— Это не женские качества.
— Понаблюдай. Половина мужчин завтра будет виться вокруг нее, но даже не это интересно. Прислушайся к разговорам.
— Сегодня я уже видела результат действия ее женского обаяния.
— Мы примчались посмотреть на Алика. Эл большую часть жизни прожила в штанах, к такой Эл мы давно привыкли, а тут — юбки и декольте. Интересно же. Такая почва для шуток. Она сама нам ее предоставила. — Он закусил губу и хитро улыбнулся.
— Я тоже объект для шуток? — спросила Диана.
Он перестал улыбаться.
— Ты нарочно так спросила?
— Мне понятна твоя позиция относительно Эл, а вот, что ты думаешь о женщинах вообще? Что мы для тебя? Какой объект?
Он задумался.
— Так трудно ответить? Или прикидываешь, что бы я хотела услышать? — продолжила она задавать вопросы.
— Я не хочу отвечать на этот вопрос, — ответил он.
— Почему?
— Для этого мне пришлось бы рассказать многое из своей жизни, а мне этого нельзя делать.
— Но однажды ночью ты рассказывал о себе. Что на сей раз тебя останавливает? Несчастная любовь?
— Еще добавь, что к Эл, — он стал не просто серьезен, а чуть разозлился.
Диана посмотрела на него иным взглядом.
— Прости, если я тебя задела. У меня и в мыслях не было, — осеклась она.
Как стремительно он изменился. Диана даже остановилась, ощущая, как от окутавшего его напряжения, у нее по коже пошли мурашки. Как трудны для него ответы на столь, казалось бы, несложные вопросы. Она обхватила руками его крепкую кисть. То, как он злился, невозможно было вынести, она испытала желание немедленно остановить этот его порыв.
— Прости, — извинилась она снова, заговорив нежным голосом.
— Ты хочешь знать, как я к тебе отношусь?
Его свободная рука скользнула к ее шее, обхватил ее, и его губы замерли в полу сантиметре от ее губ. Она не смогла бы отклониться, ощущая крепость его руки, наоборот ей захотелось податься вперед, к нему. Но она услышала, как он набрал в грудь воздуха и замер, затаил дыхание.
— Примерно вот так, а до всех остальных женщин мне нет дела, — на выдохе прошептал он. — И больше не спрашивай о том, что сама чувствуешь.
Она поняла, что в его поступке нет ни доли игры.
— Хорошо, — согласилась она.
Она смогла отстраниться, когда он отпустил ее. Взгляд остановился на его губах. Они были красивыми, по-восточному хорошо очерченными, чуть припухлыми, она не удержалась и поцеловала их, они оказались горячими и мягкими.
— Что ты делаешь? — нежно и осуждающе сказал он.
— Не смогла сдержаться. Ты, как магнит. Благослови Господь, твое самообладание.
— А ну, марш домой. До базы — полквартала. И чтоб я три дня тебя не видел. Я завтра пришлю Игоря к вашему специалисту.
Диана улыбнулась страдальчески.
— Завтра ужин у Карла.
— О, черт! Тогда не подходи ко мне.
— Ты больше не сердишься?
— Сержусь, — строго сказал он, но глаза его выдали. — Иди. Иди, я сказал. Ничего с тобой не случиться. Спокойной ночи.
— Угу.
Она удалялась от него, и ему становилось легче дышать. Он не видел, как ее лицо расцвело в счастливой улыбке, она боялась обернуться, чтобы не показать свое состояние необыкновенного счастья.
— Это мне за все прошедшее, — грустно вздохнул он и побрел в другую сторону.
* * *
Игорь и Ольга ехали домой в полном молчании. Она не поднимала на него глаз. Ей было скорее грустно из-за неудачи с Теодором, выговора Дианы, ее упрека. Диана не знает подноготной. Оля была уверена, что поведение ребят — очередная шутка, если в деле замешан Дмитрий. Она задумалась, подняла глаза на Игоря и увидела, что он улыбается своим мыслям.
