочные граждане себе подобных "творят". Нет. Всего-то ему надо укусить человека, попить из него крови — немного, чтоб не помер. А после — ждать.

Всё — человек обращён.

Всплыли вдруг слова старика о летучих мышах. Я ему не верил ни на йоту, но странную тревогу почему-то ощущал. Высшие вампиры — для меня полная загадка. Нет, безусловно, я слышал о них и читал. И могу приблизительно представить, с чем мне предстоит столкнуться, если такой вдруг окажется на пути. Но вот их происхождение — тайна. Одно было достоверно известно — в отличие от вампиров низшего ранга, эти были полностью обескровленными существами.

Я нахмурился, на миг представив, что старик оказался прав. Стыдно признаться, но стало страшновато.

Ещё и мэр сего премилого городка угрожает, настроение портит. Видите ли, если эти злополучные три дня не увенчаются успехом, то он начнёт охоту на меня. А горожане, мол, с радостью примут в ней участие. И плевать мэру, что я рыцарь опоясанный, плевать, что во двор императорский вхож. Редко, правда, но вхож.

Человека, конечно, можно понять — из его сына кровь высосали четыре дня назад. И дочь подрастает. А ведь может очередной жертвой стать.

Не смотря на то, что мэр вроде как не врал, — видел я его глаза отчаянные, — жизненный опыт подсказывает, что мэрам, как и прочим власть имущим, верить нельзя. Перевидал я их на своём пути.

Пустословы в большинстве своём.

Но кровопийцу найти и прикончить надо. Иначе сомневаюсь, что кто-либо захочет расправу надо мной чинить. Некому будет после полнолуния. А те, кто останется жив, запрутся в домах и носа наружу не высунут.

Подобные случаи, кстати, уже были. В селе одном, помню, тоже вампир объявился. Как раз перед самым полнолунием. Меня вызвали слишком поздно, и до роковой ночи я не успел укокошить тварь. Полегла куча народу и "родилась" куча вампиров. Постарался, гадёныш, на славу.

Одному мне было уже никак не управиться. Пришлось привлечь ещё Охотников. Много Охотников. Вовек той ночи не забуду... Не забуду этот взгляд... Мало кто знает, каково это — смотреть Смерти в глаза и понимать, что она смотрит в твои. Только в твои...

Я попытался прогнать тревожные мысли, привычно повторил в уме: "Что было, то быльём поросло". Главное сейчас — не допустить повторения истории, потому что, чует моё сердце, среди множества будущих жертв как-то ненароком может затесаться ещё одна.

А чья, догадаться несложно.

Сам того не заметив, я добрался до гостиницы, где остановился, взял у портье ключ и поднялся к себе в номер. Обитель эта, конечно, не сравнится с моим замком в пригороде Демара, зато вполне чиста и уютна, имеет ванную и какой-никакой, но всё же туалет.

Вообще, я заметил, что, чем ближе к границе — занийской или любой другой, — тем беднее живут "славные императорские подданные". Доится, ох, как доится империя — ради одного единственного города.

А этот городок был странным, выпадающим из логики, недоразумением. Живу тут неделю и понимаю, что место ему где-нибудь в пригороде Демара.

Хороший опрятный городок.

Определённо — мне здесь нравится! В городе есть театр, природоведческий музей и даже некое подобие консерватории — в общем всё, чего не хватает большинству городов нашей великой империи, Неугасаемой Умали. Сейчас следует выпрямиться по стойке "смирно" и приложить руку к сердцу... Про школы и говорить не стоит. Даже лечебницы есть — для тех, кто не может оплатить частного лекаря. Император давно издал указ о создании подобных учреждений, но в исполнение он был приведён только здесь.

Ну не странно ли?..

И вот, когда удивляешься и радуешься тому, что ещё не всё потеряно, есть то, ради чего стоит жить, — объявляется какая-нибудь тварь и всё это поганит...

Ну не обидно ли?

Обидно, чёрт подери! Обидно просто до глубины души!

Убью гадину!

* * *

Когда часы на стене "прокукукали" десять раз, я проснулся. Время Охоты наступило. Уже в который раз... Тьфу ты...

Я неторопливо потянулся, встал с кровати, прошёл в ванную и умылся. Затем прошёл в туалет и опорожнился. Сразу захотелось есть. Логики я в этом хотя и не видел, но всё же перекусил. Про булку тоже вовремя вспомнил и съел.

Почувствовав в животе приятную, ласкающую нутро, тяжесть, я влез в "охотничье" снаряжение: кожаные штаны и гамбизон, сапоги, кольчужную рубаху и перчатки, пристегнул пояс с ножнами меча и кинжала.

Не удержавшись, вынул меч из ножен. Поднёс лезвие к глазам. Любовно осмотрел его, проворачивая. Клинок прямо-таки волшебно поблёскивал в тусклом свете масляной лампы. Лезвие не было отмечено ни единой царапиной. Едва заметно светились защитные руны, выгравированные неизвестным славарским кузнецом. Они-то и защищали меч от повреждений. А хозяину меча они давали огромнейший шанс на победу. Хотя основополагающим всё же было умение обращаться с клинком.

Чёрт возьми, такого оружия не знал даже Седрик из Уолтона. Хотя сам из славаров.

Я смачно чмокнул лезвие и вложил меч в ножны. Затем, осмотревшись, нашёл висевший на спинке стула плащ, набросил его и вышел из номера.

Гостиница спала. Не удивительно — пока я собрался, уже было одиннадцать.

В свете неярких масляных светильников, висевших на стенах коридора, я прошёл к лестнице и спустился в просторный холл. Отдал ключ сонному портье и удалился из гостиницы.

Велико же было моё удивление, когда, выйдя на выложенную брусчаткой улицу, я чуть не поскользнулся на этой самой брусчатке на виду у всё ещё многочисленных прохожих. Какой-то паренёк, проходя мимо, усмехнулся и покачал головой. Я неловко улыбнулся в ответ. А сам подумал о том, что шёл бы он лучше домой. Неужто в свете последних событий родители в такое время своих детей на улицу отпускают? Совсем обезумел народ. Или осмелел. В принципе, что смелость, что безумие — одна малина, только с кустов разных сортов...

Я посмотрел под ноги. Всё ясно. Брусчатка влажная. Странно — тумана не видно. А что это значит?

Это значит, что туман был! А это, в свою очередь, значит, что сукин кровопийца-сын опять вышел на охоту. Я принюхался — в воздухе еле ощутимо стоял запах крови. Скорее всего я уже опоздал. От злости испытал дикое желание изувечить входную дверь гостиницы.

Так, собрались. Ещё не всё потеряно. Если постараться, можно выйти сегодня на след вампира. До сих пор мне не удавалось засечь его во время охоты. Туман не распространяется по всем улицам города, он концентрируется в том районе, где происходит убийство. Но мне всё время счастливилось оказываться в совершенно ином месте. Во время смерти очередной жертвы я находился у трупа предыдущей. Не исключено, что поганая тварь всё это рассчитала.

Но сегодня кровопийца определённо сглупил. Величайшая глупость — выйти на охоту поблизости от меня. Что ж, я ему за это благодарен.

Я закрыл глаза и представил вампира. Представил, как он быстрой, уверенной походкой идёт по узким переулкам, разрезая, словно ножом, молочную пелену тумана. Рот его растягивается в зловещей, торжествующей ухмылке, из-под верхней губы начинают выползать длинные белоснежные клыки. Человеческое лицо искажается, удлиняясь, покрывается тонким слоем мягкой, гладкой шерсти, как и само тело, изменившееся, поддавшееся грубой, необъяснимой трансформации; вампир теперь ничего общего с человеком не имеет — он становится его жалким подобием. Он идёт, размахивая длинными, но пропорциональными по отношению к изменившемуся телу руками, с такими же, гибкими, словно черви, крючковатыми пальцами с острыми когтями, широко вышагивает стройными худыми ногами, и его сутулая фигура одинокой неслышной тенью подплывает к ничего не подозревающей жертве.

Бросок...

Я открыл глаза и посмотрел направо. Туда мне и дорога — вниз по улице. Где-то там лежит умирающая жертва, из которой всё ещё сосёт кровь вампир.

Сегодня мне, похоже, повезло — я засёк её. Как? Не знаю — почувствовал. Не умел бы этого делать — не стал бы Охотником. Как выслеживают чудовищ мои коллеги — мне неведомо. Вероятно, у них есть свои способы.

А я этих тварей чувствую. Это, наверное, в моей крови. Когда-то, когда я был совсем мал, мама мне рассказала удивительную историю про своего деда, то есть — моего прадедушку. Был он тогда ещё зелен как лист каштана ранней весной, жил с матерью и отцом в добротном срубе на самом отшибе одной приморской деревушки. Ныне это мой родной городок Рамали, а дом тот вовсе не на отшибе.

Так вот, в одно прекрасное летнее утро прадедушка и его отец, стало быть мой прапрадед (впрочем, для удобства так и будем их называть — отец и сын), пошли на рыбалку. Не на море — на реку. Дорога к ней вилась меж холмов, поросших сосняком и скатывалась, утопая в дубовой роще, прямо к крутому берегу.

Улов тогда был славный: окуньков с полсотни да щучка небольшая.

И уж не знаю, чего тот оборотень стал днём нападать — дурной или пожрать приспичило, — но напал, гад. И ведь Высший — только они днём могут зверьми становиться. А почувствовал его никто иной, как мой прадед. "Отец, — насторожился он, — на дерево лезть надо". Но тот только рассмеялся и сделал вывод, что его сын идиот. Парень же на глум отца не обратил никакого внимания, а лишь повторил своё предложение. Когда отец вновь назвал сына полудурком, тот только пожал плечами и полез на дерево. Едва он это сделал, из ближайших кустов выскочил огромный бурый медведь и повалил отца на землю. Но вместо того, чтобы вцепиться в его шею зубами, схватил ведро с рыбой и скрылся — видать, звериные инстинкты сработали, подавив кровожадность оборотня обычным, животным голодом.

Папаша, понятное дело, такого непотребства допустить не мог, а потому выломал молодую берёзку, невесть как затёршуюся среди жёлудевых великанов, и бросился за негодником. Он-то не знал, что гонится за необычным зверем. Сын, тоже того не ведая, подобно спелой груше свалился с дерева и бросился следом. Когда нагнал отца, тот уже добивал медведя. Каким чудом ему это удалось, одному Всевышнему известно, но то, что убитый мишка вдруг превратился в мёртвого голого мужика — факт.

Там они его и оставили — попробуй докажи кому, что ты оборотня убил, а не обычного голого мужика. Ведро с рыбой, нетронутое, забрали домой и наварили на ужин ухи. За этим-то ужином мой прапрадед всё и рассказал жене. С тех пор история эта в нашей семье передаётся из поколения в поколение.

А прадед мой спустя десять лет стал одним из первых Охотников, тех самых, которых действительно можно было величать так — с большой буквы. Дворянского титула, правда, предок мой за подвиги так и не получил, но знали и уважали его во многих местах.

Вот такой и я — весь в своего прадеда.

И сейчас, бредя по одной из узких улочек города, я чуял, что кровосос находится где-то рядом, в одном из ближайших домов. Но в каком?

Я остановился и прислушался. Где-то вдалеке лаяла собака, слышались недалёкие голоса мирно разговаривающих людей, прогуливающихся где-то по улицам — народу ещё было немало.

Я только покачал головой, осуждая про себя глупость горожан, наивно верящих, что напасть обойдёт их стороной.

И вновь осторожно двинулся по брусчатке между двумя кирпичными двухэтажными зданиями, то и дело останавливаясь и прислушиваясь к происходящему за стёклами окон. До подоконников первого этажа можно было, не прилагая особых усилий, дотянуться, слегка привстав на носки, поэтому вероятнее всего, что кровопийца выбрал себе жертву именно из обитателей первого этажа.

