Мой гадкий утёнок

* * *

День на удивление прошел спокойно, а вечером меня ждал сюрприз. Стоило мне войти в дом, как мелкий буквально повис у меня на шее. Он отпустил меня, только вняв моему обещанию угостить его апельсинами, но я даже не успел свободно вздохнуть, как он тут же ухватил меня за руку. Его любознательность меня просто ужасала — перезнакомившись почти со всеми живущими здесь людьми и вампирами, он без умолку делился впечатлениями и периодически засыпал меня вопросами, и у меня довольно скоро возникло желание куда-нибудь спрятаться. Он повсюду ходил за мной, вцепившись в мою руку мёртвой хваткой бультерьера. Это недоразумение замолчало, лишь приступив к трапезе, и то ненадолго. Я думал, что хоть здесь немного отдохну, но просчитался — в этот раз мелкий наглец не стал садиться отдельно, а оккупировал мои колени.

Купаться мы, разумеется, отправились тоже вместе.

В ванной этот птиц меня настолько достал своим чириканьем, что я, не задумываясь, заткнул ему рот... поцелуем. Вначале малыш растерялся, но постепенно расслабился и, кажется, начал получать удовольствие. Честно сказать, я тоже не ожидал этого от себя. Но его губы были мягкими и податливыми, со вкусом экзотических фруктов. Расслабившись, он открыл рот, пропуская туда мой язык. Я гладил его язычок, его нёбо, и он несмело начал мне отвечать. Увлёкшись процессом, я целовал его шейку, ключицы, маленькие твёрдые соски. Он выгибался, подставляясь по ласки, требовал большего, обхватив мою голову и сладко постанывая. Его хрупкое тельце было полностью в моей власти. Я целовал его нежный животик, аккуратно положив малыша на край ванны, потом спустился ниже и захватил губами его уже истекающий смазкой маленький член. Утёнок резко выгнулся и, широко раскинув ножки, стал неосознанно быстро толкаться, приподнимая и опуская свою соблазнительную попку. Я ласкал его тело. Гладил упругие мышцы, слегка сдавливал его соски и, достигнув пика возбуждения, он с криком забился в оргазме. Его сперма была терпковатой и вкусной. Я почувствовал, что нахожусь на пределе, но Утёнка трогать не стал. Пришлось воспользоваться собственной рукой. Получив разрядку, я оглядел своё чудо. Мелкий лежал в бессознательном состоянии: разметавшиеся мокрые волосы, слегка закушенная нижняя губа, весь открытый, беспомощный, нежный. Подхватив его на руки, я отнёс его на кровать. Малыш погрузился в глубокий сон. А я, наконец, смог заняться делами.

Глава 8

У кого как, а с некоторых пор для меня утро добрым не бывает. Как назвать такое безобразие, когда пробуждаешься от того, что тебя исследуют, ощупывая лицо, дергая за волосы и зажимая нос? А при этом ещё и подпрыгивают на твоей груди. Маленький негодяй заливается смехом, а ты чувствуешь себя старым, больным и уставшим. Как, скажите на милость, это чудовище могло вчера показаться мне хрупким и нежным? И вообще, если подумать, лорд Рей, ВАС вчера ПОИМЕЛИ! И кто — мелкий засранец! Я поздравил себя с этой мыслью.

Объект моих размышлений почувствовал, что я проснулся, и сразу же потребовал свою порцию сока. Док предупредил меня, что его поведение может быть непредсказуемым и подчас раздражающим, что вызвано адаптацией нервной системы птенца, но от этого мне ни капли не легче. Я уже начал сожалеть о том, что поселил это чудо в своей постели. Правда, вчера вечером осмотрев мелкого, док сообщил, что тот уже полностью здоров. Это была самая хорошая весть за последнее время, и я улыбнулся в предвкушении того, ЧТО вечером сделаю с ним...

С огромным трудом мне удалось спихнуть моё сокровище на попечение Коннора, за что Утёнок на меня страшно обиделся. Мне так хотелось покоя, что я решил не обращать на это внимания. Я мечтал о том, чтобы выпить чашечку кофе в уютной тишине, смакуя его вкус. Но, видимо, сегодня был не мой день...

