Пантере я верила безоговорочно с первой минуты. В конце концов, она и помогла мне поставить точку в прошлой жизни. Но порой зарождалось у меня в душе смутное и нехорошее чувство — все же мне пришлось своими руками убить Вольфа не просто так... Сколько раз я и так, и эдак возвращала в памяти тот день и час — и каждый раз мой ум убеждал меня в том, что выбор сделан мною самостоятельно и правильно. Винить Пантеру не в чем — она делала свое дело.
А, может, стоило броситься ей в ноги? И вымолить жизнь Вольфа еще до того, как все зашло столь далеко? Еще до того, как абордажные крючья вонзились в борт 'Черного волка'. Думаю, она выслушала бы меня... Не знаю, каково было бы решение — но выслушала бы. Как слушала целый месяц, прошедший с нашей с ней встречи...
Святая Мария, она все знала... И, сцепившись с ним на палубе, по нелепой случайности пропустив удар его тяжелой шпаги — она не просила о помощи. Она могла бы крикнуть, могла бы приказать — но молча теряла силы и кровь, пока я сама не решилась разрядить в Вольфа пистолет.
Когда пришло понимание тех событий — то воспоминания захотелось загнать в глубину, не думать о них. Что и удавалось мне какое-то время — лишь спустя полгода у меня хватило сил разложить в голове все по полочкам.
...Управившись с ранеными из абордажной команды — все же саксонцы Вольфа умели постоять за себя, я подхватила все необходимое для перевязки и поспешила в капитанскую каюту. И на полдороге столкнулась с ее первым помощником. Уверенно поднимаю на него глаза, ожидая услышать слова если не восхищения, то уважения — все же я впервые преодолела свой страх и перескочила на вражеский корабль по вантам, для меня это большое достижение, особенно если учесть, что обратно вернуться было гораздо сложнее. И вместо того, чтобы всецело поддерживать капитана, я еще и вцепилась в ее здоровую руку, чтобы не упасть в клокочущую водяную пропасть между двумя бортами. Возможно, он поэтому смотрит сейчас на меня, как на крысиный помет?
-Эх, — он берет меня за плечо сильными пальцами, так, как будто сейчас бросит за борт. — Хуже дурака только дурак с инициативой.
Понимаю, что сейчас бы надо и разрыдаться, вот только слез нет, а он разворачивает меня спиной к переборке:
-Ты знаешь, что этого гада надо было взять живым?
-Но он ранил капитана, и ей было не выстоять...
-Ты смотришь только со своей колокольни... И ранить ее ему удалось только потому, что Пантера пощадила его жалкую жизнь. Она же его не задела ни разу! И не потому, что не могла, а потому, что не хотела, — он почти кричит, но так, что слышу его я одна, но этот тон ледяного металла...
-То есть я все испортила? Но ведь у нее не было шансов против его шпаги...
-Шанс есть всегда. Да, он был дьявольски мал. Но я уж был готов перехватить поединок, как вдруг твое явление. И откуда такая прыть? — он усмехнулся. — Кто б подумал, Марта с пистолетами...
Первый помощник с досадой машет рукой, отпустив меня, и уже уходя в сторону мостика, бросает на ходу:
-Иди уже куда шла. Хоть к чему-то ты приспособлена...
Он ушел, а я еще не могу совладать с внезапной слабостью в коленках. Час назад передо мной стояли расширенные от недоумения и все такие же пронзительно-синие глаза Вольфа, а сейчас их совершенно заслонили пугающие глаза первого помощника — густая серая мгла, прохладно-клубящаяся ночной забортной водой, подернутой туманом, и абордажным дымом, а глубине обещающие обволакивающее тепло золы из очага.
