Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы

Боль. Бушующие реки боли. Штормовое море. Океан, сметающий сушу, накрывающий ее пагубной волной.

Он не знал, что любим настолько! Она не знала, что он так сильно полюбил.

— Они все...

Его хрип погасил ее ярость.

-... для меня.

— Ты — мой сын, — прошептала она.

— Он тоже, — выдохнул он. — Спаси его. Соедини нас. Путь будет он.

... Шелк ее волос на его груди. От их прикосновения щемит в груди. Он привык. Настолько привык, что не готов проститься.

— Ты любил когда-нибудь? — глухо, под ребрами, словно вопрос вырвался из него самого.

— И да, и нет.

— Как это?

Она перевернулась с бока на живот и, упершись подбородком в его грудь, заглянула в глаза.

— В моей жизни была только одна женщина — Риана. И я люблю ее, как сын любит мать.

— И все? — с удивлением переспросила она.

— И все, — с улыбкой согласился он.

— Значит, не любил.

— Почему? — он вновь запутался в нитях ее мыслей. Как всегда.

— С чувством к матери, мы рождаемся. Оно всегда в нас — от начала и до конца. А я говорила про то, что возникает внутри. Как бы, новое, что затем становится частью души. Неотъемлемой частью, такой же, как любовь к матери.

— Такова для тебя любовь?

— Да, — она кивнула, а щеки слегка заалели. — Так я люблю тебя...

Она дрожала. Редкие светящиеся точки опадали на пол к ее ногам. Она познавала глубину чувств, таких, о которых ранее не знала, с которыми не надеялась столкнуться.

— Ты отказываешься от себя ради них? — тихо спросила она.

— Ради них, — согласился он.

Она закружилась вокруг него. Теперь уже задумчиво. Изредка касаясь.

— Хорошо. Я спасу его для тебя, — со слезами в голосе прошептала Риана, и Антаргин с облегчением уронил голову на пол.

— Спасибо, мама.

* * *

Литаурэль улыбнулась, увидев его. Он будто с места не сходил. Застыл, превратившись в камень.

Следуя зову своей души, родившемуся из слов Сарина, девушка, не раздумывая, приблизилась к Лутаргу и, не дав тому опомниться, обвила руками крепкий торс, прижимаясь к груди.

— Все хорошо, — прошептала она, вторя его удивленному, резкому выдоху. — Теперь все будет хорошо.

Он вздрогнул. Тело напряглось, готовое оттолкнуть. А затем сильная мужская рука легла на девичью талию, притягивая еще ближе, стирая то мизерное расстояние, что еще оставалось между ними.

Она удовлетворенно вздохнула, радуясь ощущению его тепла. Ее грудь касалась его груди. Ее голова покоилась на его плече. Его дыхание щекотало ей щеку.

Она смогла бы остаться в его объятьях навсегда. Он мог бы удерживать ее вечно. Осталось лишь понять желания друг друга.

— Нужно идти. Времени до караула почти не осталось, — с сожалением поторопил их Сарин. "У них еще будет возможность оценить друг друга", — успокоил себя старик.

Они беспрепятственно добрались до открытой двери потайного хода. Перекличка дозорных раздалась в ночи, когда лаз закрылся, отделив желающих остаться незамеченными от внешнего мира. В молчании прошествовали по подземелью и выбрались наружу в пределах дворцовых стен.

И все бы ничего. Затея вполне могла оказаться удачной, если бы не злополучный конюх. Его вопль был услышан вернувшимися в гарнизон гвардейцами, в тот момент обихаживающими коней. Следуя вейнгарскому приказу проверять даже кажущиеся незначительными происшествия, он отправились на досмотр. Не обнаружив нарушителя спокойствия, доложили командиру, и тот отправил поисковый отряд.

Паническим настроением вейнгара пренебрегать не стоило никому.

Глава 31

Она проснулась, дрожа под одеялом, словно лежала на сырой земле под порывами ледяного ветра. Сердце билось, как у загнанного зверька — надрывно, с перебоями. Щеки были мокры от слез.