Вампира я уже чувствовал так явственно, словно видел перед собой. Вот только в какой из квартир находился он, никак не мог определить. Да что там, я даже не мог понять, в каком он доме — том, что слева от меня, или том, что справа. А потому я вновь остановился и, уже обнажив меч, прислушался.

Тишина вдруг навалилась неподъёмной тяжестью. Даже голоса горожан стихли; вдали вдруг завыла и так же резко замолкла собака. Рядом, думал я, он совсем рядом. И уже наверняка заметил меня. Потому и затаился. Бросил своё грязное дело и затаился.

Хорошо, что кроме меня здесь никого нет. Хоть за это вампиру спасибо. Все жители этих двух домов, как и нескольких ближайших, либо мирно спят у себя в кроватях, либо находятся где-то далеко отсюда. Кровопийцы могут это делать — ограждать себя и жертву от ненужных свидетелей. На старика-сапожника колдовство вампира почему-то не подействовало, но здесь я видел блестящее подтверждение тому, что оно, "колдовство", не является пустым словом.

Туман, абсолютно безобидный для тех, на кого не пал выбор чудовища, одурманивает жертву, а Заклятье Безлюдья, как называем его мы, Охотники, разгоняет окружающих, освобождая для вампира поле деятельности. И абсолютно всё равно, на улице ты или в стенах родного жилища — от кровопийцы, выбравшего тебя жертвой, ничто не спасёт. А то надо же — до сих пор находятся простаки, верящие, что вампир не может войти в дом, ежели его не пригласят. Глупости и суеверия всё это. Как и про чеснок, и про серебро. Нет, серебро, конечно, помогает — если из этого серебра выкован добротный клинок меча, к примеру.

А как же святое распятие, спросите вы? Я отвечу: плевать хотел вампир на любое распятие — будь оно хоть трижды святое! Хотите верьте, хотите нет, но среди вампиров часто попадаются такие, которые сами носят серебряные и прочие цепочки с крестиками того же металла. Естественно, после обращения эти существа отнюдь не являются добрыми кристианами2, но носят символ веры просто так, подобно какой-либо иной красивой побрякушке, вроде браслетов и серьг. Или же по привычке прежней жизни.

Честная сталь — вот единственный способ борьбы Охотника с любой нечистью. Ну и, конечно, боевая сноровка, быстрота реакции, а также отменное владение оружием ему тоже не помешают.

Безусловно, вампира убить не просто, ибо он уже мёртв по сути. Раны его, если таковые нанести на тело, заживают очень быстро. Даже отрубленную конечность вампир в силах прирастить на положенное место. Но — если этой конечностью, или, скажем лучше, оконечностью, не будет голова. Вот тут уж ничего не поделаешь — придётся помирать...

Я всё ещё стоял в нерешительности, надеясь хоть на какой-нибудь знак. Как вести бой с вампиром, я пока понятия не имел. В основе плана действий такого рода мероприятий, как Охота, очень часто лежит импровизация — особенно, если речь идёт об одиночке. Если же ты наткнулся на гнездо таких вот бестий — в дело вступает тактическое мышление. И не одного, а нескольких Охотников.

Сейчас же я даже не знал, в каком из домов вампир. А если бы и знал — в каждом доме есть множество квартир. Оставался загадкой и ещё один момент: если он в квартире, окна которой выходят на противоположную сторону дома, почему до сих пор не воспользовался этим шансом — не скрылся? И наконец, что же, чёрт побери, делать — если даже я буду точно знать его местонахождение? Броситься за ним в окно? Опасно — раз, глупо — два. Либо оглушит меня чем-нибудь, а потом без труда прикончит, либо просто уйдёт через дверь. А ворваться самому с главного входа — махнёт в окно.

Да, тактика всё-таки не помешала бы. Не бывал я ещё в таких ситуациях. В городе ещё охотиться не приходилось — всё на отшибе где-нибудь: в сёлах, окружённых лесами, и лесах, окружённых посёлками.

Так как же, чёрт возьми, мне узнать, где именно находится вампир? Не окликать же его, в конце концов?

А хотя... почему бы и нет?..

Я вышел на середину улочки и, опустив меч и гордо расправив плечи, прокричал:

— Эй, ты, отродье адское! Выходи... — хотелось добавить "на честный бой" или "биться будем", но я сказал то, чего сам от себя не ожидал, — ты окружён! Помимо меня здесь ещё десять Охотников, которые только и ждут моего сигнала к штурму. Выходи и погибни достойно! Я, сэр Хевад де Мор, опоясанный Поясом Чести рыцарь Первого Престола, вызываю тебя. Повторяю последний раз: либо ты выйдешь и погибнешь в бою, как человек, либо будешь и дальше убегать и сдохнешь как мерзкая крыса!

Едва последний отголосок бурной речи стих, на меня навалилось сознание того, насколько глупо и смешно звучали эти слова.

И я оказался прав — из дома, лицом к которому я стоял, откуда-то со второго этажа послышался громкий смех. Звонкий юношеский смех.

За смехом последовали слова:

— Ты блефуешь, Охотник! — громко произнёс некто. — Я принимаю твой вызов!

Не успел я вскинуть в боевую позицию меч, как кто-то осторожно тронул меня со спины за плечо. А я, вместо того, чтобы отскочить в сторону или поступить ещё как-то более логично, купился на этот трюк — обернулся.

И тут же получил увесистый удар в челюсть.

В глазах взорвался фейерверк, прекраснее которого я не видел даже на императорских баллах. Но, к сожалению, его тут же поглотила тьма...

Глава 2

Как обычно водится, сознание приходило медленно. Гораздо быстрее приходила боль. Боль, яростно распиравшая изнутри как мою скулу, так и всю многострадальную голову.

Я осторожно открыл глаза. Первым, что предстало моему болезненному взору, была пара добротных кожаных туфель с серебряными пряжками. Чтобы посмотреть на их обладателя, мне пришлось, отчаянно игнорируя головокружение, перевернуться на спину.

Пока я это делал, рука моя шарила по камню улицы, стараясь отыскать выпавший из ладони меч.

— Это ищешь? — стоявший надо мной протянул клинок к моему лицу и приставил его остриё к горлу.

Ухаживал я за мечом исправно — клинок был вычищен и тщательно заточен. А потому тут же почувствовал, как по шее пополз маленький тоненький ручеёк

Ну всё, подумал я, теперь конец — вампиры от запаха крови звереют.

Однако, вопреки ожиданиям, ничего не произошло — кровопийца не дал волю чувствам. Он стоял, не шевелясь.

И за тот краткий миг, пока он не заговорил снова, мне удалось его рассмотреть. Он был в точности таким, как его описывал сапожник: обычный молодой парень, в обычной же одежде...чёрной одежде. Но вот глаза... Их я, к сожалению, видеть отчётливо не мог, так как улочка, на которой мы находились, не имела даже маломальского тусклого фонарика. Но всё равно — что-то не давало мне покоя в его глазах. Не знаю уж, показалось мне в этом странном, каком-то неестественно бледном лунном свете или нет, но там, на месте глаз, словно бы два маленьких лоскутка белоснежной простыни были прилеплены. Два светлых пятна — вот что я видел...

— Ну, Охотник, — насмешливым тоном вновь заговорил вампир, — скажи-ка ещё раз, какую участь ты уготовил мне? Крысиную? А крыса-то не проста оказалась, верно? Кто из нас теперь Охотник, а кто Дичь? Что молчишь?

— Я не молчу, — вдруг услышал я, словно из далека, собственный голос, — просто обдумываю положение, в которое попал...

— Обдумываешь? Правильно делаешь, — согласно кивнул вампир, — потому как положение твоё незавидное...

— Что ты собираешься делать? — прервал я кровопийцу.

— С тобой-то? А ничего особенного. Испытываю жгучее желание убить. Да жаль потерянного времени, чтобы просто убить. Да-да, Охотник, время своё драгоценное я тратил только и исключительно для тебя. Ты что же, думаешь, что после вчерашнего ужина мне уже сегодня захотелось ещё одного? Ошибаешься — спектакль сей был разыгран для тебя. Не убивал я сегодня никого. Очень уж мне тебе в глаза хотелось взглянуть...

— Взглянуть? — Я усмехнулся и задумчиво произнёс: — Ты всё-таки не слеп — ошибался сапожник...

Интересно, мне показалось или при слове "сапожник" вампир вздрогнул?

— Сапожник? — Лицо его приняло весьма заинтересованный вид. — Какой сапожник?

Ну вот, подумал я, ещё и свидетеля под удар подставляю. Как бы с ним не случилась плохого.

— Никакой, — поспешил исправиться я, — мысли вслух.

— Ну и ладно, — на удивление легко сдался он. — А насчёт слепоты ты прав. Подслеповат я немного, но ни в коей мере от этого не страдаю, как ты успел заметить. Есть и другие органы чувств. Ведь организм человека донельзя универсален. А организм вампира — просто сказка. Кстати, — он хитро прищурился, — не желаешь ли испробовать на себе все его возможности? Я готов посодействовать — даже прощу тебе эту нелепую Охоту. А? Ну так как? Через двое суток полнолуние.

— Нет уж, — поспешил отказаться я, — спасибо, конечно, но лучше я сам умру от вампирьих клыков, чем когда-либо вгоню свои кому-нибудь в шею.

— Похвально, — усмехнулся он, — тем не менее моё предложение остаётся в силе. Подумай... до полнолуния.

— Зачем я тебе?

— Не знаю, — пожал плечами вампир, — наверно, чисто профессиональный интерес. Мне ведь тоже не чужды человеческие слабости — иногда и позабавиться хочется. Вот я и решил поиграть в одну игру под названием... м-м-м... "Обрати Охотника". Разве не интересно?

— Интересно... наверное. Но гораздо интересней играть в игру "Убей вампира".

— Не спорю, — усмехнулся вампир, — интересно... — Его лицо вдруг оказалось рядом с моим, а меч упёрся мне в горло ещё сильнее. — До поры до времени интересно. Потом уже речь идёт о более значительных интересах — таких, как жизнь, например. Или смерть...

— Или свобода? — сглотнув, спросил я.

На лице вампира, симпатичном юношеском лице, появился хитрый прищур заинтересованности. Глаза его сверкнули в лунном свете.

— Или свобода, — подтвердил он, после чего резко отстранился и вложил меч в мою правую ладонь — пальцы тут же сжалась на рукояти. — Ты плохой игрок, Охотник...

В следующий миг рядом со мной никого не было. Только потом, когда я шёл к подъезду дома, из которого, как мне казалось, я слышал смех вампира, надо мной пронеслась летучая мышь.

Я не обратил на неё внимания.

На первом этаже обнаружилась распахнутая дверь одной из квартир. Я осторожно зашёл. И обнаружил в углу прихожей сидящую на полу девушку, крепко прижимающую к груди младенца. Я, как мог, успокоил молодую маму, порекомендовал ей выпить отвара из боярышника и последовать примеру её малыша — тот, как ни странно, сладко и беззаботно спал.

Девушка сухо поблагодарила меня, уложила малыша и пошла на кухню топить печь. Я, полным страстного томления, взглядом проследил за ней — кроме полупрозрачной ночной сорочки на несостоявшейся жертве вампира ничего не было.

Ох, как хороша, подумал я. Попрощался и вышел, крепко закрыв дверь.

* * *

Выспаться мне не дали. Весть о спасённой мной одинокой молодой женщине с годовалым ребёнком быстро разнеслась по городку. Неудивительно, что мэр его захотел меня видеть. Какой-никакой, а успех.

Восьми часов утра не было, как в дверь моего номера затарабанили и вежливо попросили "немедленно явиться в Здание городского совета".

