Но, как он уже не раз говорил Магде, он старел. И нуждался в заботах Лизелотты. Поэтому он и пытался как-то бороться за ее жизнь. Позволял Конраду ночевать в ее комнате. Позволял Отто превращать комнату Лизелотты в подобие декораций для съемок очередного фильма про Дракулу.
Отто радовался: его теория о существовании вампиров получила столь блистательное подтверждение! И с удовольствием ставил все новые эксперименты. Например, рассыпал зерно или монетки на пороге комнаты, поскольку во многих народных версиях указывается на склонность вампира к пересчитыванию одинаковых предметов. Но только ничего не помогало.
Прошло шесть дней.
Лизелотте становилось все хуже.
На седьмую ночь Конрад, отчаявшись, разрезал себе руку и насыпал в рану соль. Если даже вампир погружал их в сон так мягко, что они просто лишались сознания, не заметив ни того момента, когда заснули, ни момента пробуждения, — все равно невыносимое жжение в ране не должно было позволить Конраду заснуть так уж легко. Он должен был почувствовать хоть что-то!
Жестокий опыт удался.
Конрад раскрыл тайну.
Вампир не приходил в комнату к Лизелотте.
Лизелотта сама выходила к нему.
Когда пробило одиннадцать, Конрад внезапно ощутил, как все его тело сковал какой-то странный паралич, а в мозгу словно туман заклубился. Его неудержимо клонило в сон. Даже более того: он уснул, уснул глубоко... Но какая-то часть сознания продолжала бодрствовать. Боль в ране притупилась, но не окончательно. И эта боль не давала ему полностью погрузиться в сон.
Сиделка заснула в своем кресле.
Возможно, солдаты у дверей тоже заснули?
А Лизелотта вдруг села на кровати. Словно бы кто-то ее позвал. Глаза ее были широко раскрыты и блестели возбуждением, на щеках проступил слабый румянец и она улыбалась, счастливо улыбалась! Лизелотта блаженно потянулась, как человек, очнувшийся от долгого сна. А потом она встала. Она встала! Тогда как от слабости даже чашку в руках удержать не могла, и сиделке приходилось подкладывать под нее судно для отправления всех естественных надобностей и обтирать губкой ее бесчувственное тело, чтобы не допустить застоя крови. Лизелотта встала и пошла к двери. Перешагнула через боярышник. И ушла...
Конрад не мог последовать за ней, он не мог даже шевельнуться. И не знал, сколько она отсутствовала, хотя бой часов отмерял время. Его затуманенное сознание оказалось не в состоянии фиксировать число ударов. Все, на что хватило его сил — это не заснуть до возвращения Лизелотты.
В комнату она вошла, шатаясь от слабости. И рухнула, не дойдя до кровати. Оцепенение тут же спало и с Конрада, и с сиделки (причем сиделка после твердила, что не заснула ни на секунду и видела, как Лизелотта упала с кровати). Оба бросились к Лизелотте. Конрад уложил ее в постель. Она была без сознания, дыхание слабое. Сиделка побежала за доктором Гисслером. На ее зов явились все, включая Августа фон Шлипфена. Доктор Гисслер и Магда осмотрели Лизелотту и констатировали глубокую кому. То, что она могла в таком состоянии двигаться, казалось даже более фантастическим, чем само существование вампиров!
Истерические требования Конрада немедленно вскрыть гробы и пробить кольями всех троих вампиров, естественно, не возымели успеха.
А когда Конрад бросился в часовню, намереваясь совершить все это самостоятельно — его остановили и на всякий случай заперли.
Сиделка выла, валялась в ногах у всех по очереди, умоляла отпустить ее. Она была совершенно невменяема — так сильно боялась, что "упырь и ее позовет"! Пришлось приказать солдатам вывести ее во двор и пристрелить. Оставлять не имело смысла. Отпустить тоже было нельзя — она всю деревню переполошит.