...Надо же, а я так и не взглянула в глаза мертвого Вольфа, не закрыла ему их. Да, я не осознала его мертвым, хотя и твердо знаю, что его останки вместе с останками взорванного фрегата давно ушли на дно. Как быстро меняются приоритеты — я два года ждала этой встречи, каждую минуту думала, как буду обнимать его, ощущая под руками литые мускулы, вдыхать его неповторимый запах, зарываться лицом в эти густые русые волосы... И вот — он у моих ног, а мои мысли и глаза в другую сторону: саксонцы Вольфа умели сражаться, и абордажная команда успела получить свою порцию сабельных ударов.
И эта страница жизни со временем была перелистнута. Перевернута, но не вырвана. Потому что Вольфа можно было не убивать. Хотя только я одна не хотела этого делать. И именно я это сделала.
-Заносите, — рык боцмана, и в без того переполненный лазарет в полумгле дыма втаскивают еще и еще окровавленные тела. Лохмотья пестрой одежды, нелепо торчащие бороды...
Экипаж Пантеры предпочитает черный цвет и умудряется избавляться от лишней растительности даже в отсутствии пресной воды. Интересно, как ей удалось убедить их в том, что морская вода не так уж и страшна? Еще будучи губернаторшей, знала, что моряки избегают мыться во время плавания, и даже Вольф, возвращаясь из рейдов, умолял не обнимать и не целовать его, пока он не примет ванну. Хотя меня это и не особо смущало — но именно в нем, а вот его боцман, с которым доводилось несколько раз близко столкнуться — я запомнила не лицо и даже не голос, а отвратительную вонь.
Но вот только этого мне не хватало! В этот раз ребят потрепало серьезно, и делить предназначенные им медикаменты с захваченными пленниками не хочу. Шанс пополнить запасы — только в порту, а сейчас у меня каждая капля лекарств на счету. Трудно предугадать, когда мы ступим на сушу в ближайшие недели, и лишать кого-то из наших молодцов возможности поменять повязку?
-Никуда не надо никого нести. Пленников — в трюм.
-Капитан велела сюда, — обсуждать со мной ничего не собираются.
-Все равно не притронусь к ним, пока не разберусь со своими.
-Да что с тобой такое? — оторопело выговаривает один из каперов и явно не готов меня одобрить.
-Здравый смысл, — бросаю через плечо, даже не оборачиваясь, что бы не отвлекаться от зашивания раны. — Если закончатся бинты и лекарства, будет бунт на корабле, потому что мы начнем терять людей. Что не ясно?
Он уходит, все же оставив пленников на полу лазарета.
Легкие быстрые шаги, звук вбрасываемых одним точным движением в ножны клинков:
-Марта, это что, невыполнение моих приказов?
-Нет, капитан. Это попытка пресечь в корне Ваши благородные, но недальновидные порывы, — даже не поворачиваюсь к ней, потому что держу стакан с ромом у губ раненого, и пытаюсь просчитать время, за которое выпитый алкоголь начнет действовать как обезболивающее.
-Так, — она зловеще спокойна. — Что именно тебе не хватает?
-Да ничего! Мы уже три недели болтаемся в море в бесконечных стычках. И неизвестно, когда у меня будет возможность пополнить аптеку.
-Нитки у тебя есть. И рома у нас с запасом. Может, кто-то и выживет. Они храбро сражались, как и положено шотландцам. Отважный и благородный противник заслуживает человеческого отношения, — она поворачивается к своим ребятам, дожидающимся очереди. — А там кто знает, может и выкуп за них возьмем.
Она выходит, а мне остается вздохнуть и настроиться на двойную работу.
Ну, вот и все. Срываю окровавленный фартук, забрасываю его отмокать в тот таз, в котором только что отмыла руки не только от крови, но и пороховой копоти, в которой перемазалась, пока отмывала парней — лучше морская вода, чем валяться в грязи, поту и засохшей крови. Это прямой путь к заражению ран.
Надо бы заглянуть к капитану. Извиниться за то, что спорила с ней на глазах экипажа — в правоте сути спора я все рано уверена. Да и взглянуть на нее не мешает — она никогда не попросит помощи сама, за исключением самого первого раза, когда Пантера попросила зашить ей бровь, да и то это было скорее не для нее, а для меня — она просто показала команде, что доверят моему лекарскому искусству.
