— Спасибо, — даже не взглянув в ее сторону, роняет юноша, уткнувшись в книгу.
Та оскорблено фыркает, теряя интерес. Впрочем, быстро веселеет, мужицки хохоча в компании приобнявших ее подвыпивших посетителей.
Чтение как всегда уносит сознание. Табачный дым кажется поднимающимся под атакующей кавалерией столпом пыли. Разгульная кабацкая мелодия — грозным маршем шагающей пехоты. Впору представить себя, в красивых сверкающих доспехах, да на лихом коне. Или уже не так? Мантия, низко опущенный капюшон, срывающиеся с посоха заклятия.
Парень пытается нарисовать возникший перед взором образ. Даже улыбается, оторвав взгляд от страницы. Представленное определенно нравится. Лишь бы голову не вскружило. А то, что судьба носителей Дара далека от мечтаний, как-то забывается. Далеко не все, вошедшие под своды Академии ученики получают полновесный посох. Узка и терниста дорога, так легко оступиться. Для некоторых судьба сельского знахаря, лечащего чири, ярмом ложиться до конца дней. Боевые маги волочат службу в армии, мало чем отличаясь от замызганных солдафонов. Лишь единицам открыта дорога из красного кирпича, ведущая в покои придворных чародеев.
— Ах, как можно жевать столь чудесное мясо без пива, — раздается голос над самым ухом.
Звук заставляет отвлечься. Довольно неприятная персона, не понравившаяся с первого же взгляда. Очень поношенная серая одежда, местами покрытая засохшей грязью. Худощавый мужчина далеко за тридцать. Впалые, покрытые щетиной, щеки, бегающие наглые глазки и такая же улыбка. Точно крыса.
— Знаешь, — продолжает распинаться незнакомый тип. Садится рядом, кладя руку на плечо Рихарда (факт, что тот пытается отодвинуться, нисколько не смущает), — братья продают отменное пиво. Не доверяют городским пивоварням и правильно делают. Те вечно норовят разбавить сей нектар небес. Братья варят сами. Нет ничего лучше их темного, но у меня как на зло ни гроша в кармане...
Чего-то такого Рихард и ожидает. Никогда не понимал подобных, с позволения, людей. Да как-то и не стремится, стараясь просто избегать. Вот и сейчас юноша пропускает болтовню мимо ушей, в надежде, что попрошайка отстанет. Взгляд в сторону часовенки — скорее бы вернулись.
Оборванец между тем заглядывает через плечо паренька. Улыбка становится еще шире, но взгляд... Вмиг перестает походить на жулика.
— Узнаю руку монаха Франциска, — неожиданно выдает он. — Оригинал. Довольно редкая вещь, творения братьев ордена Молчание не часто встретишь в придорожной таверне.
Глаза Рихарда готовы вылезти из орбит, что весьма веселит собеседника. Тот берет из рук парня книгу, перелистывая на иллюстрацию. Миниатюра штурма крепости. Довольно детальная. Хорошо прорисовано вооружение и принцип действия осадных механизмов.
— Интересуетесь военным делом, молодой человек? — быстрый взгляд на замершего от изумления Рихарда. — Тогда не советовал бы начинать с Франциска. Хороший слог, поэтичный и легко читаемый, но, — незнакомец перелистывает несколько страниц, — монах не военный. Часто путает название машин и не разбирается в многоходовках маневров. Но главное совсем другое. Сознательно или по приказу Церкви тут искажены факты.
— Какие же интересно? — Рихард не замечает, как увлекает речь собеседника, прогоняя былую неприязнь.
— Битва в Бабочкиной долине. До сих пор Западноземелье и Папское государство считают ее гордостью и победой, переломившей хребет Темному Лорду. Истинна, увы, далека от написанного тут. Папе действительно удалось убить генерала Тщеславие и опрокинуть фланг. А в центре тяжелая княжеская пехота втоптала в землю легковооруженных казаков. Но северяне сильно вырвались вперед и оказались обстреляны с двух сторон. А затем зажаты подоспевшими морскими налетчиками нордами. Когда же в битву вступил сам Властелин, папа был сильно ранен, бросок рыцарей утух. Королевские маги сильно перетрусили, боясь один на один выступить против Лорда. К утру следующего дня на совете светлые в спешке отступили, оставив дорогу на столицу Священный город открытой.