Конрада выпустили только ночью, когда совсем стемнело и уже не имело смысла искать вампиров в их гробах. Конрад и сам это понял. И поспешил в комнату Лизелотты. Там он расковырял свою рану и засыпал туда столько соли, что доктор Гисслер испугался — как бы дело не кончилось ампутацией руки. Хотя соль предупреждает заражение... Но не в таких количествах. Теперь эта рана не заживет очень долго. Даже если ее промыть и зашить.
В этот раз Конрад, вместо того, чтобы сесть в кресло у двери, лег в постель рядом с Лизелоттой. Обнял ее, прижал к себе. Доктор Гисслер, запирая дверь в комнату Лизелотты, подумал, что выглядит это очень трогательно и, возможно, неистовую любовь молодого эсэсовца к Лизелотте он сам мог бы как-нибудь использовать в своих интересах, если бы раньше понял глубину этой любви. А теперь было поздно. В том, что Лизелотту живой они уже не увидят, доктор Гисслер не сомневался.
3.
Он оказался прав.
Живой ее действительно больше никто не видел!
Только сам доктор Гисслер это понял слишком поздно...
4.
Ночью Лизелотта пробудилась, услышав зов возлюбленного. Встала и спустилась в сад. Сегодня выпала обильная роса. Ее рубашка сразу намокла и прилипла к телу. Наверное, роса была холодной. Но Лизелотта не чувствовала холода. Она вообще ничего не чувствовала, кроме отчаянного желания слиться с любимым.
Упав на его грудь, прижавшись к нему, Лизелотта разрыдалась от облегчения.
— Знаешь, я так устала! — прошептала она.
Обычно они не разговаривали. Или — правильнее сказать, обычно они ничего не произносили вслух. Он с легкостью читал ее мысли, а его голос звучал прямо в мозгу Лизелотты. Очень удобно, между прочим! Но сейчас у нее вырвались эти слова. Вместе с потоком слез, который она никак не могла остановить. Отчего-то ей вспомнились все страдания, которые она успела перенести за жизнь. Обычно в счастливые часы свиданий с ним, Лизелотта не вспоминала ни о чем плохом. Все плохое оставалось где-то в другом мире... А рядом с любимым царствовала любовь! Но сегодня все было как-то иначе. И Лизелотта действительно чувствовала себя уставшей.
"Да, ты устала. Это я виноват. Я слишком долго тянул. По капле цедил твою сладость... Я измучил тебя. Но сегодня все кончится. Сегодня я подарю тебе покой. И жизнь вечную — если ты сама этого захочешь. Обними меня..."
Лизелотта обняла его и сама склонила к плечу голову, открывая шею для его поцелуя. И он припал к ее шее с каким-то сдавленным стоном. Как всегда, она почувствовала мгновенный укол боли... А затем по телу разлилось наслаждение.
Сегодня поцелуй длился особенно долго. А наслаждение было настолько острым, что Лизелотта вдруг начала задыхаться. Она ничего не могла с собой поделать. Чем выше возносилась она на пик удовольствия — тем тяжелее ей становилось дышать. Перед глазами крутились кроваво-золотые вихри, мелькали белые всполохи. Она задыхалась! И продолжала задыхаться, даже когда любимый прервал поцелуй.
Он смотрел на нее таким странным взглядом. Вопросительным и нежным одновременно. А еще, кажется, было в его взгляде сожаление. Или ей это показалось? Его лицо закрывала какая-то туманная дымка. Но даже сквозь эту дымку ярко горели его чудесные глаза. Сегодня у него были такие яркие губы! И зубы сверкнули бело и остро, когда он заговорил.
— Ты хочешь этого? Ты хочешь быть вечно со мной? Среди тех, кого прокляли люди? Среди тех, кто проклял людей? Я могу подарить тебе вечный покой. Я могу подарить тебе вечную жизнь. Жизнь — рядом со мной. Что ты хочешь? Я даю тебе выбор. У других этого выбора не было...
Несмотря на странное свое состояние — удушье становилось все более мучительным — Лизелотта несказанно удивилась тому, что любимый говорит с ней. Она впервые услышала, как звучит его голос. Его настоящий голос, а не тот волшебный зов, который манил ее в сад по ночам. Но и этот его голос был так прекрасен и мелодичен!