Лураса зарылась лицом в подушку, заставляя себя дышать медленно и ровно, чтобы остановить сумасшедший ритм, штурмующий грудь. Мечтая об одном, хоть немного сбавить бег крови по венам. Она задыхалась от исполненной страхом боли, терзающей ее сердце.

Вновь этот тревожный сон. Уже который раз. Которую ночь. Один и тот же.

Она не знала, о чем он. Не помнила, проснувшись. Стоило открыть глаза и все проходило. Забывалось, оставаясь за гранью реальности.

Лишь только чувство великой потери оставалось в ней. Самой страшной потери в ее жизни. И Раса не была уверена, что хочет вспомнить, в чем именно она состоит.

Проворочавшись некоторое время в постели, Лураса сдалась и откинула одеяло. Больше ей не уснуть. Не сейчас, пока свежи болезненные воспоминания. В комнате было тепло, даже жарко, и женщина подошла к окну, чтобы впустить немного свежего воздуха.

Легкий ветерок коснулся ее лица, освежив пылающие щеки. Раса вдохнула полной грудью, наполнив легкие солоноватым морским воздухом, а на память тут же пришел другой — насыщенный ароматом хвойных деревьев. Она никогда более не бывала в горах. Не видела лишенных растительности скал, не любовалась ущельями. Только тогда, с ним.

Они любили стоять у окна, обнимая друг друга и смотря в ночь. Любили, держась за руки, прогуляться вдоль каменных стен горной крепости, когда лишь звезды наблюдали за ними с небес, и никто не мешал слушать тишину ночи. Или посидеть у обрыва, внемля далекому уханью совы.

Прошли годы, а она все помнила. Каждый день, проведенный рядом с ним, каждый миг, что могла видеть его. Прикасаться. Не думать о будущем и позволить себе быть счастливой. Это было так давно, и в то же время так близко.

Она посмотрела на молодой месяц, думая о том, видит ли он его? Любуется, так же как и она? Может ли он своим сиянием на мгновенье соединить их души?

Хотелось верить, что может. Хотелось вновь ощутить его тепло.

Крики во дворе привлекли ее внимание, отвлекая от грустных мыслей. Лураса высунулась из окна, посмотреть, что происходит. Возле конюшен полыхали яркие огни факелов, и мелькали темные людские фигуры. Женщина нахмурилась, раздумывая над тем, что могло так растревожить гвардейцев.

Уже несколько недель замковый гарнизон напоминал растревоженный улей. Со дня похищения Таирии, отряды мужчин в униформе сновали по двору, то собираясь в дорогу, то возвращаясь в казармы. Казалось, что численность гвардейцев несоизмеримо увеличилась по сравнению с бывшим ранее составом. Во всяком случае, она никогда не думала, что в пределах дворца обитает такое количество обученных военному делу людей.

Подстегиваемая пробудившимся любопытством, Лураса накинула на плечи шаль и вышла в смежную комнату, чтобы взглянуть из другого окна. В камине еще теплился разведенный с вечера огонь, и в его неровном свете женщина увидела спящую в кресле кормилицу.

— Гарья, — укоризненно прошептала она, потрепав по плечу молочную мать. — Ну, зачем ты опять здесь? Иди к себе.

Старая женщина рассеянно похлопала глазами, прежде чем сон отступил, и она разглядела Лурасу.

— Сама не заметила, как уснула, — принялась отнекиваться она, зная, что Раса не одобряет ее ночные бдения.

Названная дочь неодобрительно покачала головой. Она ни на миг не поверила, что Гарья случайно уснула. Скорее уж сознательно осталась сидеть здесь, чтобы в случае чего встать на пути у вейнгара.

— Ложись, иди, — посоветовала кормилице Лураса. — Я сама справлюсь.

Пока Гарья, ворча что-то о неблагодарных детях, поднималась с кресла, Раса подошла к окну и распахнула его. Ее покои располагались в восьмиугольной башне, и из притворной комнаты можно было беспрепятственно видеть конюшни, вытянувшиеся вдоль дворцовой стены.