Рихард от изумления открывает и закрывает рот. Невероятно! Немыслимо! Темная Война кажется священной и незыблемой историей. Юноша с детства зачитывается рассказами о храбрых паладинах, повергающих в прах порождения ада. А битва на Бабочкиной долине любимейшая тема. Рихард считает, что прочитал все имеющиеся книги и знает все. Или уже знал?
Обьединенное войско светлых сил. Король Аларих, князь (тогда еще независимая страна) Свендослав, папа Аэций Третий. Против них сам Темный Лорд и восемь учеников, павших колдунов, принявших имена восьми смертных грехов. В честь битвы сотканы гобелены, написаны поэмы. В храмах в памятный день поют особые гимны, а на площадях волшебники пускают огненное шоу. И каждый ребенок знает, именно тогда доселе несокрушимая армада Властелина дала трещину. Пал Тщеславие, мясник и детоубийца. Остатки рассеянного войска метались по стране, терпя поражение за поражением. В бездну канули все, лишь Блуд, упав на колени, вымолил прощение у Его Преосвященства папы Аэция.
Но что, если странный бродяга не выдумывает? И Бабочкина долина еще одно горькое поражение Альянса. В хрониках нет ни намека, что темные достигли стен Священного города.
На немой вопрос, так и не назвавший имени человек лишь подмигивает. Мол не все и не сразу.
Стук упавшей деревянной миски заставляет обернуться.
— Что не так? — ревет басом старший из братьев, закатывая рукава. Мышцы так и бугрятся. Такими ручищами подковы гнуть, а не снедь разносить. — Еда не по вкусу?
На сидящих за спиной, Рихард еще бы и час не взглянул. Серые мышки в таких же серых плащах. Усталые, покрытые дорожной пылью, доселе молча смотрящие на дно кружек с вином.
— Еда была бы отлична, — один из них откидывает капюшон, демонстрируя русые, очень хорошо ухоженные волосы и бороду, — если бы таверна не пропахла псиной!
При этих словах он и спутник вскакивают, скидывая плащи. Зал ахает и замирает, обрывается мелодия в гробовой тишине. Белые одежды с золотым шитьем, шпоры на сапогах. На бедре молодого настоящий меч, какие Рихард видел лишь на картинках. Бородач сжимает боевой молот, испещренный рунами и тускло мерцающий.
"Паладины!" — догадывается молодой человек.
Никем другим быть не могут. Причем рыцари смотрят как раз в сторону, где размещается юноша.
Шкрябает о пол отодвигающаяся табуретка. Пальцы касается плеча юноши, как-то покровительственно и с заботой. Незнакомец выходит вперед. Руки на виду, открытыми ладонями к рыцарям. Мол, вот я, бейте, хватайте. Кажется, что боятся священным воителям? Бородач собран, будто натянутая тетива. Взгляд через сощуренные глаза следит за малейшим движением. Лишь дергает бровью, приказывая молодому держать дистанцию.
— Надо же, какие чистюли в таком месте, — собеседник Рихарда хихикает. Красный язычок нервно облизывает губы. Предстоящая драка, будто опиумный дурман заволакивает незнакомца.
Молодой человек в испуге делает шаг от безумца. Где-то нутром понимает неправильность происходящего. Возможно, и до посетителей доходит. Одна из служанок открывает рот. От ужаса крик глохнет в глотке. Все застывают, не в силах оборвать оцепенение.
Лишь истеричный смех прокатывается по залу. Человек разводит руки, будто блаженный в молитвенном экстазе. Голова задрана, в глазах безумие. Кажется, вот-вот лопнут.
— Считаете себя вершителями судеб? — продолжает вещать незнакомец, голос звенит уверенностью и фанатизмом. — Палачами Безначального? Да вы просто надутые болваны!