День ото дня она видела его другим, ей приходилось привыкать к нему заново. Он втек в ход их работы органично, мягко. Ему идет эта роль, но на сколько он играет.
Оля задумалась. Все ведут себя по-другому. Эл не устраивала собраний, на которых они анализировали происходящее или выстраивали стратегию. Никаких команд, словно она пустила дело на самотек. Алик, который привык все координировать, не лез в дела Димки и Игоря, заявляя, что он им не нянька. Где это видано? Каждый выбирал сам, что ему делать ради достижения цели. Эл, Алик, Димка работали вместе можно сказать давно, их поведение не удивляло, но Игорь расправил плечи, и его будто прорвало, случилось такое буквально на глазах. Изменился, не узнать.
Он поднял глаза и улыбнулся. Ей?
Заметив Ольгино удивление, он улыбнулся еще шире. Ему не хотелось бы теперь обсуждать их отношения, работу, сцену с Теодором. Между ними возникла минутная гармония, которой ему не хватало. Этим вечером он понял, что разлад первого дня в Вене забыт, больше его не тревожило, что она думает, как и на что сердиться. Он смог контролировать свои чувства, и это было здорово. Чудно и здорово. Он как посторонний взирал на самого себя, в этом было пьянящее чувство свободы и ясное видение того, что творилось вокруг, непредвзятое и не затененное личными клише эмоций. Приятный покой разливался по жилам.
Только бы она не затеяла разговора. Она молчала, изучала его лицо. Она смотрела долго, без смущения, удивленно. Анализирует. Она заметила в нем новое.
Какой интересный вывод вдруг посетил его ум. Пока он писал музыку, гастролировал, хандрил, уединялся на острове, переживал последнюю встречу с пиратами, — в нем ничего, в сущности, не менялось. Знания, полученные на острове и новые навыки, военная дрессура Димки, ничего не могли изменить, пока у него не возникла своя собственная цель — точка приложения усилий. Даже несколько целей. Он осознал, что у него собственная роль в команде. Эл заявила, что он нужен, но ни как не оговорилась зачем. И была сто раз права. Кто, как не он сам сможет очертить свои границы, вернее уйти от всяких границ, перестать исполнять роль в уже знакомой пьесе. Появилось отчетливое желание встать на собственные ноги, стать самому себе хозяином. Он желал нового и стал другим.
Еще он понял, что он и она не смогут долго сопротивляться своим чувствам. Хитрющая Эл! Все должно придти к разумной развязке. Разумной с Олиной точки зрения. И случиться это здесь, в Вене. Мысль его была крамольной по старым меркам; революционной, с позиций этого времени; совершенно очевидной с точки зрения их отношений. Она была таковой: он приложил много усилий, потратил много времени на то, чтобы завоевать ее, чтобы убедить в искренности его любви. Эл-то была права! Теперь очередь Оли. Пусть она его завоевывает! С этой мыслью он ей улыбнулся. Интересно посмотреть, как она будет это делать.
Они добрались домой в сумерках. Шарлота пообещала быстро собрать им ужин. Эл и Алик были у себя. Оле предстояло провести вечер в его обществе. Еще день назад он оставил бы ее одну, наедине, так сказать в покое, а теперь был готов терпеть что угодно с ее стороны. Ничто не причинит ему боли, ничто не огорчит, ему будет по нраву любая ее реакция.
— Переоденешься к ужину? — это была его первая фраза.
— Да, я устала от этого наряда, — призналась она.
Это нормально, если Оля жалуется.
— Давай поужинаем через час, я скажу девушкам, чтобы не торопились.
— Ты тоже устал. Конечно, — заключила она.
О, она интересуется? Впервые за неделю! Даже если это из сухой вежливости, уже хорошо. Давай Оля, наводи мосты.
Как странно, что освоенная им дипломатия не работала прежде в их отношениях, ему она совершенно не помогала, когда он стремился расположить к себе Ольгу. Так же, как знание медицины и человеческой психологии не помогало Оле в отношениях с ним. На других практиковать проще. Себя препарировать больно и неудобно.