Если сперва сестра вейнгара подумала, что что-то стряслось непосредственно на конюшнях, то сейчас поняла, что наибольшее средоточие огней находится правее, в непосредственной близости от стены. Ветер доносил до нее встревоженные выкрики, но разобрать о чем они не получалось.

— Что ты там выглядываешь? — раздалось у нее за спиной, а затем теплая рука кормилицы опустилась на ее плечо.

Гарья высунулась вслед за Лурасой в окно, и уже обе женщины устремили удивленные взгляды в сторону горящих факелов.

— Случилось что-то. Вот только не пойму что, — ответила Раса, встревожено кусая губы.

Где-то внутри нее вспыхнула и постепенно все ярче разгоралась жалящая искра нехорошего предчувствия.

— Может, жеребец какой взбеленился? — предположила Гарья, так же, как и молочная дочь, напрягая слух.

— Не похоже, — не согласилась Лураса. — Больно их много на одного.

— Разузнать?

— Нет, узнаем еще, — отказалась было сестра вейнгара, но тоненький голосок в ее груди запротестовал, требуя немедленно все выяснить. — Или же...

Она замолчала, когда ночь прорезала яркая голубая вспышка. Сердце замерло на мгновенье, а затем пустилось вскачь. Горло перехватило. Перед глазами все поплыло, превращаясь в водоворот разноцветных вспышек. Ноги вдруг стали ватными, отказываясь держать ее, и женщина ухватилась за открытую створку окна, чтобы не упасть.

— Гарья, — простонала она, когда руки вездесущей кормилицы обхватили ее за талию.

— Что такое, милая? Голова закружилась? — запричитала старая женщина, пытаясь отвести Лурасу от окна, но та словно приросла к месту.

— Это он, Гарья. Это он!.. — беспрестанно повторяла она, будто заставляла себя поверить во что-то.

Кормилица же, абсолютно не понимая, о чем идет речь, успокаивающе вставляла в промежутках:

— Все хорошо, родная. Все хорошо...

Но хорошо не было. Нить, столько лет удерживающая Лурасу в заточении, оборвалась. Ее рассекло яркой вспышкой. До боли знакомой вспышкой. Не раз виденной из окна горной крепости, когда Антаргин спускался в ущелье, что подарить несколько минут свободы рьястору. Давая себе и ему возможность на несколько коротких мгновений стать свободными.

Отчаянный ритм ее сердца постепенно замедлялся. Она позволила ему поверить. Позволила себе поверить, что увиденное во дворе не было обманом зрения, а правдой. Ее правдой!

Высвободившись из настойчивых рук кормилицы, Лураса рванулась обратно к окну. Убедиться!

Один единственный взгляд, и она уже бежит к двери, забыв о запретах и предостережениях Матерна. Забыв обо всем на свете, кроме стремлений собственного сердца, которые намного опережали тело.

Кормилица, всплеснув руками, устремилась следом за молочной дочерью, угнаться за которой было выше ее сил. Но девочка не отзывалась, не останавливалась, чтобы подождать, а стремглав неслась вперед, будто бесы аргердовых подземелий гнались за ней по пятам.

* * *

Их будто поджидали. Если бы Лутарг не знал, что все посвященные в план проникновения в город неизменно находились под его присмотром, то решил бы, что их предали. Но нет. Такого случиться не могло, а значит, он снова накликал беду.

Злость на себя и собственную дурную судьбу захлестнула его. С губ сорвался раскатистый рык, и молодой человек бросился на гвардейцев, словно намеревался разорвать их на части голыми руками.

Он смог отбить Сарина, которого схватили, едва тот приоткрыл дверь, чтобы осмотреться. Раскидав троих стражников, Лутарг толкнул старца обратно к стене.

— Уводи остальных! — прокричал он, намереваясь отвлечь внимание на себя.