Я не заставил себя ждать — неторопливо прошёл все утренние процедуры и заказал завтрак в номер. За трапезой я углубился в чтение свежей газеты. Естественно, первой новостью в утренней сводке новостей была статья о моём ночном приключении, в которой замысловатыми и надутыми фразами говорилось, что вчера, в промежуток времени с двадцати трёх до полуночи, произошло очередное нападение вампира. На сей раз это были молодая особа по имени такому-то и проживающая по адресу такому-то. Женщина в одиночку растит маленького сына. Всё, естественно, могло закончится трагедией, если бы на место могущего свершиться преступления не явился славноизвестный Охотник за нечистью, рыцарь сэр Хевад де Мор.

После чего говорилось, что, ценою тяжких ран от зубов и когтей вампира, вышепоименованному Охотнику удалось отразить нападение чудовища и тем самым уберечь жизни малыша и его матери.

А больше всего мне понравилось название статьи: "Герой вступает в дело!"

Оставалось глубокомысленно подивиться необычайной информированности местных газетчиков и отправиться на встречу с мэром.

Ничем особенным Здание Городского Совета не выделялось среди прочих построек городка. Разве что несколько удлинённой, серповидной формой и небольшой площадью перед главным входом. Саму площадь облагораживал фонтан. Впрочем, тоже ничем особенным не выделяющийся: банальная, непременно обнажённая, мраморная барышня, сидящая на огромном валуне и льющая воду из кувшина.

Но хороша — тут уж ничего не скажешь.

Я поднялся по ступенькам. Мальчик-служка открыл входную дверь и сообщил, что мне следует поторопиться, так как ждут меня уже давно.

Я поблагодарил его и вошёл в просторный холл. Прямо передо мной раскинулась широкая лестница наверх, дальше разветвляющаяся на две стороны.

У лестницы меня уже ждали. Это был невысокий худой человек с резкими и, надо признаться, довольно неприятными чертами лица. Взгляд его тоже ничего хорошего не сулил. Разодет он был, как вероятно ему казалось, весьма шикарно. А по мне, так всё это золотое шитьё камзола — несомненно, дорогого — делало его похожим на индюка в брачный период. Не знаю, почему мне так подумалось — я не видел индюков в упомянутый период, но вот ей богу — думал, он сейчас закурлыкает. О белоснежном, завитом кучеряшками парике этого ужасного человека вообще упоминать не стоит.

А вот шпага на боку — весьма кстати, добавляет экстравагантности облику.

Я только ухмыльнулся себе под нос, когда этот напудренный, с позволения сказать, господин, имеющий также неоспоримое родство ещё с какой-то из благородных птиц — вероятно, петухом, — надменным тоном произнёс:

— Сэр Хевад, в чём дело? Почему заставляете себя ждать? — Он призывно махнул рукой, давая понять, что я должен следовать за ним.

— Мне был необходим отдых, — холодно ответил я, поднимаясь по лестнице за жертвой безалаберности бродячего цирка и пытаясь задавить предательский смешок, — вы ведь знаете, что произошло ночью?

— Конечно, мне это известно. И именно поэтому вы должны были сами, без предупреждения, явиться к господину мэру с подробнейшим отчётом...

— Обязанным отчитываться я себя считаю только императору! — уже зло бросил я. — Господин мэр, насколько я знаю, пока ещё не носит императорскую корону.

— Что!? — Возмущённый провожатый остановился, развернулся и подошёл ко мне. — Да как вы смеете!?

— Смею, — успокоил его я, — ни ваш мэр, ни любой из его шутов-подчинённых не имеет надо мной власти, ибо покорен я непосредственно лишь воле императора. Охотники пользуются особыми привилегиями. Если вы этого не знали, соответствующий документ я представлю пред ваши очи.

Не зная толком, что говорить, мой собеседник скорчил грозную гримасу и, имея вполне оправданный гнев в голосе, осведомился:

— Это вы меня шутом обозвали?

— Нет, — лучезарно улыбнулся я, — это вы сами себя шутом обозвали. Только что. Впрочем, если вы считаете, что были мною оскорблены, я готов дать вам сатисфакцию сразу же после приёма у господина мэра.

Надменное "хм!" было мне ответом. Мой провожатый отвернулся и стал выполнять свои прямые обязанности — "провожать" меня к кабинету мэра. "Ну точно — напыщенный петух", — посмеялся я про себя.

Тем временем, уже поднявшись по лестнице и пройдя немного по правому крылу здания, мы остановились у массивной двустворчатой двери.

Велев мне ждать, провожатый постучал и, осторожно приоткрыв дверь, бесшумно проскользнул в образовавшуюся щель.

Спустя несколько томительных мгновений, он появился вновь и сказал, что я могу заходить. Сам же, смерив меня презрительным взглядом, удалился прочь.

Я пожал плечами и вошёл в кабинет мэра.

Господин Жульен Броссак, мэр сего славного города, стоял позади своего рабочего стола, у большого стрельчатого окна с видом на площадь и достославный фонтан. Спиной ко мне.

— Как ваши раны? — не поприветствовав меня, и даже не обернувшись, холодно осведомился он.

— Да ничего, — невнятно произнёс я, осторожно касаясь раздутой щеки. — Собственно, и ран-то особых нет...

— В чём я даже не сомневался, — словно бы уверившись в совершенно иной догадке, докончил за меня мэр. — Вы странный человек, сэр Хевад. — На этот раз он позволил себе развернуться вполоборота и встретиться со мной взглядом. Затем мэр отвернулся вновь и продолжил: — Мы вас вызвали сюда, надеясь на скорую и эффективную помощь, вызвали, так как весьма наслышаны о ваших многочисленных подвигах. Ваше доброе имя стояло у всех жителей на устах, едва в нашем городе стал промышлять упырь...

— Вампир, — машинально поправил я, — упырь — создание несколько ино...

— Да без разницы! — оборачиваясь и взмахивая руками, вскричал вдруг господин Жульен. — Будь он хоть чёрт лысый — это Зло! Понимаете? Зло с большой буквы!!! А такое Зло нужно уничтожать немедля. Чего мы ждали от вас. Мы надеялись на вас. А вы что же? Преспокойно себе прогуливаетесь по улицам и жуёте булки...

— Вы следили за мной! — леденея от ярости, скорее утвердительно, чем вопросительно, произнёс я.

Господин Броссак замялся — понял, что сболтнул лишнего. Слежка за Охотником — прямое нарушение письменного указа, данного императором Сорелем. О методах работы представителя "охотничьего" ремесла не должен знать ни один не посвящённый в дело истребления нежити. Потому что их может узнать в первую очередь сама нечисть. А, как известно, предупреждён — значит вооружён.

Конечно, нечисть и сама может устроить слежку, но это другое дело.

— Я правильно понял? — вновь вкрадчиво поинтересовался я. — Вы следили за Охотником?

— Нет, — нашёлся неожиданно мэр, и даже добавил своей речи издевательские нотки, — один из моих, как вы выразились, "шутов-подчинённых" часто покупает булки в той же булочной, где были вчера вы.

— Не этот ли самый, что провожал меня к вам сейчас? — не удержался от шпильки я. — Талант доносчика, похоже, у него в крови. Я бы, господин мэр, остерегался иметь подобных людей в своём окружении.

— Ну, — уже совершенно спокойно развёл руками господин Броссак, — как вы сами имели возможность убедиться, такие люди могут быть весьма полезны. Но мы ведём разговор не о моих людях. А о вашей работе — ваших прямых обязанностях. Ведь в конце концов вы получаете за их исполнение плату из имперской казны, не считая вознаграждение и проживание здесь за счёт городской казны. И где же результаты? Где голова вампира?

— Результаты моей работы в газете, — холодно резюмировал я, — а голова вампира, к сожалению, пока на плечах оного. Но, уверяю вас, она недолго пробудет на положенном месте.

Тут я, пожалуй, покривил душой. Особенно, если учесть, что жив я ещё лишь по непонятной прихоти самого вампира.

— Результаты не слишком обнадёживающие, — ледяным тоном произнёс мэр, — газеты искажают факты. Но даже если бы там была написана чистая правда, как вы объясните убийства, произошедшие уже во время вашего присутствия в городе?

Я вздохнул.

— К сожалению, подобные... скажем так, "дефекты" встречаются в работе Охотника. С ними приходится мириться. Поверьте мне, я искренне скорблю о погибших, но иногда, жертвуя несколькими, — я сознательно опустил слово "людьми", — можно спасти десятки.

— Вот как, — покивал головой Броссак, — "дефекты". Что ж, спасибо, теперь мне всё понятно. Мой сын всего лишь "дефект", с которым надо смириться.

— Сэр, вы придираетесь к словам...

— Я делаю выводы! — воскликнул зло мэр. — И они мне не нравятся. Более того, они мне противны. Да кто вы такой, чтобы решать человеческие судьбы? "Этот умрёт, а этот будет жить" — так вы это делаете? Не придётся жертвовать, если выполнять хорошо свою работу. Слышите, сэр Хевад?.. Хорошо выполнять!

Я покорно склонил голову:

— Прошу простить меня за то, что не оправдал ваших ожиданий. Вероятно, вы бы справились с этим делом лучше меня.

— Нет, не я, — не отреагировав на издёвку, медленно произнёс мэр, — другой Охотник, к примеру.

— Ваше право вызвать ещё одного Охотника, или двух — на этом я даже настаиваю. Но сам уйти не могу — мне не позволяет Кодекс Чести.

Я запоздало пожалел о сказанном про "ещё одного Охотника". Сейчас мэр запаникует совсем, а меня прикажет повесить прямо на мраморной барышне перед зданием совета. Однако, господин Броссак, похоже, прослушал столь важную информацию. Он приблизился и, тыкая пальцем мне в грудь, произнёс:

— Выходит, ваш Кодекс гроша ломаного не стоит, если им похваляются такие самозванцы, как вы, господин Хевад!

В кабинете повисла тишина. Мне даже показалось, стало слышно журчание фонтана на площади.

— Я прощу вам это оскорбление, господин Броссак, — наконец, стиснув зубы, проговорил я, — только потому, что знаю, чем побуждены эти слова. Это скорбь говорит в вас. Не вы. Я уверен, не погибни ваш сын, вы бы трезво оценили ситуацию. Вы бы поняли, что дело отнюдь не простое. Вампир хитёр и умён. Очень осторожен. Кроме того, я сразу вас предупреждал, что мне не приходилось охотиться в городе, но вы не пожелали пригласить иного Охотника. Так в чём же моя вина? В том, что даже зная, что за напасть навалилась на этот город, его жители разгуливают по вечерам как ни в чём не бывало, давая ночному кровопийце спокойно, без лишней суеты выбрать себе очередную жертву? Я виновен в том, что в городе до сих пор не объявлено чрезвычайное положение? Вы понимаете, что после девяти вечера ни один человек не должен выходить на улицу? Более того, люди должны закрывать на ночь все ставни, возводить баррикады, если возможно...

— Но я думал, — прошептал совсем растерявшийся мэр, — что вампир не может войти в дом без приглашения...

— Глупости! — резко бросил я. — Не верьте им. Не верьте ни одной легенде о вампирах. Последняя жертва была найдена в собственном доме. Да и ночное нападение произошло не на улице. Единственное, что является правдой — это боязнь солнца. Вампиры и впрямь сгорают в его лучах. Да, это чистая правда, как и то, что они умирают, если их лишить головы.

— Господи, — закрывая лицо руками и опускаясь на край своего стола, прошептал господин Броссак, — глупец, какой глупец...

Он сидел так минуту или две — не знаю. Знаю лишь то, что когда мэр поднял на меня взгляд, в нём я увидел прежнего человека — жёсткого и решительного. Вот только глаза его были несколько красноваты и увлажнены.