Не успел я перевести дух, как тут же попал в лапы к Вильяму, буквально бредившему своей коллекцией оружия. Он, как муравей, рылся в книгах, отыскивая упоминания о редчайших экземплярах, а потом занимался их поиском для её пополнения. Но самое страшное, что если его что-то заинтересовывало, то он жаждал немедленно поделиться информацией со всеми вокруг, и особенно со мной, как возможным источником финансирования. Вильям с мечтательно-счастливым выражением лица был просто опасен, и каждая потенциальная жертва стремилась исчезнуть с его пути. Я только расслабился в надежде на спокойные полчаса отдыха, оставив расстроенного мелкого... но не тут-то было — Вильям увидел меня, схватил за руку и поволок показывать бесценные экземпляры, которые отыскал. И было совершенно бесполезно отказываться, пытаться договориться, давить на психику — он был одержим. А я — обречён.

В этот раз он с гордостью продемонстрировал мне рисунки двух ножей с узкими длинными лезвиями и изящной работы рукоятями. Эти два стилета действительно были необычны, но из всего потока информации я понял лишь, что они использовались для жертвоприношений, и удар наносился в сердце, чем и объяснялась их форма. Вильям с горящими глазами рассказывал о том, что уже начал поиск этих раритетов. Вырваться из его смертельной хватки удалось только благодаря внезапно появившемуся Ричарду. Он был самым благодарным слушателем из всех живущих в этом доме, а я, пользуясь случаем, незаметно улизнул.

По дороге мне вспомнилось, как рассерженный Вильям однажды настаивал на пополнении своей коллекции танком или, на худой конец, самолётом, что привело меня тогда в состояние полной прострации. Хотя я и выделил ему для этого отдельный бункер, перспектива спуска туда танка меня почему-то не радовала, хватит с него и пушек, которые он смог пронести втихаря.

* * *

Вечером меня ожидал очень холодный приём. Утёнок с обиженной мордочкой степенным шагом демонстративно прошествовал мимо. Некоторое время я наслаждался покоем и тишиной, но мелкий скорбной тенью и живым укором постоянно маячил перед моими глазами. Он горько вздыхал и как-то по-особенному причмокивал губами, представляя собой воплощение тоски и одиночества. Однако в этот вечер я решил выдержать характер и не обращать внимания на проделки Утёнка, а то он потом мне спуску не даст, и так уже крепко сел на шею.

Ужин тоже прошел в полной тишине, изредка нарушаемой возмущённым сопением. Утёнок всем своим видом показывал, что обижен, но я не сдавался, тренируя свою силу воли. Это безобразие продолжалось до позднего вечера. На ироничное предложение выбрать себе комнату по вкусу, он счёл нужным не отвечать и с гордым видом отправился в мою спальню. Нагло залез в мою кровать, правда, соблюдая дистанцию, и обозначил границу, положив посередине подушку. Я только пожал плечами. Ну что ещё я мог сказать этому оккупанту? Видимо, совести у него совсем не было. Вздохнув, я улёгся на свою половину, но долго не мог заснуть — мелкий ворочался, сопел, жалобно вздыхал и выглядел очень несчастным. Я притворился, что сплю, и через какое-то время услышал рядом шуршание, а затем моё наказание, убрав наконец подушку, прижалось ко мне, захватив как обычно в плен мою руку. Улыбнувшись, я, как будто во сне, обнял его за талию свободной рукой и привлёк к себе. Он никак не возражал, и к нам обоим тихо подкрался сон...

* * *

Проснулся я оттого, что Утёнок дрожал и тихо поскуливал. Он уже не спал, он плакал.

— Малыш, ты чего, что с тобой? — Я погладил его по голове. — Не плачь, не надо. Что случилось?

— Мне страшно, Рей... Они вернутся?.. Ты отдашь меня им?

Я поцеловал его и крепко обнял.

— О чём ты говоришь, разве я могу отдать тебя кому-то?

— Но меня продали, продали как раба за долги, — он всхлипнул. — Они опять могут прийти. Мне страшно, я боюсь, я не хочу... не хочу снова остаться один.