И еще больше удивили Лизелотту его слова. Какой может быть выбор? Как может она отказаться от счастья быть с ним? Она лишь об этом и мечтает все время с тех пор, когда впервые вышла на его зов... А может, лишь об это она мечтала всю свою жизнь!
— Да! — простонала Лизелотта. — Я хочу быть с тобой! Не покидай меня!
Он улыбнулся. А затем поднес ко рту руку и прокусил себе запястье! Потекла кровь. Несколько горячих капель упали на грудь и шею Лизелотты. Это было неожиданно приятно... А потом прокушенное запястье оказалось возле ее губ и кровь потекла в ее пересохший рот.
— Пей! Пей мою кровь! — прошептал тот, кого она так любила.
Он ей велел сделать это, а значит, быть не может сомненья в том, что так надо, что это — хорошо и правильно... Тем более, что кровь так горяча! И так вкусна! Она утоляла жажду лучше, чем самая чистая родниковая вода. Она была слаще свежего фруктового сока. Пьянила сильнее любого вина. Лизелотта присосалась к ране на его запястье и глотала, глотала кровь... И чувствовала, как тело ее наливается радостной силой!
Она перестала задыхаться. Вместо слабости явилась дивная легкость. А еще — ей захотелось спать. Так сильно, что она не справилась с собой.
Она отпустила его руку. Рана на запястье затянулась сама собой — без следа. Только на кружевном манжете осталось несколько ярких пятнышек.
А Лизелотта, виновато улыбнувшись ему, прикорнула прямо на скамейке.
5.
Граф долго сидел, глядя на женщину, в чьем теле умирал человек — и рождался вампир. Он совершал подобное всего третий раз. И каждый раз это было — как чудо, как откровение.
Лизелотта уже не дышала. Граф заботливо стер с ее губ следы крови. Потом поцеловал — и растворился в ночной темноте.
День она будет — как мертвая. А следующей ночью она пробудится к новой жизни! Он должен быть рядом с ней в момент пробуждения. Чтобы подержать, утешить, объяснить. И накормить. Ее будет сжигать страшный голод. Так бывает со всеми.
Интересно, что сделают эти люди с ее телом? Своих мертвецов они почему-то не клали в гробы, а просто сваливали в ров у западной стены замка — и забрасывали землей. Но, может, для нее сделают исключение? Ведь она — внучка главного среди них, доктора Гисслера.
А если нет — тоже не беда. Только придется потревожить смертный покой старого Фридриха Драгенкопфа. То есть, попросту вывалить его кости из гроба! Гроб у него хороший. Красивый — и сохранился великолепно. Фридриху гроб, по сути дела, уже ни к чему. Душа его далеко, а тело... Тело истлело. А вот вампиру обязательно нужен свой гроб. Таков порядок. И граф постарается порядок соблюсти. Ради Лизелотты... Она заслуживает. Из нее получится прекрасная спутница в вечности! И очень хороший вампир.
6.
На рассвете Конрад с воплями выбежал из комнаты Лизелотты (замок, старательно запертый накануне, почему-то оказался открытым) и, продолжая кричать, заметался по коридорам. Он перебудил всех, кто еще спал. Напугал охрану. Никто не осмеливался его остановить: в руках Конрада был револьвер.
Конрад ворвался в часовню, сбежал по лестнице в склеп.
Наверное, он имел нехорошее намерение уничтожить "ценнейшие биологические образцы", то есть — троих вампиров.
Но образцов на месте не оказалось.
Они исчезли.
Вместе с гробами.
Только в часовне Конрад смог наконец-то связно объяснить, что произошло.
Доктор Гисслер сам допросил его в присутствии обоих фон Шлипфенов и Магды.
Все происходило по тому же сценарию, что и прошлой ночью.