— Не ждите от меня извинений, — наконец твёрдо проговорил он, — да, я виновен во всём, о чём вы говорили. А если так, то я никуда не годный мэр. Но и с вас я не снимаю вины. Я всё равно обвиняю вас в бездействии. — Броссак мгновение помолчал, давая вставить словцо мне, но я не доставил ему такого удовольствия. Тогда он продолжил: — Я виноват, и намерен хоть как-то исправить свои ошибки. Я немедля пошлю глашатаев на улицы города с объявлением о чрезвычайном положении и всех тех предосторожностях, кои следует выполнить горожанам. Но я надеюсь и на ваше исправление. Что вы на это скажете?

Он испытующе посмотрел на меня, затем подошёл к роскошному дубовому серванту. Оттуда мэр извлёк два хрустальных фужера и бутыль какого-то незнакомого мне вина — совершенно без опознавательных знаков. Он поставил всё это на стол, молча наполнил бокалы. Из одного, не удержавшись, отхлебнул и, удовлетворённо причмокнув, протянул мне второй.

— Местный разлив, — пояснил мэр, — в пяти милях к востоку от города наши виноградники. Попробуйте — замечательный букет. Уверен — вы такого ещё нигде не пробовали.

Я отпил немного и, изрядно посмаковав во рту, сделал первый глоток. Вино было изумительным. Такого мне не приходилось пить даже на личных аудиенциях императора.

— Ну? — терял терпение мэр. — Я могу надеяться на вас? По-настоящему...

Я с трудом оторвался от неожиданного лакомства.

— Э-э-э... приложу все необходимые усилия для устранения угрозы мирным горожанам, — выпалил, склонив голову я. Затем заглянул в глаза мэру, — но вы должны мне помочь.

— Всё, что в моих силах, — посерьёзнел тот, отпивая немного вина.

Я незамедлительно повторил его жест — истинно, доброй воли.

— Для начала, пошлите ещё за Охотниками, — причмокнув, сказал я. — Если я не убью вампира до полнолуния, будет беда — чудовищ может стать больше. Но всё же лучше, чтобы Охотники сумели прибыть в город до этой роковой ночи.

— Неужели так серьёзно? — прищурил глаза мэр.

— Боюсь, что так. — Я покрутил бокал в руках, рассматривая на свет его содержимое, и, совсем забыв об обещании скорой расправы с вампиром, выпалил: — Вампир необычайной силы. Я с такими ещё не встречался. И вряд ли кто-нибудь ещё в Умали. Скажите мне, он из местных? Если да, то кто его обратил?

Мэр вздохнул. Наполнил неизвестно когда опустевший фужер. Жестом велел мне поставить на стол свой. Я быстро допил вино и поднёс опустошённую ёмкость для добавки. Добавка не заставила себя ждать — жидкость цвета крови с поистине завораживающей грациозностью перекочевала из бутыли в бокал.

— Да, судя по всему, он местный, — наконец гробовым голосом произнёс мэр. — Но больше я ничего не знаю. Ведь все, кто его видел, мертвы. Ах, нет, — спохватился Броссак, — сапожник его видел... да вот вы ещё.

— Да, — махнул рукой я, с сожалением проглатывая очередную порцию божественного напитка, — сапожника я опросил. Он не врал — вампир в точности такой, как он мне рассказал. Но это нам ничего не даёт.

— А что бы дало, если бы мы узнали, кем он был до того, как стал вампиром? — удивился мэр, наполняя фужер по новой. Я поднёс свой.

— Возможно, нашлись бы люди, которые его знали. — Я скорчил задумчивую гримасу. — Можно было бы побольше узнать о нём: его привычках, вкусах — любая мелочь может помочь Охоте. Возможно, даже родные бы нашлись, но это вряд ли — обычно они являются первыми, кого убивают обращённые.

— Почему? — чуть не захлебнулся мэр, перебарывая желание пить вино необходимостью поддерживать разговор. — Убирают свидетелей?

— Нет, — вздохнул я, вновь рассматривая содержимое бокала, — они делают это неосознанно. Понимаете, я думаю, несмотря на то, что вампиры гордятся своими способностями и возможностями: здоровьем, силой, радуются обретённой свободе, — они тем не менее в чём-то завидуют обычным людям. Вампиры одиноки, а люди нет. И мысль о том, что где-то есть родные, такие же, как и все, живые и жизнерадостные, могущие поговорить друг с другом и с окружающими, умеющие любить и ненавидеть, более того — имеющие на всё это право, — эта мысль сводит вампиров с ума. И они не могут с собою совладать.

— Но, как я понял, бывают исключения, — поднял правую бровь мэр.

— Да, — кивнул я, — в том случае, когда любовь к близкому человеку не угасает и после обращения. Напротив, я бы даже сказал, что в подобных случаях она только становится сильнее.

— Надо же, — скорчил недоверчивую гримасу Броссак, забывая даже на миг о своём пустом фужере, — любящий вампир. И такое бывает.

— Бывает, — улыбнулся я, — и даже со временем не проходит. Великая штука... — Я прокашлялся, делая своеобразный переход к оставленной нами теме. — Скажите, господин Броссак, до того, как в городе начал промышлять кровопийца, люди исчезали?

— В каком смысле? — прищурился мэр. Затем встал со стола, на краю которого сидел уже некоторое время, и медленно прошествовал к серванту. Извлёк оттуда ещё одну бутыль.

— В прямом, — пожал плечами я, ставя на стол осушенный бокал, — вышел из дому и не вернулся. Быть может сбегали дети от родителей?

Мэр тоже пожал плечами, из-за чего чуть не разлил вино, мерно наполнявшее наши кубки.

— Конечно, такие случаи бывали, но их очень мало, — медленно проговорил он. — Нужно заглянуть в статистику. Если это действительно необходимо, я сейчас же отдам соответствующее распоряжение. Но зачем это?

— Сделайте милость, — кивнул я, принимая из рук мэра драгоценную ношу, — распорядитесь. А зачем?.. Затем, чтобы попытаться выявить личность вампира. Есть у меня одна догадка... Как я понял, это первый вампир в вашем городе?

— Да, — кивнул Броссак, — за всю историю города ни одного представителя адского племени здесь не было. Это первый.

— Верно, — кивнул я, приноравливаясь к полному до краёв фужеру, — это значит, что обращён он был где-то в совершенно ином месте. И где — нам, собственно, без разницы. Более важно знать, почему он здесь?

— И почему, вы думаете? — захлебнулся господин Броссак и зашёлся в кашле.

— Ну-у, — протянул я, задумчиво цепляясь пальцами левой руки за мочку уха, а правой в очередной раз поднося к губам фужер, — вы сами сказали, что он местный. Мне кажется, что он просто вернулся домой. — Я задумался. — Парень у нас совсем непростой. Понимаете, тут есть существенное противоречие. Сейчас попробую пояснить.

Мэр хорошо прокашлялся, избавляя наконец лёгкие от попавшей в них предательской жидкости.

— И?

Я вздохнул.

— Дело в том, что вампиры, которые нормальные, а не как наш, обращённые далеко от дома, редко возвращаются в родные места. А если возвращаются, то отнюдь не сразу. Могут пройти десятилетия.

— Но, — нахмурился мэр, — вы же только что говорили, что они неосознанно стремятся избавиться от своих родных.

— Верно, — кивнул я, причмокивая, — но это в том случае, если человек был обращён дома: в родном городе или селе. Если же его обратили где-то в совершенно ином месте, чаще всего он забывает дорогу домой.

— Но почему? — недоумевал отчего-то раскрасневшийся мэр.

Мне захотелось выругаться. Но вместо этого я сделал ещё глоток этого странного, подавляющего всякое желание думать и вообще что-то делать, напитка. Терпеть не могу кому-то что-то объяснять. Я повторюсь, но воистину: терпение — не моя добродетель.

— Ну понимаете, это как перерождение. — В моём голосе всё равно прорезались раздражённые нотки, как я ни старался их скрыть. — Мозги переворачиваются. Оборотни вот не помнят своих ночных похождений в облике зверя на утро. А у этих зачастую вообще отрубает память. То есть то, что происходило недавно, они помнят, конечно. Но то, что было давно: место рождения, родители, близкие — это всё, слава Великому Яхве, забывается. Конечно, при условии, что он далеко от родных мест, и что рядом нет никого из этих близких.

Мэр молчал, осмысливая сказанное мной.

— Господи, господин Броссак, не мучьте меня! — не выдержал я. — Физиология вампира — не мой конёк. Мне достаточно знать об их привычках и особенностях. Я не занимаюсь научными исследованиями.

— Но наш-то вернулся! — воскликнул тоже весьма раздражённый мэр, осушая очередной бокал.

— Верно, — успокаивающе произнёс я, — ведь я вам говорил, что это не простой вампир. А потому даже смею предположить, что и своих родных он оставил в живых. И знаете, почему я так думаю?.. — Я заговорщицки прищурился, подставляя свой кубок для добавки.

— И почему же? — прищурился мэр, наполняя оба фужера.

— Обещайте не чинить надо мной расправу! — потребовал я, нетерпеливо ожидая очередной порции.

Мэр пристально посмотрел на меня. Да, хмель уже немного завладел этим взглядом, но отнюдь не вытеснил из него уверенности и проницательности.

Я тут же пожалел, что решил рассказать правду. Но отступать было поздно.

— Хорошо! — хлопнул по столу ладонью Броссак, заставляя полные кубки выплеснуть на лак стола по нескольку капель. — Говорите!

Я укоризненно посмотрел на руку мэра и, собравшись, проговорил:

— Вчера у меня были все шансы погибнуть от вампирьих зубов.

— Ну? — нетерпеливо воскликнул мэр.

Я вздохнул.

— Но он меня пощадил.

— Кто?..

— Вампир, — чётко произнёс я.

— Не понял, — потряс головой господин Броссак, — он вас победил?

— Ещё как! — мотнул головой я. И тут же вспомнил, что бокал мой вновь наполнен. Осознание этого тут же вернуло мой дух в положение возвышенного состояния.

— Ну дела, — пробормотал из глубин своего фужера мэр, — как же так?

— Понимаете, — нахмурился я, — он не по-человечески быстр. Более того — даже не по-вампирски.

— То есть?

— То есть, — терпеливо пояснил я, допив вино, — это необычайно сильный и быстрый вампир. К тому же ещё практически слепой. Что, впрочем, ему совсем не мешает, — добавил я, вспоминая слова этого самого вампира.

Мэра я, похоже, поверг в лёгкий шок. Вампир пощадил Охотника — в это действительно трудно поверить. А после того, как я сообщил, что это как раз таки он, проклятый кровосос, вчера охотился на меня, а не я на него, как полагал, господин Броссак молча встал с края стола и пошёл за очередной бутылью.

— Последняя, — горестно сказал он. Потом, подумав, добавил: — Сегодня...

Я лишь молча склонил голову, разделяя горе мэра.

— Старик сапожник, — задумчиво проговорил я, — высказал интересную мысль. Из неё следует, что наш вампир является Высшим.

— Кем? — вновь переспросил мэр. Похоже, это начинало входить у него в привычку.

Я лишь молча принял наполненный бокал и повторил:

— Высшим вампиром. Вряд ли вы о таких что-нибудь слышали. Я читал о них в какой-то из Тёмных книг. К сожалению, не в "Энциклопедии" Дюка Боринского. — Я задумался, отпил вина и продолжил: — Давным-давно, ещё в самый рассвет адского племени, когда их на Земле было бесчисленное множество, у этих тварей было некое подобие иерархии. На самом верху стояли вампиры, именуемые Высшими. Они имели немыслимую силу и могли обращаться в летучих мышей. Это были страшные времена для человеческого рода. Когда Высшие выходили на охоту, ничто не могло спасти обречённую жертву. От обычного вампира может уберечь в конце концов удачное стечение обстоятельств, благодаря которому жертва сможет скрыться от преследующего его кровопийцы. Бывает такое. Редко, но бывает. В конце концов вампир может просто потерять след. Но только не Высший. Он умён и расчётлив. От него не скрыться. И он, как ни странно, более всего похож на человека.