Теперь можно уходить.
— Подожди, — остановила она.
Вот как? Зачем интересно?
— Да.
— Извини за неудобства. Что вам пришлось сорваться из-за меня из дому. Вы меня выручили, я не знала, как отделаться от Теодора.
Он поднял брови, будто не требовалось объяснений и не за что извиняться.
— Пустяки. Если бы ты его прогнала, то связь была бы потеряна. То, что не сделано сегодня, получиться завтра. Жду тебя за ужином.
Он знал, что возражений не будет, оставаясь хозяином положения, он ушел в свою комнату. Их комнаты теперь были по разные стороны коридора. Снова уловка Эл. Если на базе их поселили рядом, то теперь по разным углам.
Поскольку на этаже было тихо, он мог слышать, что происходит. Он выждал, пока Ольга выйдет из комнаты, и спустился по другой лестнице, по дороге он зашел в библиотеку выбрал из пачки отложенных Дмитрием книг томик Гете и с ним подмышкой явился в столовую. Его не оставляло настроение озорства. Она уже сидела за столом, он позвонил в колокольчик, чтобы подавали ужин. Шарлота и Франсин вдвоем быстро организовали все и так же быстро постарались ретироваться из столовой.
Он предоставил Ольге право начать разговор. Его устраивало молчание. Беготня днем и поездка за Ольгой вечером дали о себе знать, он был голоден, что позволяло не вести бесед.
Ольга нашла нейтральную тему для разговора.
— Стену починили, — заметила она.
Он обернулся.
— Быстро, даже краской не пахнет. Аккуратно как, — согласился он и снова умолк.
Она водила кончиком вилки по рисунку на своей тарелке. Ее тяготило молчание, а он не спешил подавать тему для беседы.
— Завтра воскресение. В парке Фольтсгартен будет играть оркестр. Теодор приглашал нас. Точнее он, видимо, приглашал меня, — снова заговорила она.
Он посмотрел с милой улыбкой на лице, оно выразило: "Неплохо. Хороший повод".
Диана ошиблась на счет ревности. Или он смог отбросить ее. В таком случае ей не следует дальше усугублять размолвку, это замечание Дианы имело для нее значение. Он неоднократно давал понять, что готов играть роль жениха и даже счастливого. Ей не хватало духу принять игру, это верно.
— Он непременно там будет, поэтому мне нужно твое присутствие. Что-то мне не хочется завтра видеться с Теодором. После сегодняшнего случая он так вот запросто ко мне не подойдет.
— Завтра вечером мы ужинаем у Ванхоффера. Ужин в честь графа и графини, но и в нашу честь тоже. Забыла.
— Точно. Забыла.
— Вы сегодня столкнулись с Теодором случайно? — спросил он.
— Да. Ты не очень грубо его отчитал?
— Так. Для острастки. В самый раз, чтобы поставить его на место. Дмитрий выступил примирителем, поскольку они кутили вчера и могут считаться хорошими знакомыми, если не друзьями.
— Димке удалось узнать больше, чем мне. Тут даже сомнений быть не может.
— А что тебе удалось узнать? — задал он вопрос, которого она боялась.
Трудно признаться, но она решилась.
— Его сложно разговорить на что-то дельное. Он столько чепухи болтал.
— А вдруг нет. У тебя времени не было, чтобы осмыслить. Давай подождем с чаем. Ты расслабишься и забудешь половину. Пока ты нервничаешь, вспомнишь больше.
— С чего ты взял, что я нервничаю?
Он не стал признаваться, что знает, почему она взволнована, и места себе не находит. Причина — его присутствие. Она поняла, что обстоятельства изменились, а как себя вести она не знает.
— Значит, показалось, — сказал он.
Оля смекнула, что он старается держать баланс и дистанцию. Хорошо, так будет комфортнее, и его ум действительно может быть ей полезен.
— Скажи, если тебя начнет тошнить от этих глупостей, — сказала она.
— Тебя же не стошнило. Пересказывай.