Конрад слышал, как пробило одиннадцать. Бесчувственная Лизелотта лежала в его объятиях. Вдруг он почувствовал, что ее сердце стало биться сильнее и быстрее. Потом изменился ритм дыхания. Затем самого Конрада сковало сонной истомой. Но он видел, как Лизелотта открыла глаза. Высвободилась из его объятий, причем не обратила ни малейшего внимания на то, что он лежит рядом. Приподнялась на локте и прислушалась. Счастливо улыбнулась и — встала. И ушла, разумеется. Конрад слышал щелчок замка, который Лизелотта неизвестно как сумела отворить. Последовать за ней он не мог, а вскоре и вовсе заснул самым позорным образом. Проснулся внезапно, на рассвете, словно от толчка. Рана тут же заболела, хотя во сне она его не беспокоила. Лизелотты рядом не было. Конрад почувствовал, что может двигаться, вскочил, схватил револьвер и с воплями выбежал в коридор.
Рассказав все это, Конрад разрыдался, как ребенок. Он даже не стеснялся своих слез. И зло оттолкнул Магду, которая принялась было его утешать.
Август фон Шлипфен приказал будить солдат и прочесывать замок в поисках Лизелотты и исчезнувших гробов.
Солдат подняли, но особенно прочесывать замок не пришлось. Лизелотту нашли в саду. На той самой скамеечке, на которой трое вампиров чаще всего оставляли своих жертв.
Лизелотта была мертва.
Доктор Гисслер не сразу смог приступить к изучению тела своей внучки. Потому что сначала на мертвую бледную Лизелотту, лежащую в мокрой от росы ночной рубашке, накинулся Конрад. Последовала сцена, показавшаяся доктору Гисслеру безобразной, хотя кто-нибудь другой, возможно, счел бы ее трогательной. Конрад подхватил умершую на руки, принялся осыпать поцелуями, называл всеми ласковыми именами, какие только встречаются в немецком языке, умолял вернуться, не покидать его или взять его с собой...
В конце концов, когда окружающим надоело лицезреть эту истерику, по команде Августа трое дюжих солдат навалились на Конрада и прижали его к земле, а Магда, ловким движением вспоров рукав, всадила в руку Конрада заранее заготовленный шприц с успокоительным. После Конрада отнесли в его комнату, где Магда промыла и перевязала его рану. И осталась рядом — стеречь. Август принес бутылку коньяка. Сказал, что по его мнению, пусть племянник лучше напьется, чем застрелится. Но Магда предпочла держать наготове шприц и пузырьки с успокоительным.
Один из солдат нашел в нескольких метров от скамейки, в густой траве, целый клубок серебряных цепочек. Их было очень много — видимо, все те цепочки, которые доктор Гисслер надевал на Лизелотту, оказались брошены здесь.
Тело Лизелотты отнесли в лабораторию. Доктору Гисслеру не терпелось приступить к вскрытию. Дело в том, что выглядела Лизелотта совсем не так, как две первые жертвы. Казалось, что, несмотря на бледность, она как-то похорошела после смерти и даже не выглядела такой изможденной, как обычно. Она была почти что красива! Гладкая светящаяся кожа, блестящие мягкие волосы. Никакого трупного окоченения не было и в помине. Она была холодна... Но, если бы не отсутствие пульса, дыхания и давления, ее вполне можно было бы принять за спящую.
Ассистента у доктора Гисслера сегодня не было: Магда сидела у постели Конрада и доктор Гисслер понимал, что для него же было бы опасно пытаться заставить ее вернуться к работе. Он сам подготовил ланцеты, пилу для грудины, ванночки для внутренних органов, формалин, раствор для промывания брюшной полости, грубые нитки — чтобы зашить разрез. Все приготовил. Снял с трупа рубашку. Осмотрел кожу — никаких повреждений, даже ранки на шее исчезли. Взялся было за скальпель... И не смог нанести разрез!
Наверное, сказалось напряжение последних дней. И несвоевременно раннее пробуждение. Пальцы вдруг ослабели и скальпель со звоном упал на каменный пол. В голове крутился туман. Тело налилось свинцовой тяжестью. Доктор Гисслер вспомнил, как описывал Конрад наведенный вампиром морок. Очень похоже! Но сейчас — десять часов утра. Вампиры спят крепким сном. Во всяком случае, им положено в это время спать! Так что, наверное, сказалась усталость. И возраст.