— В каком смысле?

— Даже во время нападения он остаётся в человеческом облике. Понимаете, он может принимать либо облик летучей мыши, либо человека. Нет того промежуточного состояния, в котором находятся во время нападения обычные вампиры. Те нападают только трансформировавшись. И такой — вампир уже не способен себя контролировать: едва кровосос чует жертву, бурлящую в ней горячую жизнь, он теряет разум — становится зверем. Высший способен холодно оценить ситуацию, даже попробовав уже свой вожделенный напиток... Кстати, о напитке. Плесните ещё, пожалуйста, господин мэр... Благодарю... Так вот... Чёрт возьми, я забыл, о чём хотел сказать! Пожалуй, это всё, что я знаю о Высших.

— Вы что-то говорили о слепоте нашего вампира, — несколько невнятно напомнил отчего-то улыбающийся господин Броссак.

— Да, верно, — спохватился я, — только о слепых вампирах я ничего не слышал. Могу лишь предположить...

— Ну же, смелее! — радостно подбодрил меня мэр. — Я вас не повешу — обещаю. — Он громко захохотал.

— Да, я знаю, — усмехнулся невесело я, — просто задумался. Итак, я считаю, что слепота — это вроде своеобразной платы за право обладать способностями Высшего вампира. Как говорил господин сапожник, "летучие мыши — почти слепые". А поскольку Высший вампир имеет в своём распоряжении две ипостаси — человеческую и летучей мыши, — то одна неким образом накладывается на вторую. То есть вампир фактически теряет зрение, но обретает способность летучей мыши "видеть" без глаз, ориентируясь на звук. Об этом, к сожалению, не говорит ни одна из Тёмных книг, но неудивительно, что сей факт был упущен, так как, я уже говорил, вампир нисколько не теряет от своей слепоты.

— И что же? — угрюмо осведомился мэр. — Это даёт нам хоть какие-нибудь преимущества?

— Нет, — уверенно покачал я головой, — ни малейших.

Мэр явно был взволнован. Алкоголь притупил это волнение, но оно настойчиво обходило все препоны, выстраиваемые повышенным градусом, и неумолимо пробивалось наружу.

— Что же вы намерены делать? Как собираетесь одолеть тварь?

— А вот здесь, — я нахмурился и отпил вина, — необходимо подумать. Во-первых, я уже просил вас — вызовите ещё Охотников... Хотя, — я махнул рукой, — они не успеют. Даже если поблизости окажется хоть один, нужно время, чтобы до него донесли весть, потом чтобы он добрался сюда. Гиблое дело... Но всё равно пошлите гонца — на случай моей неудачи... На чём я остановился?

— Что во-первых я должен вызвать Охотников, — потягивая вино, напомнил мэр.

— Ах, да, — спохватился я, — во-вторых, я зачем-то понадобился вампиру — он хочет меня обратить...

— Господи... — прошептал не на шутку взволнованный мэр. — Если он действительно так силён, было бы глупо не верить, что он может свершить задуманное. А тогда... — Броссак не договорил, а лишь молча перекрестился и отпил из своего фужера.

Тревога собеседника каким-то образом передалась мне:

— Но-но, господин мэр, я надеюсь на вашу поддержку. А подобными речами вы только помогаете адскому отродью. Я ведь уверенность в себе потерять могу, более того — испугаться... Ну да ладно. — Я вздохнул. — Лучше подумайте вместе со мной, как эту странную прихоть кровопийцы обратить против него. Времени осталось всего ничего. Сегодня последняя ночь перед полнолунием. А потому в-третьих — мне нужны добровольцы. Десяток человек, могущих осмелиться выйти сегодня поздним вечером на улицы города. Вампир, конечно, не голоден, но... может, купится на эту приманку...

— Ну уж нет! — гневно воскликнул мэр, хватив по столу кулаком. — Довольно уже "дефектов"! Я объявляю чрезвычайное положение в городе, и ни один из жителей не ступит сегодня ночью на его улицы. А завтра — тем более. И ни слова больше об этом!

— Хорошо, — развёл руками я, — значит, сегодня выйду только я... Кстати, в-четвёртых — вы обещали выяснить о людях, покинувших город. — Я осушил в очередной раз бокал и поднёс мэру для очередной же добавки.

Тот лишь горько вздохнул и доверху наполнил сосуд.

Глава 3

Обувная лавка пустовала. Куски кожи, груда сложенных в углу подошв, полки с отремонтированными или абсолютно новыми сапогами, туфлями и сандалиями, а также множество непонятных мне приспособлений, необходимых мастеру обувного ремесла — всё это почему-то навевало нехорошие, грустные мысли. Наверное потому, что создавалось ощущение, словно хозяину созерцаемого мной богатства пришлось спешно удалиться. Казалось, вышел он только что. Хотя, может так и было. Мало ли — живот придавило или в "булошную" свою любимую за свежими булками побежал. Но почему лавку не закрыл? Впрочем, в его возрасте обычное дело.

Я несколько раз окликнул хозяина, но ответа не последовало.

Тогда я прошёл вглубь помещения, заглянул в приоткрытую дверь в дальней стене. За ней была кладовая со всякой, далёкой от моего понимания, рухлядью.

Я уж совсем было собрался покинуть это негостеприимное место, как входная дверь отворилась, звеня висевшим на ней колокольчиком, и впустила долгожданного сапожника. Я не ошибся — тот действительно ходил за булками. Едва вошёл, сразу же потянуло сдобой и ванильным сахаром. Источником благовония была сумка, которую старик нёс на плече.

— А, господин Охотник, — неуверенно поприветствовал меня он, с трудом, как мне показалось, придав своему лицу дружелюбное выражение.

— Господин сапожник, — слегка склонил голову я.

— Чем обязан? Какие-то вопросы появились?

— Вы правы, — улыбнулся я, — уйма вопросов.

— Но я же вам всё рассказал, — пожал плечами старик.

— Может, присядем?..

— Может и присядем, — недовольно проговорил старик, вешая сумку на гвоздь у двери. — Прошу вас, — указал он на табурет, стоящий возле его рабочего стола.

Я сел на жёсткий табурет и начал с интересом наблюдать, как, достав из-под стола второй табурет, устраивается на нём сапожник.

Он долго ёрзал, в чём я без труда распознал волнение своего единственного свидетеля по текущему делу.

— Итак, — наконец устроился он, — что вы хотите знать?

— Во-первых, — со злорадством начал я, — у меня убедительнейшая просьба отвечать только по существу. Ваших солдатских воспоминаний о я наслушался вдоволь. Я прекрасно понимаю, что Войну Стихий не стоит забывать, как и геройских подвигов, совершённых там нашими соотечественниками, но дело наше требует срочности.

Мои слова попали в цель — сапожник сидел красный и, казалось, дрожал от негодования.

— Ладно, — наконец взял он себя в руки, — спрашивайте.

Я нахмурился:

— Скажите, господин сапожник, у вас есть семья?

— Нет, — отрезал старик, — давно уже нет.

— Что так? — Я изобразил на лице сочувствующее выражение.

— Моей семьёй была лишь моя жена, умершая двадцать восемь лет назад — во время родов нашего единственного сына. — Теперь Старик печально вздохнул.

— Сочувствую, — покачал головой я, — а что же сын?

Старик внимательно посмотрел на меня. Словно пытался мысли прочесть. Читай, думал я, читай — не трудно догадаться, зачем я здесь.

— К чему все эти вопросы?! — вспылил старик, и в глазах его, мне показалось, блеснули слёзы. — Зачем ворошить прошлое? Разве это имеет какое-то отношение к делу?

— Извольте отвечать, — холодно проговорил я. — Где ваш сын?

— Известно где, — язвительно произнёс сапожник, — в могиле, рядом с матерью — он мёртвым родился.

Я покачал головой:

— Где он?

— Вы плохо, молодой человек, людскую речь понимаете? Или вы глухой? Или над старым человеком пришли поизмываться? Моя жена — мертва! Мой сын — мёртв! Что ещё вам надо?

— Мне надо, — не выдержав, прошипел я, подаваясь вперёд, — чтобы вы рассказали правду. Чтобы рассказали о том, что ваш сын, несмотря на трудные роды, рос здоровым и сильным ребёнком. И стал бы достойным продолжателем дела отца, если бы в один прекрасный день не понял, что сапожная лавка — не для него. Я был бы вам очень признателен, если бы вы рассказали, как ваш сын тайно ушёл из дому и покинул город — искать лучшей жизни. Я хотел бы услышать от вас и о том, как ваш сын совсем недавно вернулся домой, но только не тем, кем был раньше.

Я замолк, позволяя сапожнику обдумать услышанное. Отпираться ему теперь бессмысленно. Все подробности исчезновения блудного сына старика — точнее часть, остальное додумал сам — я узнал, перелистывая "Статистику по проживающим в городе", сидя за столом в кабинете мэра. Сам мэр в это время полусидел-полулежал в соседнем кресле, голова его была запрокинута на спинку и заливалась время от времени ужасающими приступами богатырского храпа. Я же молча занимался своими делами: иногда похлопывая себя по щекам, чтобы прогнать сонливость, иногда вознося хвалу предкам, преподнесшим моему роду бесценный дар — устойчивость к алкоголю.

Сапожник усмехнулся. Нехорошо усмехнулся.

— Если вы всё это знаете, зачем спрашиваете?

— Хотелось, — пожал плечами я, — услышать правду из ваших уст. Как ту, что сказал я, так и ту, о которой ещё не говорилось.

— Какая же это правда? — презрительно прищурившись, поинтересовался старик.

— А такая, что вы укрываете своего сына и, соответственно, являетесь соучастником всех недавних убийств.

— Бред! — воскликнул сапожник. — Какая бестия вам всё это на ухо нашептала?

— Не надо отпираться, — брезгливо скривил я свой торжествующий лик, — вы же сами только что подтвердили мои слова.

— Когда это? — деланно удивился старец. — Я ничего не подтверждал.

— Но вы же сказали...

— Я сказал только то, что понял. Вы пришли ко мне с уже готовым обвинением. Кроме того, вы так всё красноречиво рассказали, что меня действительно интересовало, зачем вы задаёте все эти вопросы, раз всё уже решили для себя заранее?

Да уж, подумал я, старик отнюдь не был тем маразматиком, каким казался во время нашего первого знакомства. Он сидел напротив, хитро и нагло уставившись на меня, и торжествующе улыбался. Мне даже показалось, что я могу прочесть мысли сапожника. А сводились они все к одной, до безобразия наглой и обидно простой: "Хрен вы меня возьмёте!"

Проклятье! Мои обвинения действительно беспочвенны. Точнее, почву они некоторую под собой имели, но уж очень зыбкой она была. Да и скользкой, словно брусчатка в дождливый день.

Мой внезапный визит был нацелен на одно — расколоть сапожника, застав его врасплох, склонить, как бы это глупо не звучало, к сотрудничеству. Заставить выдать вампира, который, как не крути, всё-таки был сыном старика. Более того, он был сыном, которого сапожник даже таким — непостижимо, но факт — любил.

Последнего рьяно утверждать не стану, но тогда к чему ему укрывать вампира?..

Но то ли у меня просто-напросто нет всех тех талантов, способных вывести злодея на чистую воду, то ли сапожник оказался совсем не так прост, как я думал. Не знаю, как насчёт первого — судить меня некому, — а во втором я уже, кажется, убедился.

