Лайм. Судьбе назло.

Прибыль — риск. Прибыль — риск. Люди никогда не любили чрезмерно рисковать собой. Пусть рискует кто другой, а мы пожнем доставшиеся лавры. Разумно, что ни говори.

Что ж, если решить эту задачу по-другому никак нельзя, то вы получите этого "другого". Я дам вам такого дурачка.

-Поэтому я и не собираюсь втягивать в это дело всех нас, — заявил я. — Нашу общину. Я хочу провернуть это дело сам, один.

— Ты? Один? — Зак, казалось, опешил. Еще бы.

Я приготовился быть по-деловому честным, уверенным и убедительным. Если мой план не убедит Арника, то все мои идеи проваляться в темную бездну.

— Ну, во-первых, ты сам сказал, что чем меньше "ушей", тем лучше. О моем плане знаем только мы. Мы можем этим и ограничиться. Моя идея, твоя помощь. По-моему, куда уж как меньше. Это сводит риск быть разоблаченными к минимуму.

Зак кивнул. Он был согласен. Но держался настороже.

— Во-вторых, если к сиятельной поеду я, то в дело не придется просвещать никого из посторонних. Никаких сборов, ни каких советов со своими, никакого выбора гонца и всего такого прочего. Зачем привлекать лишние уши?

Арник снова кивнул в знак поддержки. Глядел внимательно, напряженно. Значит, понемногу проникался.

— В-третьих, если случайно кто-нибудь об этом прознает, и меня схватят "Шестеро ножей", то никто и не подумает перевести стрелки на тебя. Рук рассказывал о планирующемся налете? Да. Кто слышал о его словах кроме тебя и "рукавиц"? Я. Так что выходит, я все знал. И вполне мог самостоятельно решиться провести задуманное. Повестись на легкие деньги. С кем не бывает. Я же молодой, глупый.

— Но они могут тебя пытать. Что будет, если ты не выдержишь пыток и признаешься, что я тебе помогал? — В голосе никакого сочувствия в мой адрес — Зак дорожил лишь собственной шкурой.

— И что? Даже если я во всем сознаюсь и скажу, что действовал с твоей помощью, кому они поверят — мне или тебе? Ведь кроме нас двоих об этом уговоре больше никто не знает. Поэтому тут твое слово против моего. А что весит мое слово? Пшик. Пар на солнце. Так что в случае, если об этом прознают "Шестеро ножей", пострадаю только я.

Прибыль — риск. Прибыль — риск. Мои доводы были стройны и имели вес, так что доля риска для Зака значительно уменьшалась. И не мудрено — я ведь не зря корпел над этим под звездным небом.

— И последнее, — сказал я, и устало пожал плечами. — Я подхожу для этого дела. Как ни как я — уличный вор. С людьми каждый день сталкиваюсь. В тонкостях общения вроде неплохо понимаю. Язык подвешен. Умею говорить, но умею и слушать. Не болван какой-нибудь. Делов-то всего — приехать, добиться встречи, и объяснив, что к чему, получить деньги и вернуться. Даже врать не придется. Ужели не справлюсь?

Толстяк недоверчиво прищурился, глядя на меня с высоты своего роста. Почесал свою лысую башку, с сомнением взвешивая все "за" и "против".

— Лайм, ты понимаешь, что хочешь обойти "Шестерых ножей"? Одну из самых крутых банд этих мест. Ты так спокойно говоришь об этом? Ты не боишься?

Я нервно сглотнул, почувствовав, что от одной мысли об этом холодеют руки. Не боюсь? Боюсь, да еще и как боюсь. Не бояться только дураки и мертвецы, и первых от вторых отделяет не так уж много. А я умный, и поэтому знаю, когда следует бояться. В моем плане было много разных моментов, где все могло пойти не так. Много разных "но". Да только бывают ли идеальные планы? А если бывают, то где уверенность, что даже при идеальном раскладе все пройдет так, как запланировано? Нет. Одно из подтверждений этому мое появление в этой поганой тюрьме. Но что я точно знал, что здесь меня не ждет ничего хорошего. И я готов был рискнуть и сделать все возможное, чтобы выбраться из навернувшегося кошмара.