— Малыш, я тебя никогда никому не отдам. Ты мой, и только мой.

— Рей, пожалуйста, прошу тебя, я люблю тебя. Я...

Я не дал ему договорить, наши губы сомкнулись. Его била крупная дрожь, он боялся, но мы целовались как два сумасшедших. Его вкус, его губы, его запах, податливость — всё это просто сводило меня с ума. Я гладил, ласкал, прижимал к себе Утёнка, покрывая поцелуями его тело. Все наши чувства вылились в лавину животной страсти, когда мы сплелись, словно боясь потерять друг друга. Казалось, замерло время, весь мир, вся жизнь — всё стало неважным, остались только мы с ним. Я плохо помню, что было потом — страсть сжигала все чувства, все мысли. Малыш извивался в моих руках, стонал, и я сцеловывал его солёные слёзы. Он выкрикивал моё имя, царапал спину, а я хотел слиться с ним, стать единым целым, чтобы забрать его всего без остатка. Сладость его губ, жар его тела, бархат кожи — всё принадлежало мне. Тело Утёнка судорожно выгнулось, он выкрикнул моё имя, сжимая меня так тесно, что я позабыл обо всем на свете. Успев наслать зов, я вцепился зубами в его манящую и столь желанную шею и сделал первый глоток потрясающей крови.

Яркой вспышкой пришло наслаждение, а за ним тишина и покой.

Я пришёл в себя, крепко обнимая Утёнка. Не может быть, я ПОТЕРЯЛ СОЗНАНИЕ! Просто не верится. Такого со мной ни разу не было за всю мою жизнь. Утёнок спал. На его лице ещё виднелись невысохшие следы пролитых слёз. Он был такой беззащитный и слабый, с мокрыми подрагивающими ресницами, что хотелось обнять и оберегать его от всех невзгод. Я погладил его шелковистые волосы, осторожно, стараясь не разбудить, обвел подушечками пальцев контур полураскрытых, манящих губ и тихонько поцеловал... Он проснулся и обвился вокруг меня, как гибкая лоза оплетает мощное дерево, и, жалобно всхлипнув, прижался ещё теснее.

— Рей, пожалуйста, не бросай меня, я люблю тебя.

— Малыш, я никогда не отпущу тебя. Не бойся, я всегда буду рядом с тобой.

— У меня нет никого, кроме тебя. Прошу, никогда не предавай меня.

Я снова поцеловал его.

— Никогда. Никогда, мой Утенок.

Мы лежали, обнявшись, до самого рассвета, и я слышал, как бьётся его сердечко. Я был счастлив, я был не одинок.

Несколько дней пролетели как одно мгновение. Я никогда не задумывался о том, каково это — быть любимым и кому-то нужным, знать, что тебя кто-то ждёт. Я сам уже предвкушал каждую встречу с мелким, мечтал заключить его в свои объятья, услышать его голос, ощутить сладость его поцелуя, вкус его крови... И больше всего я теперь боялся снова остаться один. Я уже не замечал физических недостатков Утёнка. Он стал для меня необходимым — таким, какой он есть, — и другого мне было не нужно. Я был так поглощён новыми чувствами, что потерял осторожность, забыл о нерешённых проблемах и о своих врагах.

Глава 9

Накануне, заключив контракты с интересовавшими меня фирмами, я решил, что надо бы вывести Утёнка на прогулку, хватит ему сидеть дома. Но чем можно развлечь слепого ребёнка? И я подумал о вечере в хорошем ресторане. Сразу возникли вопросы с одеждой, так как всё то, что я смог ему подобрать, явно не годилось для такого мероприятия. Поездка в магазин за покупками вызвала бурю восторга. Из охраны я взял только вампира Дерика, чтобы не смущать малыша.

Меня как выгодного клиента встретили с энтузиазмом, а вот на Утёнка кидали презрительные взгляды. Но деньги решают всё — стоило мне лишь проявить недовольство, и отношение к нему тотчас же изменилось. В результате нашего похода счастливый мелкий с моей помощью набрал целый гардероб. Я тут же заставил его надеть чёрные узкие брюки и темно-вишневую рубашку. На все покупки, включая целую кучу мелочей, мы потратили часа четыре. Утёнок был так счастлив всем этим обновкам, что чуть не светился, а я ради его улыбки готов был скупить весь магазин. Завершив наш поход по магазинам, мы сначала заехали в офис, а затем я отправил мелкого домой. Пусть там вновь перемерит свою одежду, тем более что доставят её быстро.