Ухмылка, красовавшаяся на довольной физиономии почтенного старца, была подтверждением моих невесёлых догадок.

— Господин Охотник, — словно вспомнив какое-то важное дело, встрепенулся сапожник, — у вас ко мне всё?

Я молчал. Долго молчал. Злость бурлила во мне, грозилась излиться наружу, подобно закипевшему в кастрюле молоку. Мне казалось, что я уже чисто физически ощущал валивший из моих ушей пар и рвущуюся из кастрюли, именуемой головой, обжигающую жидкость.

Вероятно, обретя свободу, этот кипяток мог привести ко многим бедам. Но, к счастью, некто, неизвестный мне, приоткрыл крышечку, и бурлящая жидкость умерила пыл.

Наконец я улыбнулся и сладким, полным завораживающего пения наяд, голосом произнёс:

— Собирайтесь, господин сапожник — мы идём к вам в гости.

С истинным наслаждением я прочёл в глазах старика тревогу. Где-то глубоко-глубоко в себе я ощутил, как некто снял кастрюлю с огня.

Небольшое одноэтажное обиталище старого обувного мастера, снаружи выглядевшее вполне пристойно, являло собою картину поистине жалостливую внутри. Всюду, куда не плюнь, валялось то, что я называю мусором, а для почтенного сапожника, по-видимому, представляло чуть ли не священную ценность.

Что тут сказать? Дом старика — это склад. Вроде той кладовой, что я видел у него в лавке, только попросторнее. Сапожник, похоже, был явным фанатиком своего ремесла, и проявлял к нему прямо-таки нездоровый интерес.

— Ну и бардак, — вынес я приговор, оглядывая бедлам, царивший в доме, — как здесь жить можно?

— А вот это уж вам абсолютно всё равно должно быть, — пробурчал обиженный старик.

— Да, да... — задумчиво покивал я, соображая, где проклятый старикан мог прятать спящего в этот час вампира.

Мест, надо сказать, для этого было не много. Если точнее — совсем не было.

Брезгливо отодвинув ногой лежавший предо мной драный туфель, видимо не выброшенный хозяином из-за всё ещё целой подошвы, я прошёлся по комнате, бывшей, как ни странно, гостиной.

Только из-за одного вида слежавшейся пыли, которая покрывала все имевшиеся в комнате горизонтальные поверхности, почему-то стало трудно дышать. Хорошенько прокашлявшись, я прошёл в следующую комнату — ею оказалась спальня хозяина. Здесь сохранилось некое подобие порядка и опрятности.

Чего-либо, представлявшего хоть какой-то интерес, я не обнаружил. Даже в старом дубовом шкафу ничего подозрительного не нашлось. Разве что моли целая туча. Никогда столько не видел. Видимо, крылатые паразиты жили в этом шкафу испокон веков и сменили не одну сотню поколений.

Вернувшись в гостиную, я ещё раз всё хорошенько осмотрел и, дав знак старику следовать за мной, вышел во двор.

На дворе я тщательно осмотрел постройки кухни, курятника и ещё бог знает чего, пока не подошёл к погребу. "С него надо было начинать", — запоздало подумал я, берясь за ручку покосившейся от времени маленькой двери.

— Стойте! — широко раскрыв глаза, заверещал вдруг сапожник. — Туда нельзя!

— Это ещё почему? — Мысленно потирая руки, я изобразил недоумение на лице.

— Здесь охранное заклятие — оно может вас убить. Войти могу только я.

— Какое ещё заклятие?! — вспылил я. — Откуда вам знать, как накладывается охранное заклятие?

— Не верите? Тогда скажите, почему на двери не висит замок?..

— По недосмотру хозяина, — раздражённо буркнул я.

— Ну что ж, — вдруг успокоился старик, — тогда вам действительно нечего бояться. Входите.

Я немного покумекал на эту тему. Либо старик меня считает полным идиотом, либо... э-э-э... второго, похоже, не дано...

— Ладно, — прошипел я, — тогда снимите заклятье!

— Я не умею, — пожал плечами старик, — его не я ставил.

— А кто же? — воскликнул я, окончательно теряя терпение.

— Знакомец мой один. Заезжий. Воевали мы вместе, вот он по дружбе и сладил мне такой вот замочек.

Мне подумалось, что сапожник сейчас противно и зло захихикает, но тот смотрел на меня ничего не выражающим взглядом. Хотя нет — поигрывало какое-то лукавство в его маленьких глазках.

— Колдун что ли ваш друг? — Я недоверчиво покосился на старика.

— Немного колдует. А вообще кольчуги мастерит под заказ. Легче и крепче кольчуг, чем у него, и не сыщешь. Он на колечки тоже что-то там наколдовывает — так, что те вовек не порвутся.

— Ну и чёрт с ним, вашим знакомцем! — гаркнул я. — В погреб как попасть?

— Вам никак. — Старик явно был доволен собой. — Только я могу зайти.

— А если вы двери оставите открытыми?

— Всё равно, — пожал плечами дед.

Ну что ж, подумал я, не хочешь по-хорошему — будем по-плохому.

— Господин сапожник...

— Да, господин Охотник?..

— Не возражаете, если я останусь у вас ненадолго? Что-то опасаюсь в такую жару топать до центра. А тут у вас тенёк во дворе. Шелковица вон как раскинулась.

— А экипаж поймать разве нельзя? — тут же помрачнел старик.

— Не люблю я экипажи, — миролюбиво махнул я рукой, — укачивает меня в них.

— А на лошади, значит, не укачивает? Вы же на лошади к нам прибыли.

— А на лошади почему-то не укачивает, — пожал плечами я.

Сапожник сплюнул.

— И сколько вы намерены у меня пробыть? Надеюсь, на ночь не останетесь?

— Нет, — успокоил его я, — только до полуночи.

— Почему аж до полуночи? — совсем встревожился старик.

— Потому, — увлечённо разглядывая ногти правой руки, произнёс я.

Сапожник только вздохнул, грустно покачал головой и побрёл в дом. Я же, не без удовольствия, разделся до пояса, сбросил сапоги и устроился на низенькой скамеечке под деревом.

Уткнулся спиной в могучий ствол.

Интересно, сколько лет шелковице? Огромная, словно дуб...

Прикрыл глаза. Закинул голову назад.

Уснул...

Снился мне вампир. Он приветливо улыбался и хитро мне подмигивал. А я бегал за ним вокруг шелковицы и пытался достать мечом. У меня ничего не получалось. Как обычно бывает во снах, движения мои были медленны и давались с огромным трудом. Я что-то кричал, ругался, а вампир всё смеялся и смеялся. И звонкий смех его сводил с ума.

— Хочешь быть таким, как я? — спрашивал меня кровосос, ловко уворачиваясь от очередного выпада. — Хочешь?.. Я помогу тебе. Один еле ощутимый укус, и ты будешь жить вечно. Не будет болезней, не будет старости. Но будет свобода. То, чего ты заслуживаешь. Стань моим кровным братом, и мы свернём горы. Мы поставим на колени весь мир. Твои навыки Охотника и мои способности Высшего помогут нам в этом.

Я попытался ему что-то ответить, но гнев был слишком велик — из рта вырвалось только какое-то рычание.

Убить!!! Лишь эта мысль вертелась в голове. И, казалось, пока она не осуществится, не будет мне покоя.

— Ты только подумай, — невозмутимо продолжал вампир, подставляя ногу, отчего я неуклюже растянулся возле лавочки и с лихвой наелся травы вперемешку с землёй. — Подумай, от чего отказываешься? Ты будешь владеть всем, чего только пожелаешь. Любые богатства мира, любые сокровища... Все женщины мира будут твоими — только пожелай. Вся нечисть будет у тебя в подчинении. Ты не знаешь, какая это огромная сила!

— А пошёл ты! — наконец удалось выдавить мне.

Я поднялся и снова думал броситься в атаку, как обнаружилось, что бросаться не на кого. Там, где только что был скаливший клыки вампир, стоял сапожник и, зло нахмурившись, грозил мне пальцем.

— Я в твои годы мечом впустую не махал! — разразился криком он. — Что ни взмах — так душа тело вражье и покинет. Война — дело такое...

Я не слушал старика. За моей спиной что-то скрипнуло. Я резко обернулся — дверь в погреб была открыта.

Голос сапожника внезапно замолк. Тем лучше.

Я всмотрелся в черноту входа и, сглотнув взявшийся невесть откуда комок, шагнул к погребу...

Внутри было сыро, неуютно и темно. Мне приходилось идти на ощупь, а стены у этой чёртовой норы являли собою поверхность, сплошь покрытую какой-то склизкой гадостью. Словно я не в погреб спускался, а шёл по проложенному огромным слизняком тоннелю. Несколько раз я сдерживал рвотные позывы, и, когда наконец добрался до низу, сил моих больше не было — отвёл-таки душеньку...

Никогда меня ещё во сне не рвало. Надеюсь, что больше и не будет. Странные ощущения.

Покончив с вполне закономерным протестом организма против этого неприятного места, я попытался осмотреться.

Спросите, как я это сделал в полной темноте?

Не знаю — вот взял и осмотрелся. Сон — штука противоречивая и непредсказуемая...

Погреб на погреб совсем не походил. Единственная схожесть этого места с погребом была в том, что оно, место, тоже было под землёй. В остальном же подземелье походило на древний заброшенный храм. Или часть храма.

Невысокий, покрытый еле различимыми в темноте росписями, потолок подпирали массивные каменные колонны. Пол был выложен разноцветной мелкой плиткой, представлявшей собой какую-то мозаику.

"Вот бы сюда с факелом прийти", — мелькнула мысль.

Следующей мыслью было: "И зачем мне два факела"?

Подумал я так, пожал плечами, да и выбросил второй факел, даже не задумываясь над тем, откуда он у меня взялся.

Держа меч наизготовку в одной руке и факел — в другой, я сделал несколько шагов. Ничего не произошло. Я прошёл ещё несколько шагов. И замер, глядя на открывшуюся картину.

На небольшом каменном возвышении стоял внушительных размеров жертвенник, к которому с помощью кандалов для рук и ног была прикована некая молодая особа. Подойдя поближе, в ней я без особого труда узнал ту самую молодую маму, которую "спас" прошлой ночью от вампира. Женщина была обнажена.

Что тут сказать? Я обомлел. Она была необычайно красива. Единственное, что помешало моей грешной плоти воспылать желанием, это то, что девушка нечеловечески извивалась на жертвеннике. Вот только почему-то совершенно беззвучно.

Я тут же бросился к ней и, непрестанно повторяя нечто вроде "всё будет хорошо", попытался освободить её из плена. После нескольких безуспешных попыток я пришёл в глубокое отчаяние — браслеты на руках и ногах были цельными, без единой щели. В раскалённый метал её что ли заковывали?

Колдовство, будь оно неладно!..

— Колдовство, колдовство... — послышался успевший надоесть голос. Вампир стоял по ту сторону жертвенника, заложив руки за спину и с интересом наблюдая за моими действиями. — Что, не получается? — Он усмехнулся. — Ещё попробуй. Тоже мне, спаситель...

Я бросил в него факелом. Факел прошёл сквозь вампира и, ударившись об одну из колон, упал на пол. После чего погас.

Стало необычайно темно. И необычайно тихо. Тьма обволакивала меня, проникала в меня, выедая глаза и мозг. Тишина проглотила уши...

* * *

Это было, наверное, самое тяжёлое пробуждение в моей жизни. Во-первых, потому, что глаза никак не хотели открываться. Веки словно свинцом налились и к тому же дьявольски болели. Как, впрочем, и вся голова.