— Зак, скажи честно — а что мне терять? — ответил я. Ответил честно, от всего сердца. — Или я за деньги подпишусь и стану чужой собственностью, или Данчи с ребятами разделают меня под мясную тушу. Третьего не дано. Сам видишь, у меня и так и так нет выбора.

— Верно, — ответил он. — Выбора у тебя и нет.

— Вот именно. Все это задумано мною ради спасения своей шкуры. От "кулаков". От Данчи, и от ему подобных. И кому, как не мне ратовать за успешное окончание сего плана? Вот я и выбрал того, на кого с уверенностью могу положиться. Того, в ком я могу быть уверен на сто процентов, что он не подведет, не опростоволосится, и будет работать с лучшей отдачей. На себя. Знаешь же поговорку: хочешь сделать хорошо — сделай сам.

— Так что для тебя риск минимальный, — подвел итоги я. — Если дело не выгорит — что ж, хуже будет только мне. А если все получиться... — Я постарался изобразить многозначительный взгляд и потряс рукой с воображаемым кошелем золотых монет.

Авторитет задумался.

Деньги. Они всегда были краеугольным камнем всего и вся. За деньги, всунутые вовремя в нужные руки, можно было изменить многое. Достать для себя то, что тебе никак не положено, пронести через бдительный досмотр то, что проносить не положено. Можно было добиться того, чтобы охрана и стражники закрывали свои глаза на небольшие, или же большие твои вольности (в зависимости от количества золотых монет). А азартные игры? Многие люди попадали в кабалу, не имея возможности расплатиться за чрезмерное пристрастие к своим дурным привычкам, ведь проценты здесь набегают быстро. Короче, много чего позволяли лишние пара-тройка монет. С их помощью даже можно было решить судьбу человека... Впрочем, как и во внешнем мире.

Зак хмурился и деловито жевал губы, делая вид, что занят размышлениями. Но я прекрасно знал, каким будет его ответ. За свое спасение сиятельная Вортексская могла бы заплатить очень даже неплохие деньги, особенно если угрозе подвергалась ее дочь. Намного больше, чем я задолжал "кулакам". И Зак мог их заполучить, абсолютно ничем не рискуя (я, конечно же, не в счет). А если кто что случаем и прознает, то все можно будет списать на меня, которого, опять же, совершенно не жалко.

Босс делал вид, что сомневается, а я стоял перед ним и сходил с ума совсем по-настоящему. Ведь от его согласия зависела моя судьба.

Но я был уверен в его ответе. Что ни говори, а уличный вор просто обязан уметь разбираться в дебрях человеческих душ. И мелкая душонка Арни мне была видна как на ладони. Моя идея была ему понятна, была проста и осуществима. Все обнажено и открыто. Вот навар, вот цена. Все, как на весах. Деньги — риск. Риск — деньги. Какая чаша перевесит? Выгода есть, риска никакого. Кто ж не купится? Польстится любой. А он, Арник Зак, разве исключение?

— Итак, если я соглашусь на эту авантюру, то, что тебе нужно будет от меня? — уже по-деловому спросил "барон".

Я вздохнул с некоторым облегчением. Было видно, что он заглотнул мою наживку. Можно было несколько расслабиться и перевести дух. Но особо увлекаться этим не стоило. До конца было еще ой как далеко!

Итак, что мы имеем? Я гонец, Арник самолично дал на это добро.

Процесс пошел.

— Мне нужна "отлучка", — как можно более твердо сказал я и добавил: — Скаковая.

"Отлучка" была одним из изобретений нашего мира. Суть его сводилось вот к чему. Если какой-нибудь важной шишке, сидящей в тюрьме, нужно было передать некую весточку-указание во внешний мир, и сделать это вне бдительного надзора стражи и охраны, то происходило это примерно так.

Авторитет передавал сообщение одному из своих подопечных. Затем, за определенную плату (опять же денежную), старший надзиратель отпускал этого заключенного на волю. На час, на два. Гонец прибывал на заранее оговоренное место, где его уже ждали нужные люди. Там он отдавал переданные ему распоряжения, и получал важные сведения для своего босса. Таким образом, даже находясь в тюрьме, патрон мог не только быть в курсе всех происходящих дел, но и контролировать их. Потом гонец возвращался в тюрьму, соблюдая договоренные сроки.