Она вообще удивительная — когда я коршуном спикировала к ней, лежащей на палубе в луже перемешавшейся ее и Вольфа крови, и разорвала рубашку, она не дрогнула, хотя вокруг было полно мужчин, передававших по цепочке груз с 'Черного волка' на наш корабль, подбирающих на палубе брошенное врагами оружие. Заметила под рубашкой полоску плотной ткани, которой она притягивала свою роскошную грудь так, чтобы она не мешала и не оттопыривала широкую кожаную перевязь с ножнами. Честно говоря, ее грудь я тоже видела, когда Пантера помогала мне приспособиться к таким мелочам корабельной жизни, как мытье морской водой из норовящей расплескаться лоханки. Но все же...
-Погоди, я пересяду как-нибудь так, чтобы заслонить тебя от посторонних глаз, — быстро шепчу ей на ухо, оглядываясь в поисках удобного места на залитой кровью и заваленной телами палубе.
-Глупости какие, — она насмешливо поднимает бровь. — Бинтуй давай, у меня еще куча дел. А умереть от такой глупости, как кровотечение, только потому, что неудобно раздеться... Ну, ты даешь...
Тихонько скребусь в дверь ее каюты. Ледяной голос, не поднимая головы от карты и циркуля:
-Докладывайте, доктор.
-А что докладывать? У меня порядок... Я хотела...
Он спокойно прерывает меня:
-Порядок? Вообще-то, не сомневалась, иначе зачем Вы мне нужны. И да, возьмите у меня в сундуке все чистое постельное белье и белые рубашки.
-Зачем?!
-Вы же два часа назад испытывали нехватку бинтов. А в порт мы, помнится, за это время зайти не успели.
-Но... Но мне пока хватает...
-Тогда что это был за балаган на глазах раненых? Захотелось славы всеобщей заступницы? — она все же поднимает на меня глаза и выжидательно смотрит, такая красивая даже в сдерживаемом гневе. -Хорошо хоть, шотландцы Вас не поняли.
-Прости..., — перехожу все же на более привычное обращение. — Прости, я переволновалась за твоих ребят. Знаю, как ты ими дорожишь, как ценишь каждого. И не хотела допустить, чтобы кто-то из них погиб не в бою, а вот так обидно, в обнищавшем лазарете.
-Ладно, я поняла тебя, — в ее голосе примирительные нотки. — Но вот время и место выбрала неудачно. Тебя спасло только то, что ты женщина. Любой другой на твоем месте, осмелься он перечить мне, да еще когда не до конца закончился бой, был бы пропущен под килем. А ты ведь знаешь, что это такое. А, Марта?
-Прости, — меня не страшит жуткая пиратская казнь, потому что я ее просто не переживу, умру еще не достигнув воды, не то что подныривая на веревке под поросшее ракушками днище. Но все равно поеживаюсь от мысли, что эти острые края вцепились бы в мое тело, изуродовали бы лицо... Хотя вот у Пантеры я как-то при хорошем освещении насчитала штук пять шрамов, ставших внезапно заметными на пронизывающем холодном ветру. И все равно она красавица, а я — серая мышь в штанах с чужого... хм... плеча.
-Все, забудь. И, кстати, — она откладывает циркуль. -Если не изменится ветер, то мы через двое суток будем в порту. Я изменила курс...
Но к вечеру усилилась болтанка, и на небе практически перестали быть видны звезды. Все внутри сжималось в комок от нехорошего предчувствия — надвигался шторм, один из тех, о которых я только слышала обрывочные рассказы.
-Марта, погаси лампу. Если опрокинется, то еще и пожар тушить придется, — крикнул мне боцман, пробегая мимо лазарета.
Фрегат погрузился во тьму.
Почти на ощупь проверила еще раз, чтобы не разлетелись мои склянки и инструменты. Приготовила под рукой все необходимое на случай травм, неизбежных, если начнет ломаться и падать на палубу такелаж.