Да и вообще, создавалось ощущение, что меня хорошенько отмутузили, набив оба глаза, пересчитав рёбра и сломав руки и ноги — потому как тело тоже здорово ныло. А ещё мне свернули шею — голова, которая и без того, видимо, подверглась бездумной атаке какого-нибудь блуждающего обуха, двигаться отказывалась.

Со стоном я открыл глаза, осмотрелся.

Я полусидел-полулежал всё под той же шелковицей. Сквозь её листву пробивался свет неяркой луны. Почти полной. Как я мог столько проспать? Чёрт возьми, непростой это сон был.

Что-то тихонько скрипнуло. Я скосил взгляд на дверцу погреба и не удивился, увидев её распахнутой. Звук рассекающих воздух крыльев и звонкий юношеский голос в моей голове: "Удачной Охоты!"

Я рассвирепел. Как же так? Какая-то полумёртвая бестия играется мной, как игрушкой. Неужели я так беспомощен против неё? Неужели не смогу прикончить этого наглого вампира?

Смогу, чёрт возьми!

Я резко встал с лавочки — от чего чуть не скорчился из-за овладевшей всем телом боли и накатившего порыва рвоты. Проклятье! Да что со мной такое? Колдун чёртов! Точно Высший.

Худо дело...

Я осторожно расправил плечи, сделал несколько круговых движений руками, головой, пару раз присел... и с удовольствием осознал, что боль покидает тело. Чтобы наверняка увериться, что всё в полном порядке, сделал десяток отжиманий. И только после этого успокоился.

Ну, прощайся с жизнью, бестия. А ещё лучше — со свободой!

Одевшись, я подошёл к погребу. Прислушался. Ни звука. А вдруг он ещё там? А пожелание удачной охоты и хлопанье крыльев часть того странного сна.

Ответ на этот вопрос пришёл почти сразу. С туманом. И запахом крови.

Я тихо выругался, глядя в глубину переулка.

Именно туда вёл след вампира. Кого он выбрал на этот раз? Хорошо бы, невольно подумал я, если бы это тоже была всего лишь приманка. Ещё одну жертву мне мэр не простит. Это точно.

Да и сам я себе не прощу. Совесть у меня, между прочим, тоже имеется.

Я ещё раз выругался, выхватил меч и решительно зашагал по скользкой от недавнего тумана брусчатке. Всё, думал, не буду осторожничать. Найду и прикончу сволочь. Сегодня. Сейчас.

Район спал. Колдовство вампира действовало прекрасно. Я шёл меж двух теснившихся кирпичных зданий, поглядывая на чёрные окна. И всё же я шёл слишком громко. Поганец вел себя слишком тихо.

Я стал ступать более осторожно, а через мгновение замедлил шаг. Потому что почувствовал его. Он был совсем рядом. Такое чувство, будто...

Хлопанье крыльев. Я взмахнул мечом. И, естественно, промазал.

Снова хлопанье крыльев. Снова взмах мечом — мимо. Проклятье — темно-то как. Сильно маленькое пространство между домами, лунный свет не достаёт до земли.

— Аге. Веол. — крепко зажмурившись, прошептал я. Спустя мгновение, я поднял веки и с удовлетворением осмотрелся. Заклинанию "взгляд пантеры" меня научил вождь одного дикарского племени далеко на юге. Некогда, будучи ещё подростком, довелось немало поплавать по океану юнгой на торговом судне. Заморские страны манили, о них и их обитателях ходили диковинные слухи. А запах приключений манит и пьянит любого подростка. Я не был исключением.

При определённой концентрации воли и произнесении необходимых слов, можно делать многие вещи. У меня получались такие вот мелочи. Колдовская искорка во мне была, но она слишком мала для серьёзной волшбы.

Улицу и дома я видел теперь как в предрассветных сумерках. Вампир не мог застать меня врасплох. Хотя, учитывая его скорость... Наверное таки мог.

Тихо покачивалась ставня на окне второго этажа дома слева. И это был не ветер.

Я бросился в подъезд, взбежал на второй этаж и с силой врезался в двери одной из квартир плечом. Замок не выдержал, и я ввалился в узкую прихожую. Тумба с обувью была задета и, радостно разбрасывая содержимое, повалилась. "Эффектно ворвался, ничего не скажешь", — думал я, осмотрев одну пустую комнату и осторожно пробираясь ко второй.

За закрытой дверью ни шума. Хотя нет. Какой-то шорох. Приглушённый стон. Будто рот кому-то зажимают. Ах ты, бестия!

Удар ногой. Дверь распахнулась. Открытое окно. У окна вампир, обхвативший за шею хрупкую девушку в ночнушке. Её руки кровосос держал скрученные за спиной. На полу, у кровати, которая отделяла меня от вампира, молодой мужчина с неестественно вывернутой головой и двумя ранками на шее. В глазах девушки читался дикий ужас.

— Ну ты, тварь! — не выдержал я. — Хватит уже валить всех почём зря. Пойдём наконец на улицу и сразимся! Ты меня, сын кобеля подзаборного, уже так достал, что я тебе, клянусь, безо всякого меча шею сверну.

Брови вампира сошлись на переносице. На угрозы плевать он хотел. Но ему явно не понравилось, как я только что назвал его отца. Он отпустил девушку. Та бессильно повалилась на пол. Отступ на шаг, разворот и грациозный прыжок в окно.

Ну наконец-то, подумал я и рванул к двери в прихожую. Сбежал по лестнице, а из подъезда, пригнувшись, бросился вправо — спрыгнув с крыльца, перекатился по земле. Тут же встал с мечом наизготовку. Но на меня никто не собирался нападать. Вампир стоял посреди улочки, заложив руки за спину. Совсем недалеко. Шагов десять, не больше...

— Охотник, — улыбаясь, медленно говорил он, — а ведь ты поплатишься за своё хамство. Я пусть и нечисть, но дороже отца у меня нет никого...

— Да-да, у него тоже нет никого дороже, кроме тебя, — перебил кровососа я. — А в очень скором времени не будет совсем никого...

Два картинных взмаха мечом крест-накрест и боевая стойка. На моих устах насмешливая улыбка. Вряд ли в этом мире есть хоть кто-то, кто заметил бы, как во время этого красования левая моя рука скользнула к ножнам с кинжалом. Широкий замах рукой с мечом... Правая нога отталкивается, начиная бег навстречу вампиру, но превосходно сбалансированный серебряный кинжал уже летит впереди меня шагов на восемь. Узкое лезвие вонзается успевшему среагировать и броситься в сторону кровососу в левое плечо. Он падает. Я добегаю последние два шага и вонзаю свой клинок вампиру в горло. Позвоночник ломается. Мгновение я смотрю на широко раскрытые белоснежные бельма вампира. Выдёргиваю меч и отсекаю кровососу голову...

Я поднёс меч к глазам. Ни единой капли крови. Только еле заметно светились магические руны. Финты мечом перед собой я не зря выделывал. Так приводится в действие одно из свойств рун. Даже вампиру после этого сложно было уследить за моими движениями.

Голову кровососа я спрятал в сумку на поясе, тело оттащил на ближайшую улицу попросторнее — по иронии судьбы это оказалась Книжная — и раздел донага. Когда наступит рассвет, останки сгорят с первыми солнечными лучами, упавшими на них. Если оставить одежду, то сперва сгорят только неприкрытые части тела — остальное будет тлеть на жаре целый день. Ни к чему пугать народ изувеченными трупами. Доказательство моей победы есть. Больше трофеев не нужно.

Итак, с вампиром я покончил. Но оставалось ещё кое-что. Точнее кое-кто, не дававший моему разуму покоя.

Сапожника дома не было. Я обошёл весь дом и двор. И, наконец, вновь подошёл к погребу. Дверь была по-прежнему без замка. Врал старик про охранку или не врал? Я обнажил меч и хорошенько рубанул по двери — как можно ближе к петлям. Лезвие прошло дерево насквозь и завязло в нём. Ничего не произошло. Я хмыкнул, выдернул меч и вышиб ногой дверь. Ступил под сырые своды. "Взгляд пантеры" ещё действовал.

Стены погреба самые обыкновенные — ничуть не похожие на стены из моего сна. Но спуск такой же длительный. Застоявшийся затхлый воздух омерзителен.

Я ступил на сырой пол. И вот теперь-то мне удалось рассмотреть, какие рисунки сложены из разноцветной плитки. Сюжеты их были повторяющимися. Только "герои" разнились. Вот несколько оборотней раздирают женщину. А чуть поодаль гуль и вампир вместе сосут кровь из пожилого мужчины. Рядом обросший мхом леший варит в котле над костром младенца.

Больше присматриваться я не стал. Лишь выругался и трижды сплюнул. Может сон продолжается? А я всё ещё сплю в номере полюбившейся мне гостиницы, коротая время до заката, чтобы выйти в очередной раз на безуспешную охоту.

Но нет. Это не сон. Всё реально. Мой тяжкий вздох выразил согласие с этим печальным фактом. Держа перед собой меч, я двинулся вглубь зала. Жертвенник из сна я уже видел столь же отчётливо, как своё лицо каждое утро в зеркале. Он был пуст. А вот сапожник стоял по другую его сторону, заложив руки за спину. Знакомая поза. Вот только ехидной улыбки не было. Плотно сжатые губы. Прищуренный взгляд.

Я подошёл.

— Здравствуй, Охотник. — Голос щипал сильнее самого лютого мороза. — Зачем ты сюда пришёл?

— Я хочу знать, — хрипло потребовал я.

— Что же знать?

— Что здесь происходит? Что это за место? Кто ты?

Сапожник легонько усмехнулся.

— Зачем тебе это знать, сэр Хевад? Ты добился своего. Убил вампира. Завтра твой очередной подвиг возвеличат и ты получишь какой-нибудь орден. А выезжая из города, ещё долго будешь слышать за спиной восторженные крики: "Да здравствует герой!"

Речь свою сапожник заканчивал донельзя мрачным голосом. Я сглотнул подступивший к горлу комок.

— Так зачем ты здесь? — с нажимом повторил сапожник.

— Чтобы знать! — выкрикнул я. Страх меня разозлил. Так часто бывает. — Чтобы знать, что за зло здесь творится. А в том, что здесь происходит зло, я не сомневаюсь. Кто ты, старик? Сапожник? Или демон? Кто ты?

— Демон? — усмехнулся старик. — Нет. Зови меня мастером.

— Мастером чего?

— А можешь звать костюмером, — продолжал он. — А можешь звать просто — сапожник.

Разговор меня начинал бесить. Хороший знак. Когда я взбешён, страх пропадает. Главное не выходить из себя окончательно. Тогда безоговорочное поражение. Старик далеко не прост — это ясно как божий день. Вот чего именно от него ждать — непонятно. Нужно продолжать разговор.

— О каких костюмах речь?

— Об известных тебе. — Знакомая улыбка. — Костюмах оборотня или вампира. Речь о тех костюмах, кои меняют сущность человеческую. Я — маг, Хевад. А ты — везунчик. Из Охотников на сей момент ты единственный, кто удостоился встречи с таким как я.

Я уже второй раз сдерживал себя в желании почесать затылок. О чём этот старикан говорит? Ничего не пойму.

— Рыцарь. Что ты знаешь о нежити и прочих нелюдях?

Я молчал.

— А об их происхождении?

Я молчал.

— Где, как и отчего появился первый из них? Яхве создал? Велиар3? — Старик замолчал, вопросительно глядя на меня. Я молчал.

— Ну ладно, — вздохнул мой странный собеседник. — Ответ прост на самом деле. Чёрная магия. Я — мастер чёрной магии, бедный ты мой человечек. И творец подобных магических созданий. Более того. Я один из первых, кому удался подобный опыт — обращения человека в зверя. Дальше больше — мы научились создавать многих чудовищ без человеческого материала.

