Лайм. Судьбе назло.

— Я оказался в тюрьме. И однажды, когда к нам подселили болтливого заключенного, он поведал мне то, что поведал, я решился — не будет еще одной плачущей женщины, не будет еще одной смерти. В моих жилах течет благородная кровь, и неужели ж я, сударыня, допущу такое!

Ты смотри. Проняло обеих. Кристелл же, как и прежде, кристально спокоен.

— Моя мать учила меня: уважай женщин, помогай женщинам, защищай нас, женщин. Наша доля и так не легка. И я, как только смог, преодолевая все тюремные преграды и законы, бросился сюда...

— Чтобы предать своих друзей за вознаграждение, — фыркнул, не выдержав моего балагана, блондин.

Но тонкий веер кокетливо шлепнул его по локтю.

— Полно те, Кристелл, — елейно проговорила сиятельная. — Ну как могут сродниться голубая и черная кровь? А деньги? Деньги всем нужны. Ты ведь тоже служишь у нас не бесплатно, мой птенчик?

Томный взгляд на него и быстрый на меня. Я снова галантно поклонился.

— От вас ничего не укроется, о мудрейшая, — только и произнес я. Моим медовым голосом можно было бы наполнять соты.

Увы, дел Армак, увы. Цепной кот ничего не решает в логове кобр. Твое мнение здесь ценно постольку поскольку.

— Я думаю, мы можем ему верить, Кристелл, — с плохо скрытой жесткостью в голосе произнесла Элайза. — В любом случае, что мы теряем?

Рыцарь кивнул. Свое слово он сказал.

А я подумал, — и правда, что?

— Я уже знаю почти все подробности. Осталось две последних. Итак?

Я раскрыл карты.

— Место, где будет совершено нападение — между холмом и дубовой рощей. А колдовство — заклинание "молния".

Блондин замер, яростно обдумывая услышанное. По его каменной физиономии и я, и женская половина благородного семейства поняли, что сведения были из ряда вон.

— Это так опасно, птенчик?

Кристелл очнулся.

— Более чем, — серьезно ответил он. — Это заклинание позволяет атаковать сразу несколько целей. В умелых руках до пяти. А в руках мастера....

Он запнулся и бросил взгляд на возлюбленную, на ее широко открытые от волнения глаза.

— И что же делать? — вопросила юная Эльвира. Ее голос сводил меня с ума. — Должен же быть способ обезопасить нас от этих грабителей. Я не могу выйти на бал в старых обносках.

Блондин кивнул.

— Способ есть. Нужно достать Кристалл Отведения....

Дел Армак снова замолчал и холодно взглянул на меня. Сиятельная с дочкой так же перевели свои взоры на молодого гостя.

— Я думаю, что... ему, здесь больше нечего делать, — жестко сказал он.

Согласен. Вор взял свою добычу, вор должен уйти.

— Десять камешков тебя устроят? — прохладно осведомилась старушенция. Конечно, старуха — сорок лет, что ни говори. Все, я стал ей не интересен. Итак, десять камушков. Хотя, смотря каких камушков. Нет, что ни говори, а это все же это сумма. Сумма с большой буквы.

— Конечно, ваше сиятельство.

Все. Битва отыграна. Наш с Заком план сработал на ура. И под удар подставлен только я. Если что-то пойдет не так, или, что еще хуже, бандиты не появятся вовсе, кто будет виноват? Правильно, этот рыжий хам и зазнайка. А найти меня и свои камушки они смогут без труда. Они знают, кто я и где я. А сменить свое место проживания я не смогу никак, даже при всем своем желании,

Я расслабился. Немного расслабился. Что ж, через несколько минут я получу кошель с камнями, сяду на свою двуногую клячу и через час буду под станами своего "дома". А там широкие объятия Арника, и тихие вопросы на ушко, как я мог обжулить двух высокородных. И не успел ли я за это время с младшенькой этого... того.