Такова была идея. Поговаривали, что "отлучку" использовали не только для того, чтобы передать волю плененного авторитета на местных сходках, но и для более серьезных дел. Но об этом лучше было не говорить. Главное, — все оставались довольными. И "корона" и надзиратели. Одни решали свои архиважные вопросы, другие за пару часов прилично обогащались.

И не думайте даже помыслить себе о том, что во время таких вот "отлучек" заключенный-гонец мог себе позволить бесследно раствориться в утреннем тумане. "Отлучка" бралась под слово авторитета, и если гонец оказывался слабовольным, и не возвращался в положенный срок, то "корона" объявляла общий экстренный аврал. И по всем дорогам стремительно разносилась весть — найти и привести к воротам тюрьмы такого-то и такого-то. Ведь иначе страдал престиж, и ни о каких дальнейших "отлучках" не могло бы быть и речи. И то и другое было недопустимо. И сотни, тысячи хмурых субъектов, оторвавшись от своих темных делишек, пускались в неусыпные поиски. И это давало гарантированный результат. Всегда, стопроцентно.

Гонца доставляли к вратам тюрьмы максимум на вторые сутки после бегства. Живого или мертвого, это уже было не столь важно. Слово авторитета оказывалось нерушимо (ведь гонец таки вернулся), а охрана тюрьмы получала подотчетное тело, смерть которого всегда можно было списать на несчастный случай или попытку к бегству.

Конечно, по этому "отлучку" давали не везде и не всем. На такого рода предложения соглашались надзиратели лишь тех тюрем, что были далеки от любых портов или от непролазного леса. Претендующая на "отлучку" персона должна была быть действительно важной. Да и гонцов выбирали не из кого попало, а из самых сознательных и проверенных заключенных.

Я знал об этом не понаслышке, ведь сам несколько раз был таким гонцом.

— Ты получишь что просил, малыш, — твердо заверил меня Зак. — Три часа тебе должно хватить. Час туда, столько же обратно, и час на разговоры.

Я кивнул в ответ. Замечательно. Просто чудесненько!

— Мало того, — добавил Зак. — Я договорюсь, чтобы тебе дали разрешили помыться, потому как высокородные особы на дух не переносят дурно пахнущих личностей. И, вдобавок, достану тебе хорошую рубаху. А то ходишь полунагим, как босяк. Заодно и штаны свои постирай. А когда вернешься из помывочной, я предоставлю тебе тебя всю информацию о Вортексских, какую смогу найти в нашей каталажке. Понял?

Когда Зак вышел, я позволил себе вытянуть ноги, и на мгновение прикрыв глаза, откинуться на пыльную стену в полном блаженстве.

О боги! Неужели у меня всё получится?

Часть вторая

Через час я, умытый, причесанный и в новой рубахе из небеленого полотна, стоял перед старшим надзирателем в полной готовности. Мрачный седой коротышка отдал приказ, и узкие деревянные двери отворились, дав нам возможность выйти наружу через такой же узкий и темный коридорчик.

Свобода! Взгляд, не останавливаемый преградами, дух, не стесняемый оковами. И повсюду — зелень, зелень, зелень. Сочная, мягкая, ласкающая взор.

К реалиям меня вернула опустившаяся на плечо крепкая и мозолистая рука.

— Итак, шрамолицый, у тебя есть всего три часа. Три, и не мгновением больше, — холодно сказал старший надзиратель. — Вот тебе оргаликс в полной сбруе. Если что случится с животным или с упряжью... ну, ты понял.

Я кивнул. Чего уж не понять? Со скакуном и с тюремным имуществом мне полагается быть предельно бережным.

— Если не вернешься к сроку... Впрочем, ты все знаешь, — злорадно просипел коротышка. — Брысь! — и, крикнув нечто грубое охранникам, снова скрылся в узком проеме.