Его пылающий взор одного за другим выхватывал из темноты приближающихся мужчин. Ловил любое движение, ища того, кто станет первым. Кто решится броситься вперед.

Ярость пробуждалась в нем, подогреваемая каждым новым ударом сердца. Оно, словно кузнечные меха, раздувало бегущий по венам огонь, заставляя его пылать с неистовой, опаляющей силой.

В груди разрастался протестующий вопль: "Не отдам!". Никому не отдам и не позволю! Они мои!

Все те люди, что он привел с собой, были его и только его. Никто не посмеет причинить им боль! Обидеть или подчинить! Он разорвет любого, кто осмелится прикоснуться к ним! Перегрызет горло, как бешеная собака!

Он пригнулся, готовый принять удар гвардейца. Ноздри щекотал запах азарта, источаемого им. Азарта, который он превратит в страх. В леденящий душу ужас, что станет преследовать глупца всю оставшуюся жизнь.

Мужчина зарычал, ожидая встречи.

Урнаг стазу сообразил, что что-то пошло не так, а крик племянника вейнгара окончательно убедил его в этом. Воспользовавшись замешательством Истарга, пленник прорвался к двери и, использовав голову, как таран, вытолкнул из укрытия Литаурэль. Девушка столкнулась с Сарином, и они оба потеряли равновесие. Если тресаирка каким-то чудом смогла удержаться на ногах, то старик растянулся на земле, угодив прямиков в руки отброшенного Лутаргом гвардейца.

Литаурэль не успела отойти от неожиданного удара и осмотреться. Она лишь подняла голову, когда с криком: "Их много!" — к ней подскочил находившийся поблизости стражник. Используя горящий конец факела на манер заточенной рогатины, он пырнул им девушку.

Необъяснимым образом Лита умудрилась отпрыгнуть, избежав встречи с лижущими древко языками пламени. Но огонь коснулся разметавшейся черной гривы, и сноп искр посыпался на одежду. Тонкая ткань рубахи стала расползаться на глазах, а тресаиру окутал запах паленых волос.

Лутарг от этого зрелища взревел раненным зверем. В один миг его поглотила пучина безумия. Сила Повелителя стихий штормовой волной рванула из него, сметая все на своем пути, выворачивая тело наизнанку. В ослепительной голубой вспышке сияющий рьястор оказался на свободе, жаждущий вкусить горячей крови.

Но Лутарг был первым. Глаза молодого человека застилала кровавая пелена, когда он налетел на обидчика и одним движением руки свернул тому шею. Злополучный факел покатился по земле, потушенный пронесшимся над ним духом.

Отшвырнув от себя безвольное тело, мужчина подхватил Литаурэль. Обвив талию девушки рукой, он прижал ее к себе, попутно оглядываясь в поисках Сарина.

Сердце Лутарга колотилось, как сумасшедшее, норовя пробить грудную клетку. Одна мысль о том, что кто-то коснулся ее, причинил боль, превращала его в кровожадную тварь, готовую крушить все подряд. Рвать на части любого, подвернувшегося под руку.

Он прижимал ее к себе так сильно, что ребра девушки протестующее стонали, но она, ошарашенная, была не в состоянии сопротивляться. Перед глазами у Литаурэль стояли красно-оранжевые всполохи огня, собирающегося наброситься на нее.

Громко ругаясь, старик вырывался из рук гвардейцев, пытающихся оттащить его в сторону. Увидев его, Лутарг резко выдохнул сквозь плотно сжатые зубы.

Занятые добычей, гвардейцы не видели, как размытым пятном дух устремился к ним. Мощные челюсти сомкнулись на предплечье одного, и с оглушительным воплем он отлетел от старца, отброшенный невиданной силой. Второй даже среагировать не успел. Гвардеец остекленевшими глазами смотрел на окровавленный обрубок, оставшийся от удерживающей старика руки. Еще мгновенье назад бывшие послушными пальцы сейчас обхватывали предплечье Сарина, но уже не могли по воле хозяина разжаться. Отныне кисть существовала отдельно от тела, лишившись единства.