Мой взгляд невольно скользнул к личику Эльвиры. Осторожно коснулся больших карих глаз, обрамленных густыми ресницами, нежной белой кожи, алых губ. Хм, если бы не эта привычка корчить недовольную мину, губки были бы просто блеск. Взгляд, тем не менее, уже самостоятельно опустился на линию груди. Спелые яблочки с чужого сада. Вы так прекрасны, так свежи и так соблазнительны...

Визг, прозвучавший в комнате, ударил по собравшимся не слабее колокольного набата. Сиятельная заметила мой алчный взгляд и была вне себя от злости. Еще бы! Какой-то тюремный недокормыш смеет так пялиться на ее драгоценную дочь. Вот уж нахальство высшей степени!

Причина гнева сиятельной была понятна всем. Но было в этом и кое-что другое. Мой взгляд напомнил старушенции еще кое о чем — молодое тянется к молодому. Увы, это природа, и ничего с этим не поделаешь. Мое влечение к ее дочери вновь напомнило графине, что она уже не так молода, как раньше. И страх, тщательно скрываемый все эти годы, вновь вырвалось наружу: боже, а что если ее любимый рядом с ней не по любви, а из-за красоты ее дочери?

Я не просто позволил себе засмотреться на ее воспитанницу, я дал повод выйти наружу ее страхам. Вспомнить о безвозвратно увядающей молодости, о неустанно наступающих годах. О вянущей коже, о новых морщинках. Я сделал худшее, что только мог — напомнил сиятельной о ее возрасте.

А дальше камушек потащил за собою лавину.

— Да как ты смеешь! — крик сиятельной был похож на шипение взбешенной кобры. — Ты куда свои зенки вылупил, поганец безродный! — Все, все, что было сказано мной до сего момента, было с легкостью забыто. Я проломил тонкую стенку, и смертоносная лавина прорвалась наружу. — Ах ты...

Поток высокосветской ругани полился широкой рекой. От очаровательной кокетливой старушки не осталось ничего — сиятельная открылась в своем истинном лице. Мнительная, сварливая, мстительная и необузданная баба — таковым было ее нутро.

— Кристелл, накажи его! Сделай же что-нибудь!

Она была в ярости. Но я не ее слуга, не ее подданный — я принадлежу тюрьме. Я был недоступен для ее желаний, для ее гнева. Это было ново для сиятельной Вортексской. Как же излить свой гнев на чужого нахала?

Дел Армак зловеще улыбнулся. Ясно — куда кобра не доплюнет, там с легкостью пройдется своими когтями кот. Чего-чего, а опыта главному телохранителю было не занимать.

— Конечно, мы его накажем, — тон дел Армака не предвещал ничего хорошего.

— Но он же не наш слуга?

— Ну и что? Есть множество способов, сиятельная. Например...

Моя голова заработала на пределе своих сил.

— О нет, сиятельная, не надо меня наказывать. Простите, простите ради всего святого, — попытался было оправдаться я.

Но никто не может удержать спускающуюся лавину.

— Мы его накажем да? Мы можем что-то придумать? — шептала она, а сама пристально глядела в мои глаза. Очевидно, в них читались ужас и отчаяние, отчего сиятельная воодушевлялась все больше и больше.

— Мы его... — начал было блондин, но я с отчаянием перебил:

— Я готов на что угодно. Я виноват, и я готов понести наказание. Только не задерживайте меня более положенного срока. Если я не вернусь в тюрьму через полтора часа, мне не жить!

— Это мысль! — Ущемленные чувства старушки нашли наконец-то выход. — Мы можем его задержать?

— Конечно, — ответил начальник охраны. — Я хотел бы послать своего человека в тюрьму, чтобы он разведать обстановку. А этого наглеца можно задержать тут до... до окончания событий. Этого требует разумный подход. Примчался, наврал с три короба. Может, его вранье входит в планы этих людей? Может, это отвлекающий маневр? Может... да это может быть что угодно. Отпустить его отсюда с камнями? Ха, я бы с удовольствием оставил бы его в усадьбе, пока во всем бы не разобрался.

— Так чего же ты ждешь? — Яд прямо-таки сочился с перезрелых губ.

— Стража!

— Нет, нет, нет! — кричал я в исступлении.