Под цепким взглядом стоявших на стене стражников я подошел к оргаликсу. Скакун доверчиво нагнулся ко мне, прося лакомства. На первый взгляд, оргаликс весьма нелепое создание: большая треугольная голова с выпуклыми глазами, крепкое трехсуставчатое туловище, словно скрепленное из шаров, пара длинных ног и могучий длинный хвост для устойчивости. С верхнего "шара" спускались несколько мягких щупалец, которые всадники использовали вместо уздечки. Поначалу всё это все это выглядело несколько неуклюже, но бегуны из оргаликсов отличные: они не уступают в скорости четвероногим лошадям.

Проверив подпруги, укрепленные между вторым и третьим утолщением оргаликса, я одним махом, держась за луку, запрыгнул в седло. Затем вдавил пятки в теплый бок, заставив скакуна перейти на быстрый шаг. Зверь послушно тронулся с места, и я стал стремительно удаляться от мрачных каменных стен.

И, только оказавшись на достаточном расстоянии от тюрьмы, я нашел в себе силы оглянуться и бросить взгляд на скопление деревянных бараков, окруженных двойной оградой. Прощальный, как надеялся, взгляд.

В моем взоре было лишь безграничное презрение и отвращение. Теперь я ненавидел место, к которому раньше относился с традиционной почтительностью. Боги-творцы! Дайте мне сил совершить задуманное! И если мне повезет, я больше никогда не вспомню ни о бесцветных буднях, проведенных в злосчастной тюрьме, ни о злобно настроенных стражах и охранниках, ни о вечно угрюмых и настороженных собратьях-заключенных. И, великая тьма, никогда не вспомню о рыхлых телесах и свинячьих глазках своего босса-покровителя. Пень замшелый, хряк-переросток! Дерьмо. Все дерьмо.

Правда, к своим соседям-побратимам, Хмыку и Эду я зла не имел. Нормальные мужики. Но только и они мне до бычьего хвоста.

— Если все выйдет... — Я поморщился, и сплюнул в сторону ненавистного места и, подгоняя оргаликса, помчался к виднеющейся невдалеке дороге.

Дорога, гладкая и широкая, была прямая, как стрела, и уводила меня на север. Оргаликс несся во весь опор, подгоняемый моим улюлюканьем и хлопающей на ветру не в меру большой рубахой. А я, припав к его почти вертикальному корпусу, мягко держа направляющие щупальца, безмятежно улыбался, подставляя лоб и щеки пьянящему ветру. Лес, ветер, свобода — все это ударяло в голову не слабее хмельного вина. Тот глуп, кто не умеет ценить всего этого. Я улыбался, как маленький ребенок, увидевший свою первую погремушку. Боги, как я соскучился по всему этому!

Погода была отличной, что радовало меня еще больше. Весеннее солнце, неуклонно сопровождающее меня по небосводу, ласково грело спину. Мягкие лапы скакуна беззвучно ступали по песчаной насыпи дороги, быстро сменявшей один пейзаж за другим. Закончился лес, а за ним начался зеленеющий луг, наполненный пятнами разноцветных трав. Вот промелькнула в пышных садах одна деревня, за ней другая. В сторону от моего пути отходило множество других дорог, стежек и тропинок. Но я не сбивался с пути, направляя своего скакуна строго на север. Эх, а как хотелось или свернуть в сторону, или остановиться, чтобы вдоволь насладиться этим великолепием: давно забытыми запахами полевых цветов, земли, травы, гудением насекомых, шершавой корой деревьев. Туч, выходящих и скрывающихся за горизонтом. Всем, что хоть немного отличалось от привычной грязи, угрюмой серости и запахов, свойственных переизбытку не балующихся чистотой человеческих тел.

Люди мне попадались достаточно часто. На то она и дорога. Чаще всего я замечал путников, мерно шествовавших по краям дороги. Мужчины и женщины, реже дети — в основном крестьяне, шли группами и поодиночке, словно медлительные жуки. Все они или просто прогуливались, или спешили по делам, или путешествовали. Шли в гости или возвращались обратно. Они мелькали перед моим летящим взглядом, как уносящиеся мгновения. Простой люд, пыль на дорогах судьбы.