Последние слова вырываются со звериным рыком. Застывший Рихард с трудом верит глазам. Человек меняется. Осанка сгорбленная, с диким ревем распахивает пасть, полную клыков. Чернеют когти на зарастающих шерстью лапах.
— Оборотень! — визжат из глубины комнаты.
Тут то все и срывается. Крики, меняющиеся на вопли. Посетители бросаются к двери. Через головы летит табурет, выбивая окно. Какой-то мужик тянет за волосы орущую матом женщину. Та первой, подобрав юбки, прорывается к спасительному проему. Через опрокинутые столы, через головы или по головам. Никто не замечает, но один так и остается лежать. Фигура в белой рубахе распластана лицом вниз, на полу растекается багровая лужа.
Лишь четверо продолжают стоять. Паладины, перевертыш, да вжавшийся в угол Рихард.
Оборотень, полностью преобразившийся, проводит взглядом разбегающихся. Но даже не делает попыток наброситься. Существо, полностью контролирующее внутреннего зверя, уникально. Похоже, потому рыцари и медлят, до последнего изучая повадки твари.
— Осторожнее, Гилберт, — гудит басом голос старшего, удобнее перехватывающего молот.
— Знаю, Десмон, — меч поет песнь, покидая с шелестом ножны. Звенят колокольчиком оживающие на клинке руны.
Молодой первым делает шаг к все еще неподвижному противнику. Удар с разворотом, вкладывая в замах вес тела. Благо пустой зал позволяет размахнуться. Клинок описывает дугу, намереваясь распороть волколака от ключицы до паха. Свист стали, ответный рык. Темная тварь поразительно проворна. Оружие лишь чудом разминается с жертвой и вот уже Гилберту приходится пятиться, уворачиваясь от когтей.
С хеканьем, Десмон размахивается молотом. Магия раскаляется, навершие вспыхивает ослепительным сиянием. Сноп молний тянется к оборотню. И снова ничего. Стрела света тухнет в покрывшем перевертыша мраке.
Рихард продолжает завороженно смотреть. Не в силах пошевелиться, кажется не дыша. Противники мечутся по залу, осыпая друг друга ударами и заклинаниями. Крушатся столы и стулья, тлеет выжженное на стене пятно.
— Рихард, мальчик мой! — раздается срывающийся старческий голос.
Про отца Бернарда то и забыли.
Аббат появляется посреди зала. В воздетых руках священный символ Безначального, испускающий волны света. За спиной свита, готовая прикрыть господина сталью и телами.
— Беги ко мне. Живо!
Мальчик, пригибаясь, петляя зайцем, бросается к монаху. На какой-то миг, сдается, не успеет. Когтистая лапа едва не хватает за шиворот. Лишь меч Гилберта заставляет зверя отшатнуться и упустить добычу.
— Ты почему тут..., — начал было разъяренный не на шутку аббат, — а ну прячься, кому велено!
Насмерть перепуганный Рихард молчит, как немой. Лишь не мигая смотрит на оборотня. Тот стоит, тяжело дыша. Всклоченная, местами опаленная шерсть стоит дыбом. Бугрятся мышцы на могучем теле. Тварь смотрит на Рихарда. Пристально и кажется с удивлением. Хотя кто обращает сейчас на то внимание.
Издав злобное рычание, перевертыш бросается вперед. Яркая вспышка заклинания, собачий визг, полный боли. Молодой человек на миг зажмуривается. Но едва раскрывает глаза, оборотня след простыл. Лишь разбитая в хлам таверна.
— Сбежал, — Десмон с грохотом ставит тяжелый молот на пол.
Рука шарит в кармане в поисках платка, пот так и струится по лбу.
Постепенно в "Веселый Джо" возвращаются звуки. Кто-то зовет кого-то. Скрипит дверь и первая любопытная физиономия протискивается внутрь. Ойкнув, тут-же исчезает. Во дворе то и дело кричат братья. Естественно речь о убытках. Наконец обращают внимание на зарезанное тело. Находке вторит женский плач.
— Ты чего творишь? — злобно сверкает глазами отец Бернард, тряся юношу. — Почему не сбежал?