— Да, да, да, — смеялись мне вслед глаза сиятельной...

Меня заперли в самой маленькой комнате третьего этажа. Хм, их тюремная камера была значительно роскошнее многих известных мне приемных. А ведь и я мог бы так жить. Если бы не... если бы не слишком много "не". Правда. Горькая правда. Именно горькая.

День клонился к закату. Я до самого вечера простоял у окна, следя за опускающимся солнцем. Я размышлял.

Итак, меня не только не наградили, мне даже не дали возможности вернуться в тюрьму. Гонец не вернулся к сроку... Значит, именно сейчас в сырых каменных стенах решается моя судьба. Если Арник Зак не прознает, что я не беглец, а узник, моя жизнь оборвется до следующего заката. Увы — таковы правила игры.

Обед и ужин, что принесла обслуга, так и остались нетронутыми. Еще бы — до еды ли мне сейчас?

* * *

Стоит ли говорить, что свою первую ночь в этом доме я спал очень плохо, несмотря на то что моя перина была достойна самого начальника тюрьмы. Я просыпался от малейшего скрипа, от тишайшего шепота. Все ждал появления подосланных ко мне Заком убийц. И знал же, что так быстро среагировать на случившееся невозможно, а все равно боялся. Крепко же нам всем вбили в голову страх за предательство своих боссов.

Только наутро, вместе с завтраком, я получил записку, написанную на дешевой бумаге, еще хранящей запах казематных стен. Сколько же нужно денег, чтобы передать записку узнику Вортексских, да еще от таких подозрительных посыльных? Наверняка немало.

Дрожащими руками я развернул бумажку. Тех, кто хотел бы полюбопытствовать: "А что это тут пишут этому рыжему наглецу", ожидало бы фиаско. У касты ловких рук был свой тайный язык, недоступный простым обывателям. В записке не было ни буквы. Там было нарисовано всего четыре картинки: ухо, перечеркнутый топор, решетка и кулак.

И могло все это означать только одно: "мы все слышали. Ты не беглец, ты узник. Держись".

У меня прямо камень с души свалился. Нет, петля соскользнула с шеи.

Потом я пережил кучу разных эмоций. Я немного поспал, но уже крепким, возвращающим силы сном. Затем я просто радовался тому, что дышу. Вслед затем радовался, что я наконец проснулся не за старой лавке, а на чистой перине. После того веселился и плясал от души: радовался свободе, вдыхал полной грудью новые запахи, прислушивался к незнакомым голосам за запертой дверью. Оживленно осматривал окна без решеток, удобную кровать без кусачих вшей. Валялся на полу и водил пальцами по пыльным ворсинкам под уставшим телом. Наслаждался тишиной и покоем, отсутствием тяжелой работы и гнусных надсмотрщиков над душой.

В общем, ощущения были еще те.

И только после всего этого я снова взялся за осуществление своего собственного плана.

Был бы рядом со мной напарник, он бы не удержался и спросил:

— Как? Лайм, ты раскрыт, ты наказан, ты отделен от всего мира! О каком таком плане ты говоришь, когда все и так пошло наперекосяк?

А я бы ему ответил:

— Да кто сказал? Они нарушили мой план? Ха, как бы не так!

Я мысленно вернулся к событиям минувшего дня. Да, все почти получилось. У нас с Заком почти получилось. План сработал почти безупречно: у меня уже почти были камешки, и я был почти свободен. Почти собирался вернуться в тюрьму с победой и, главное, с заслуженной наградой.

Только вот... кому это надо? Заку и мне? Кулак ему в грызло! Ведь возвращаться в тюрьму я не собирался. Нет, больше нет. Боги-творцы — куда? Куда возвращаться? К придурку Заку, к стражам-дебилам, к сокамерникам-недоумкам? Отдать свое будущее унылым будням, тяжелой работе и гнилой похлебке?

Не дождетесь. До бычьего хвоста всех и вся!