От бессилия что-либо сделать еще полезное и от дневной усталости я, очевидно, придремала у стола, положив голову на руки, потому что проснулась от того, что падаю вместе со стулом назад. Чудом успела придержаться — хорошо, ножки стола намертво закреплены к полу. Так, а у меня сейчас полетят пациенты по углам? И тут успокоилась, что не худа без добра — их так много, что на полу они расположились довольно плотными рядами, среди которых было бы затруднительно пробираться в пышных юбках, к которым я привыкла раньше. В штанах до щиколотки и босиком было в самый раз, потому что сновать приходилось постоянно — то попить дать, то повязку поправить. В отличие от монастырской лечебницы, тут приходилось держать ухо востро — мало кто сам что попросит. Или они брали пример с Пантеры, или вообще так было заведено тут — выяснять это смысла не было, тем более сейчас, когда мне пришлось опуститься на четвереньки, чтобы не завалиться с размаху на человека, которому и так уже не повезло сегодня...
Мысль о том, что не повезти может нам всем, причем грандиозно, пришлось загнать в такую глубину, что она там сидела тихо-тихо, просто помимо моей воли заставляя сердце завести себе двойников в горле и под коленками. Свято помня слова Гиппократа о необходимом союзе врача и пациента, я решила, что и сейчас должна внушать всем своим видом уверенность в благополучном исходе этой ночи, хотя бы потому, что все в лазарете понимали, что каждый из них был бы сейчас нужен наверху. И действительно, шевеление в углу заставило насторожиться:
-И куда это мы?
-Не время сейчас тут отдыхать, — парень решительно выполз из-за лежащих товарищей и направился к двери, на ходу затягивая широкий ремень.
-Вернись, — пытаюсь подражать Пантере с ее невозмутимо-уверенным голосом. — И немедленно. Тут я решаю, кто может быть полезной парой рук, а кто — обузой.
-Что?
-Ровно то, что я сказала. Сил у тебя сейчас немного. И рана на бедре — это не лучший способ стать сильнее. Я ничего не понимаю в морских делах, то сейчас не доверила бы тебе и ревень сажать.
Сдавленный смех из темных углов тесного помещения прибавил мне уверенности:
-Я не заперла дверь только потому, что если пойдем ко дну, надо будет отсюда выбираться.
Вот тут уже грохнули вслух. И в ответ снаружи что-то тоже плеснуло, едва не выбив крошечный иллюминатор под потолком, а затем послышался ужасающий скрежет.
-Вот черт, — послышался полный горечи голос. — Снесло таки...
Что там снесло, меня не особенно волновало, но вот факт, что если что-то падает, то кого-то обязательно придавит, усваивает с детства каждый флорентиец — у нас бывали землятресения. Прислушиваюсь к звукам за бортом и начинаю пробираться к двери, решив не брать все же сумку, так как вряд ли смогу делать что-то серьезное в темноте и на дожде, а вот несколько бинтов в карманы штанов сунуть надо. И со следующим ударом падающих деревянных конструкций высказываю за дверь — я же далеко не пойду, мне важно удостовериться, что все в порядке с людьми, а если что и случилось, то моих сил точно хватит, чтобы затащить в лазарет.
Но едва выползаю, держась за ускользающие из рук переборки, на палубу, как меня бросает на четвереньки. Успеваю заметить на мостике капитана — и как она там удерживается, если волны с разных сторон поочередно перелетают через ее голову? Успокаиваюсь — раз она там стоит, да и первый помощник тоже, то куда я денусь. Тем более, что и команда не сидит без дела, но смысл их работы от меня, дилетанта, ускользает напрочь. И весь корабль кажется странным сочетанием хаоса волн и обломков и упорядоченных действий людей.
Увидев, как группа матросов тянет какой-то канат, решаю, что и мои руки тут не будут лишними, и мелкими перебежками, цепляясь за бухты толстых канатов, закрепленных на палубе и чувствуя, как смола липнет к пальцам, пытаюсь пробраться к ним.