Она стала рассказывать о манерах Теодора, о том, как и что он говорит и описывает, о его лошадке и уроках музыки. Он слушал без вопросов, только кивал, отмечая интересные места.
— Вот, по сути, вся полезная информация. Ничтожно мало, — закончила она.
— Хм. За час. Итак, наш милый Тео не то чтобы избалован, он испорчен женским обществом. Его мать перепоручила его тетке своей старшей сестре. Матильда — старшая из трех сестер. Матушка Теодора живет сейчас, кажется, в Лейпциге у младшей сестры. Так, если совместить добытые Дмитрием данные, мои и твои, то получается вот какая картина. Он — единственный сын своих родителей, в Вене он оказался, потому что жил летом в Граце, там же были и Лейдендорфы. Барон Лейдендорф считает виллу и маленькое имение с виноградником своим, как бы в уплату за хлопоты о племяннике. Но на бумаге имение принадлежит матери Теодора. Лейдендорф пытался несколько раз пристроить Теодора на службу, но тот не то чтобы глуп, скорее ленив, и склонен к кутежу. Кстати, если бы не старания тетки, Тео давно бы прокутил состояние родителей. Тебе он дал понять, что дядю не любит, тут я полагаю взаимно. У них по какой-то причине нет дома в Вене, у Лейдендорфов. Вот надо бы узнать — почему. Они остановились в доме друга барона, особы совсем нетитулованной, но состоятельной. У барона фон Лейдендорфа — долги. Если повезет, я на днях познакомлюсь с его самым злым кредитором, вот там информация потечет рекой.
— Но зачем тебе кредитор?
— Видишь ли, можно выкупить у Лейдендорфа свитки. Это тут в порядке вещей. Если он захочет избавиться от них.
— Я не поняла. Лейдендорф нашел свитки, но они в библиотеке дворца, в Хофбурге.
— Тут есть одна деталь. Эл из бесед с Арнольдом запомнила это, и Хофман проговорился Алику и Димке. Туманно, но что-то там шла речь о некоем скандале по поводу этих свитков. Хофман, как человек порядочный сплетни не передает, и Арнольд — еще тот хитрец — не стал откровенничать. Есть подозрение, что в библиотеке — часть документов, а другая, видимо, осталась у Лейдендорфа или перекочевала дальше, что нам не на руку. Я старался узнать, где обитают Лейдендорфы, по каким адресам могу находиться наши предполагаемые документы, но это сложно, потому что я половину дня нахожусь в одном месте, по городу мне ездить некогда. Предположение у меня одно. Если барон их спрятал, то, скорее всего в Граце.
— Ты Эл рассказывал?
— Рано, пока. Это версия. Сегодняшний вечер подарил мне идею, достойную, пожалуй, коварного ума Дмитрия. Поскольку ты очень приглянулась Теодору, а я постоянно занят, тебе можно разыграть измену мне с Теодором. Эл как в воду глядела, описывая твою неверность. Что думаешь?
Она подумала, что он издевается.
— По-твоему я из тех девушек, которые обратят внимание на Теодора?
— Нет. Но ты можешь сделать вид, что не считаешь его действия ухаживанием. Просто дружбой. Ты научила его вальсировать, повлияй на него в другой области.
Он ожидал бурю. Она смотрела на него словно обиженный ребенок.
— Но ты сам его отпугнул. Зачем было устраивать ему сцену?
— Я думаю, мой гнев не напугал Теодора.
— Гнев?
— Я пообещал его убить.
— Ты шутишь?
— У Димки спроси.
— Знаю, как вы хорошо друг друга понимаете, даже Диану впутали, она мне стала намекать, что ты ревновал. Глупость какая, несусветная!
— Да уж, Теодор не повод для ревности.
Вот как?! Значит, он считает себя вне конкуренции? Или ревнует. Ревнует? Вряд ли. Он натура бесспорно возвышенная и доверяет ей абсолютно. Ради пользы дела?
— А вдруг на месте Теодора окажется кто-то другой? — спросила она.
Он изобразил непонимание, потом задумался.