Вспоминая вчерашнее, я не мог не похвалить себя. Один "страстный взгляд" на дочь сиятельной, и весь план Зака летит в бездну. А как я удачно сыграл свой страх! А как вовремя бросил: "Только не задерживайте меня более положенного срока. Если я не вернусь в тюрьму в назначенный срок, мне не жить"! Естественно, что может быть более приятным, чем поразить врага в самое уязвимое место?!

Да, меня не пустили обратно в тюрьму. Да, меня заперли в комнате аж на третьем этаже, чтобы у меня не было шансов сбежать. Да, в случае успеха меня отпустят и отдадут обещанные камешки. Как говорил один мой знакомый стражник-сержант: "Дабы не было прецедентов". Придумали же словечко, — "прецедент".

Но они ошибались в одном. Это не они не пустили меня обратно в тюрьму, а это я не хотел туда возвращаться. Это я хотел остаться тут до развязки событий. Это у меня с помощью господ появилось шесть дней для того, чтобы я нашел путь, чтобы укрепить свои корни и остаться здесь навсегда.

Желудок заурчал, требуя пищи. Я взглянул на солнце. До обеда оставался еще как минимум час. Значит, есть время подумать.

Хотя я все продумал уже давно. На кого в том доме я мог оказать влияние? На Элайзу с Эльвирой? Да боже упаси. Я для них не заметнее дверного половичка. Они обо мне уже забыли. Кристелл? Тем более. Я для него не существую до самого последнего дня. Будет нападение, как предупредил я? Тогда подумаем. Нет? Ну, тут уже возможны варианты. И ни один из них не в мою пользу.

Слуги? Да они трепещут перед одной мыслью о наказании от сверхмнительной и сверхмстительной госпожи.

Оставался лишь один человек в этом доме, сынок сиятельной — Эрнан.

Что говорил мне о нем мой жирный босс?

"Есть у этой семьи и сын, возраста примерно твоего. Зовут его Эрнан. Тот характером пошел весь в отца — тихий, спокойный, сам в себе. Говорят, что он, возможно, того, э... умишком слаб. Все время или за книгами проводит, или вокруг поместья гуляет. На глаза редко показывается, все больше предпочитает одиночество. Делами дома почти не интересуется, и, похоже, наследницей дома мать предпочтет увидеть не сына, а свою любимую дочь".

Итак, где и когда бродит моя желанная дичь?

Обед принесли ровно в положенный час. Лиловая ливрея с равнодушным лицом поставила передо мной тарелки с едой. Божественный запах! Учитывая то, что я не ел уже более дня.

Но сначала о главном.

— Могу ли я увидеть юного Эрнана? — самым милым тоном поинтересовался я.

Равнодушное лицо стало еще более безразличным.

— Ты под замком. Тебе запрещено выходить из комнаты и с кем-либо видеться.

— Но вы же со мной видитесь? — тут же парировал я. Ливрея застыла. Ага, соображать надо.

— Тем более, — продолжил атаку я, — что я не собираюсь никуда выходить. Я хочу, чтобы Эрнан зашел ко мне в гости.

— Ты думаешь, сыну сиятельной так хочется общаться с тобой? Единственное время, когда он выходит из своих покоев, — это послеобеденный променад. И уж тем более он не захочет проводить его с каким-то рыжим заморышем, да еще и посаженным под замок.

Служка фыркнул и, забрав освободившийся поднос, вышел.

Обед был съеден в считанные минуты, и я перешел к следующей стадии своего плана. Я обыскал всю комнату и насобирал две пригоршни всякой мелочевки. Главное, чтоб они были одинаковы по весу и по размеру. Затем подошел к окну.

Итак, мне до зарезу был нужен юный графенок.

Мой план по его приглашению в свои покои был довольно прост. Я дождусь послеобеденной прогулки Эрнана и привлеку к себе его внимание. А потом мне придется приложить уйму сил, чтобы заинтересовывать его собой.

Я без труда открыл обе оконные створки. В комнату вихрем влетел свежий воздух. Запахло цветами, передо мной стрелой пронеслась стая птиц. То ли стрижи, то ли ласточки — я не разобрал. Осторожно переместившись на подоконник, я уселся поудобнее и стал осматривать доступное мне пространство.