Решив основные вопросы, я стал просматривать проекты рекламы одного из своих казино. От этого занятия меня оторвал звонок телефона. Я снял трубку...

— Рей?

Голос показался незнакомым, а этот номер знали очень немногие, и я сначала решил, что кто-то ошибся, о чём и сказал звонившему.

— Нет, Рей, я знаю, что это ты, и тебе ведь небезразлична судьба твоего уродца? Или я ошибаюсь?

— Осаго?!

— Надо же, всё-таки узнал! А теперь слушай, что я скажу. Твой урод у меня, его охраняют четверо, из них двое — люди, ты понял?

Мне показалось, что моё сердце остановилось. Он всё просчитал, нет такой магии и нет таких средств, которые могут воздействовать одновременно и на людей, и на вампиров.

— Рей, ты всего лишь пародия на вампира. Если ты ещё этого не понял, то я тебе разъясню. Узнав, что ты убил своего отца, я даже стал тебя уважать. Но я тогда ошибся. Ты слаб, тебя презирают. Может, объяснишь, как такой слизняк смог стать во главе клана? Сегодня в твоей охране был недовольный тобою вампир, а ты этого не заметил и не почувствовал. Он-то и сдал мне твою игрушку. Я уже пытался тебя убить, но ты меня удивил, расправившись с моими людьми. Поэтому я позволю тебе стать моим рабом или выбрать смерть. Даю на раздумья четыре часа, если не придешь, твой уродец умрёт мучительной смертью, ты знаешь меня.

Я действительно знаю Осаго и то, насколько он жесток. Он уже несколько раз пытался меня убить, но сегодня у него появился шанс.

Наша вражда началась после того, как освободилась должность Главного Мастера. Мы с ним единственные кандидаты, прошедшие специальный отбор. Победит сильнейший. Соперник же должен либо умереть, либо выразить полное подчинение.

Он сказал мне адрес и бросил трубку, а я ещё долго слушал гудки, отдающиеся мучительной болью в груди. В этот раз Осаго приготовил мне смертельную ловушку. Малыш находился в его доме, хорошо защищенном от вампирской магии. И у него так же, как и у всех вампирских кланов, был отряд боевиков, состоящий как из людей, так и вампиров. Если я не соглашусь приехать на эту встречу, Утёнок умрёт, если приеду, то его, скорее всего, всё равно убьют, но при этом кроме него пострадают и все мои подчинённые. Есть только один выход — вызвать Осаго на поединок, тогда даже если я потерплю поражение, мой клан будет защищён Советом. Но вызвать на поединок можно лишь с помощью магии крови, чего Осаго не допустит. Я с силой сцепил зубы, руки непроизвольно сжались в кулаки. Я чувствовал себя последней сволочью, зная, что должен буду предать своего малыша, должен буду оставить его на растерзание ради того, чтобы жил мой клан. Меня загнали в угол, я не смогу ему помочь. Сердце снова покрылось ледяным панцирем, проливая кровавые слёзы.

* * *

Отец всегда говорил: "У лорда нет слабостей, иначе он не заслуживает титула". Я и не был для него этой слабостью, так же, как и моя мать. Он не любил её. Возможно, у них был брак по расчету. Я был очень похож на неё. Ненавидя мою мать, отец вымещал на мне свой гнев, раздражение и презрение. Сколько помню себя, он постоянно унижал меня и подвергал немыслимым наказаниям. Он стремился раздавить любого, кто переходил ему дорогу.

Когда мне было пять лет, отец особенно жестоко избил меня, а моя мать, заступилась, пригрозив, что уйдёт от него. Мой отец озверел. В ярости он был страшен — он убивал её, заставляя меня на это смотреть. После этого моя жизнь превратилась в ад. Я очень боялся его, но постепенно стал привыкать к постоянной боли, что окружала меня и была неизбежной.