Рихард никак не придет в себя. Из уст не сходит ни слова.
Взгляд монаха теплеет. Прижимает по-отцовски юношу, гладя черные волосы.
— Главное ты цел. Побудь тут, я сейчас.
Бернард выходит, переступая через обломки барной стойки. Ту в щепки разнес оборотень, упав всем весом. Старший паладин как раз покидает таверну. Уж больно громко негодуют братья. С последними аббат тоже хочет переговорить.
Рихард ловит на себя взгляд Гилберта. Молодой паладин подмигивает крестьянскому сыну.
— Ну ты как, малец? — весело говорит он, будто и не было страшной драки.
Юноша останавливает взгляд на рыцаре.
"Малец? — удивленно думает он. — А ведь мы почти ровесники"
И все же трудно найти более не похожих людей. Лицо паладина светлое и открытое, взгляд чуть ироничен. Рихард наоборот, будто вытесан из камня. Но, так или иначе, голос Гилберта помогает юноше справиться со страхом.
— Все хорошо... спасибо, — мальчик только теперь понимает, что лицом к лицу разговаривает с благородным, да еще помазанным на службу самим папой, — мой господин, — поспешно добавляет он.
Рыцарь смеется. Даже смотрит на простого паренька иначе. Совсем не как остальные. Просто как на человека. Равного. У Рихарда просыпается глубокое уважение к священному рыцарю. С вернувшейся уверенностью улыбается в ответ.
"Когда-нибудь я стану таким же, — думает он. — Я стану паладином"
Папские земли. Святой город
Яркий полуденный свет бликом отражается от златоверхого собора. Воркованию взлетевших стаек птиц вторит главный колокол. Его грозному, в чем-то воинственному зову отзываются малые. Переливаются перезвоном, ручьем растекаясь от колоколен. Проносятся по улицам, находя место в людских душах.
— Славься! Славься! — благоговейно вторит народ.
Архиепископ сам подобен величественному собору. Будто отколовшаяся фресочная часть стены. Переливаются всеми красками пышные одеяния. Пухлые пальцы, унизанные перстнями, снисходительно протягиваются к толпе.
Процессия подобна победному маршу. Архиепископа окружает многочисленная свита. Ветер развивает хоругви и знамена. Сверкают золотом оклады икон и прочих символов. Шумная, но чинная толпа льется от Карадагонского собора. Несмолкающей песнью и зажженными в руках свечами заполняют широкую улицу имени папы Аэция. Сегодня она пестрит праздничными флажками. Проходят мимо гостиницы "Удачный вечер" Из окон, смеясь, служанки сыплют лепестки роз. Особого благословения удостаивается держатель монетного двора. Дойдя до здания суда, народ останавливается. Высокая лестница, ведущая к кованой двери, так же заполнена.
Наконец Архиепископ делает взмах рукой. Огоньки в зажженных свечах поднимаются. Толпа ахает, хоть и не впервые видя подобное. Кто-то громко хлопает в ладоши.
— Смотри, — молодая мать в чепчике и так и не снятом фартуке, показывает четырехлетней дочурке на улетающий в небо огонек. — Вместе с ним твоя просьба дойдет до Безначального.
Глаза малышки округляются от восторга.
— Славься! Славься! — продолжает вещать народ.
Таверна "Не проходи мимо", расположенная рядом с Гальфридской площадью, полна шума, не смотря на довольно жаркое время суток. Окна как раз открывают вид на монастырь. Видимо, что бы местные забулдыги время от времени вспоминали о посмертной участи. Но не похоже, что соседство с орденом "Послушников благочестия" настраивает на благочестивый лад.
Публика как раз заходится смехом от очередной пахабщины. Новый анекдот о аббате и осле. Довольно забавный, если не упоминать в присутствии паладинов.
— Ну, не будь такой недотрогой, Эйгр!
Мужчина облачен в черные одежды сродни тунике. Закрученные усы и заостренная бородка придают довольно интересный и экстравагантный образ. Хотя ни гражданская одежда, ни висящий на поясе меч не скрывают печально известного Гвидо. Священника.