Я глубоко вздохнул, переваривая услышанное.

— Но... зачем? — только и смог, борясь с изумлением, выдавить я.

Теперь вздохнул старик:

— Ну, на этот вопрос тоже просто ответить. Нам нужны были бойцы. Сильные, выносливые, быстрые, неуязвимые. С неуязвимостью не всё хорошо получилось. А вот остальное, пожалуй, удалось. Ты же читал Святое Писание, знаешь о древней битве сил Зла и Добра. О той самой битве, масштабы которой невозможно представить. По сравнению с которой недавняя Война Стихий — детские шалости. Весь мир был объят огнём и потоплен в крови. Славное было время... Так вот Зло в Книге — это мы и наши создания. Так и появилась нечисть. — Старик помолчал. — Мы потерпели поражение. Но не были истреблены.

Я ждал, что сапожник скажет что-то ещё, но он молчал. Тогда спросил я.

— А сейчас зачем их создавать?

— Правильный вопрос, — улыбнулся старик. — Ответ на него ты получишь несколько позже. Сейчас важно другое.

— Что же?

— Помнишь, я говорил о твоём завтрашнем дне? О восхвалении тебя, о твоём победном выезде из города?

— Да, — зло ответил я, крепче сжав рукоять меча.

— Я хочу несколько подпортить твои планы.

— Кто бы сомневался, — усмехнулся я. — У меня есть вопрос.

— Задавай, — кивнул сапожник.

— Это... — я похлопал по сумке на поясе, — действительно было твоим сыном?

Левый глаз старика дёрнулся два раза. Но ответил он спокойно:

— Да. И я его любил. Я знал, что однажды сюда заявится Охотник, способный одолеть даже моего мальчика. — Сапожник вздохнул. — Знаешь, на самом деле есть много причин, которые могут толкнуть на создание монстров. Я же всего лишь хотел, чтобы мой сын жил вечно.

— Да разве ж это жизнь? — возмутился я. — Тьфу три раза!

— Жизнь. Приоритеты просто несколько меняются. Но это жизнь.

— Мерзость!

Старик прищурился.

— Ты поймёшь. Ты всё поймёшь.

В следующий миг "взгляд пантеры" перестал действовать. Я бросился в сторону. Перекатившись по полу, встал в стойку.

— Аге. Веол.

Не подействовало. Чёрт.

— Аге. Веол.

Ничего. И вокруг тоже ничего. Ни единого шума. Зал полнился тишиной. Я слышал биение собственного сердца. В окружающем безмолвии это было невероятно громко. Какая ирония. Создателю нежити меня выдаёт моё же сердце. Живое настоящее сердце. Почему-то я знал, что мои опасения не глупы. Знал, что чёртов колдун слышит моё сердце.

И не ошибся. Сильный тупой удар по затылку лишил меня сознания.

Эпилог

Ветер. Я всегда боялся его. Сначала страх был детский — боялся, что меня унесёт Хозяин Ветра. Детей всегда пугают им, чтобы они не смели гулять в непогоду. Позже, когда подрос, меня стали посещать иные мысли. Что-то, связанное с предназначением... или, скорее, с судьбой. С концом и началом чего-то. Смысла в подобных самоистязаниях, мучивших голову, я не видел. Но во мне всегда были магические задатки. И, в том или ином случае, они проявлялись.

Потому я боялся ветра. Интуитивно. Неосознанно.

Суховей. Ураган. Буря. Шторм. Смерч. Как много страшных слов, связанных с ветром.

Но наиболее страшен ветер перемен. Хорошо, если он доносит свежесть дождя, наступающего на измученные жарой земли. А если он доносит запах гари? Или запах горелой плоти? Или крови...

Я знаю этот запах.

Но нет ничего страшней ледяного ветра. Того, который поглаживает сейчас мои волосы, покалывает морозом лицо...

Того, который холодит изнутри мои лёгкие и оставляет изморозь на губах. Того, который шепчет странные, непонятные слова, от которых веет могильной сыростью.

Того, который, легонько толкая меня в спину, подводит к черте.

Post Scriptum

Открыв глаза, первой мыслью я отметил, что "взгляд пантеры" вновь действует. Даже получше прежнего — я рассмотрел рисунок на потолке. Прямо надо мной красовалось, если можно так сказать, зеркальное отображение алтаря. На нём лежал человек, над которым склонился некто в длинном балахоне с накинутым на голову капюшоном.

Чёрт возьми, а ведь мысль про зеркальное отражение не зря пришла в голову. Я лежал на алтаре. Не связан, не покалечен, не убит. Хотя постойте-ка — моя правая рука выглядывает за край. На кисти глубокий порез, запёкшаяся кровь. Но боли нет. Я приподнялся на локте и выглянул за край алтаря. Прямо под тем местом, над которым нависала моя рука, была воронка — с отверстием в её центре. Чёрный цвет стенок наталкивал на страшную догадку — это был кровосток. Сколько туда моей крови утекло — одному Богу известно. Было очень-очень холодно. Казалось, что я всё ещё чувствую порывы ледяного ветра. Что со мной сотворил маг — полагаю, скоро узнаю. К чему это приведёт — не хочу думать.

Я сел, спустив ноги с алтаря. Очень закружилась голова. Я зажмурился. Посидев так немного, открыл глаза. Огляделся. Старика не было видно. Интуиция подсказывала, что встречусь я с ним ещё очень и очень нескоро. Встал на пол, прислушался к ощущениям. Вроде ничего необычного — кроме того, что "взгляд пантеры" так долго действовал.

Утро было близко. Я его отчётливо ощущал, будучи под землёй, и факт этот вселял в меня непонятную тревогу. Тревогу немалую. Где-то глубоко я бы даже назвал это чем-то похожим на ужас. Я попытался прогнать странные мысли, но не вышло. Тогда я выбрался из погреба и быстро зашагал по направлению к гостинице.

Идя по улице Книжной, мимо места, где было оставлено тело вампира, я обнаружил разнесённый на несколько метров пепел — судя по всему, немало ног по нему прошлось. Напросившийся вывод я принял совершенно спокойно — в подземелье я провёл сутки. А сейчас заканчивалась первая ночь полнолуния.

Очень хотелось есть. Но мысль о любимом блюде — булочке с молоком — почему-то вызывала стойкое отвращение. Но это уж совсем невероятно. И совсем тревожно.

Порог гостиницы я переступал с первыми лучами солнца. Они уже успели лизнуть верхушку крыши. Мне же в это время подумалось, что я сейчас сойду с ума. Тревога настолько завладела моим разумом, что на тот момент я испытывал единственное желание — вонзить клинок себе в горло. И снова злость спасла. Я знал, что старик совершил надо мной какой-то ритуал. Быть может наложил какое-то проклятие. Я не знаю. Я был вне себя от злости — и только это позволяло сохранять рассудок.

Придя в номер, я первым делом зашторил окна.

И тут я понял, как жутко устал. Устал так, как не уставал никогда в жизни. Казалось, что если я лягу спать, то просплю пару веков. А я лягу спать.

Сумка с головой вампира отправилась на обеденный стол, одежда и снаряжение легли прямо на пол. Завалившись на диван, я позвонил в колокольчик, вызывая консьержа. Тот не заставил ждать, и через десять минут, плотно и без удовольствия позавтракавший свиным жарким, я уже принимал тёплую ванну. Борясь со сном, я, тем не менее, пролежал до тех пор, пока вода почти совсем не остыла. Нехотя вылез, отёрся и завалился на кровать. Укрылся одеялом с головой и наконец уснул. Ещё в полудрёме мне вдруг подумалось, что раны на руке уже нет.

Сновидений не было.

Разбудил настойчивый стук в дверь. Я попросил подождать, нехотя одел халат. Открыл двери. За ними оказался мэр Броссак собственной персоной — в сопровождении четырёх гвардейцев и того самого напыщенного индюка. Взгляд мэра был столь же проницателен, сколь и холоден.

— Сэр Хевад, — наконец заговорил он, — скажите мне, есть необходимость в вашем аресте?

— А? — обозвался я, всё ещё зевая и протирая глаза. — Что?

— Позапрошлой ночью вампир снова напал, — холодно продолжил Броссак. — Снова был убит человек. И я прекрасно знаю, что вы в курсе. У нас есть свидетельница — вдова жертвы. Она видела вас.

Мэр прищурился.

— Ну да, — пожал плечами я, — видела она меня. И я её. Конечно, чёрт возьми. Я ведь шёл по следу!

— И? Каков результат? Опять ничего? Почему не явились ко мне? Где вы были более суток? Как посмели спать сегодня весь день? Консьерж мне всё доложил — вы явились под утро.

Я вновь пожал плечами:

— Не явился, так как был не в состоянии. А результат в сумке на столе.

Броссак кивнул одному из гвардейцев. Тот подошёл к столу, заглянул в сумку. Сперва на лице его отобразилось удивление, затем он хмыкнул и достал за волосы голову приснопамятного кровососа. Видок не из приятных, но гвардеец, судя по всему, и не такое видал.

А вот мэр чуть в обморок не свалился. Вскрикнул, задышал глубоко. Ноги подкосились. Верные телохранители поддержали.

— Значит, вы таки сделали дело, — дрожащим голосом сказал Броссак.

— Сделал, — кивнул я, заинтересованно окидывая взглядом струхнувшего мэра, и отмечая, что мне нравится видеть этот страх. Вот бы приставить нож к его горлу. Тогда сполна можно насладиться ужасом жалкого человечишки...

Стоп. Что такое? Мэр, конечно, всегда был мне неприятен, но угрожать ему?.. Да что это на меня нашло? Я потряс головой.

— С утра явитесь в казну за вознаграждением, — наконец справившись с собой, официально заявил Броссак.

— Непременно. — Я удовлетворённо хмыкнул. Мэр это заметил, и на лице его отразилась злость. И вновь мне захотелось приставить клинок к его горлу. И поднажать... Чуть-чуть... совсем немножко... чтобы выступила кровь... кровь... только припугнуть... кровь...

Дальнейшее я смутно помню. Меня охватил азарт. Перед глазами протянулась тёмно-красная пелена, а сердце забилось сильнее, разгоняя по венам пустоту. Теперь я знал, что во мне не осталось ни капли крови. Звуки утонули, подавляемые оглушительным грохотом в висках. Я прочёл ужас на лицах моих гостей. С упоением смотрел, как медленно гвардейцы, словно под водой, выхватывали из ножен шпаги. Мэр, закатив глаза, оседал на пол. Я криво усмехнулся, ощупывая языком выросшие клыки...

И тогда, стоя над шестью изломанными трупами, испачканный кровью и облизывающийся, я самодовольно отметил, что не ощущаю никаких угрызений совести. Никаких сказочных терзаний по поводу того, что я всю жизнь истреблял мерзких тварей, одной из которых стал. Не было и отвращения к предыдущей жизни. Всё происходило так, как должно было происходить. Мне нравилось жить раньше. И нравится жить сейчас. Я вообще люблю жизнь — любую. Зачем грызть себя, если мне хорошо?

Нет, не было никаких угрызений. И никакой совести. А было только хлопанье моих перепончатых крыльев и встречный ветер. Ветер перемен.

1 Автору известно, что слепота летучих мышей — всеобщее глубочайшее заблуждение. Но в мире данной книги — это доказанный факт. <==

2Здешняя религия называется "кристианство", от имени Сына Божьего Кристиана, аналог христианства.<==

3 Яхве — в реальном мире также Ягве и Иегова, предположительное произношение личного имени Бога в Ветхом Завете. Велиар — в реальном мире также Велиал и Белиар, в Библии демоническое существо, дух небытия, лжи и разрушения; в книге используется в значении Дьявола, также упоминается с прозвищами Разрушитель и Препятствующий. <==