Тогда я уткнулся лицом в руки и заплакал, сначала мужественно сдерживая рыдания, потом открыто, дико, в крик, не замечая града стрел и копий, скользящих по силовому полю скиммера. Я остался один, совершенно один в этом распадавшемся, похожем на кошмар, вывернутом наизнанку мире...
Поняв, что всё, что я знал и любил, осталось ТАМ, — на Земле, — я опомнился, сам удивленный взрывом своих чувств. Сейчас я был совершенно спокоен. Мне было лишь нестерпимо стыдно, что я так позорно проявил перед сурами свою слабость. Какое-то время я хладнокровно обдумывал, не отключить ли поле, и не спрыгнуть ли с ножом в руке вниз, потом отверг эту мысль. Наверняка, у Вэру найдется более мощное оружие...
Я устроился поудобнее, и с надменным лицом (ещё мокрым и распухшим от слез) помчался, не обращая никакого внимания на сурами, — сначала по улицам поселка, потом над полями. Скиммер набрал полную скорость и легко взлетел на вал. Затем он, планируя, заскользил вниз, и я испугался, что машина угодит в ров, в ловушку, из которой мне уже не выбраться. Но после нескольких мучительных секунд падения она подпрыгнула, врезавшись во внешнюю стену рва... и дальше легко понеслась над степью. Весь этот огромный чужой мир лежал открытый перед мной, и я тихо засмеялся.
Глава 2:
То, что сильнее страха
1.
Путешествие оказалось гораздо сложнее, чем я ожидал. Вечером того же дня я достиг гор Лабахэйто, но скиммер не смог одолеть крутых склонов, — он мог скользить лишь над относительно ровной поверхностью. Оставалось лишь отправиться на юг, к морю, потом по долине Айтулари подняться до перевала Ай-Курьех, пересечь море Нанг-Ламин, за Байгарой перевалить Эхоттал и лишь тогда повернуть на запад, огибая над океаном горы Безумия, — короче, почти полностью повторить путь Айскина в долину Лангпари.
В этом было что-то символичное, — я мог сам увидеть места, которые Элари знал и любил, кроме Лангпари, куда тот не хотел возвращаться. А потом с надеждой отправиться в край, откуда не возвращался ещё никто. Как ни странно, я был даже рад этому, — действительность превзошла самые смелые мечты о приключениях. Поэтому я всласть полюбовался вершинами гор, алеющими в закатном небе, потом среди коробок соорудил себе постель и крепко заснул, не выключая силового поля. А утром, когда солнце вновь окрасило багрянцем вершины гор, начал свой путь.
2.
До моря я добрался лишь через три дня. Никаких средств навигации погрузочному скиммеру не полагалось, и я ориентировался лишь по солнцу, то есть, летел наполовину наугад. Я быстро научился управлять скиммером, мне понравилось смотреть, как тяжелая машина, подчиняясь точным движениям рук, огибает препятствия и вся стремительно мчащаяся под неё земля плавно наклоняется то в одну, то в другую сторону...
Это не так захватывало дух, как полет Элари в силовом поясе, но движение скиммера приводило в восторг, и порой я начинал бессвязно петь от безотчетного восхищения. Файское сидение стало казаться на удивление удобным, но вот само управление утомляло. Уже через несколько часов начинала кружиться голова и я то и дело налетал на препятствия, большей частью, на кроны деревьев. Силовое поле не давало машине разбиться, но каждое столкновение кончалось дикими прыжками и рывками. Груз от них выползал из-под ремней и угрожал улететь за борт.
Именно с грузом была связана моя главная проблема. Консервы я мог есть, не разогрев, но у меня не было воды. Когда хотелось пить, я высматривал подходящий ручей, — они встречались тут на удивление редко, — потом подолгу кружил над округой, а потом торопливо глотал воду из сложенных ковшиком рук, поминутно оглядываясь, точно испуганная лань. Так же было и с отправлением естественных потребностей. Но хуже всего оказались предвечерние часы, когда лететь я уже не мог, а спать ещё не хотелось. Тогда я подолгу лежал в своей постели, поглядывая по сторонам или, наплевав на опасность, бродил вокруг машины, стараясь не терять её из виду. Меня сильно донимало одиночество. Степь была пустынной, зверей и сурами я видел лишь несколько раз и не горел желанием знакомиться с ними вблизи. Длинными вечерами я подолгу лежал, глядя в небо и закинув руки за голову, вспоминал прошлое, мечтая о будущем, или тихо разговаривал сам с собой, просто от скуки. Потом я спал, а утром с радостью продолжал путь. Бескрайняя степь понравилась мне куда больше Твердыни и я без радости увидел море.
Я очень хотел узнать побольше об этом мире и задумался. Не полететь ли в Ленгурью, мир детских мечтаний Элари? Но без запасов воды не стоило и думать о таком путешествии...
Я повернул на восток, но лететь над морем оказалось очень трудно. Скиммер дико приплясывал на волнах и от этих колебаний меня начало тошнить. Я с ужасом понял, что вскоре мне придется без вариантов терпеть всё это... и с облегчением повел машину по узкой полосе пляжа между обрывом и морем.
Путь вдоль извилистого берега занял целый день. Потом исполинские утесы подступили к волнам и я так и не увидел Защитной Стены и прохода, через который сурами ворвались в Айтулари.
Обрывы тянулись и дальше, не давая подняться наверх. Когда они сменились низинами, я увидел Шулемез в устье реки. В старинном порту стоял огромный, похожий на "Айову" линкор и несколько теплоходов, по улицам города, — его уже давно отстроили, лишь на окраинах виднелись редкие развалины, — сновали машины и люди. На вершинах увалов по обе стороны от бухты я увидел массивные очертания тяжелых башенных батарей. Люди из Ленгурьи всё же пришли... но не затем, чтобы кого-то спасти, а чтобы прибрать к рукам всё, что осталось от страны Председателя. Но они могли отвезти меня в страну мечты Элари, — страну, в которой, это я чувствовал, и для меня найдется место. Мне было, что им рассказать. Пусть только в памяти Элари, я пережил многое, многое узнал. Меня станут уважать, я буду знаменит, и у меня будет всё, что я пожелаю... но какой смысл отправляться в страну, похожую на Америку 50-х годов, если Анмай знал гораздо больше, — и один мог помочь мне вернуться домой? Поэтому я, не обращая внимания на удивленные крики, проскочил между кораблями, миновал город и помчался вдоль реки, вверх по течению. Когда начало темнеть, я свернул в сторону, загнал скиммер в заросший овраг, и, привычно не выключая поля, уснул на своей жесткой постели.
3.
Всего за один день я прошел долину Айтулари, поднявшись по Супра-Кетлох от устья до самых истоков и выше. Вначале я миновал ничуть не изменившиеся возделанные поля Атымьи, потом черные, выжженные, неузнаваемые развалины Гумьи. Много раз мне встречались люди — на катерах или по берегам реки. Иногда в меня даже стреляли, но я никак не реагировал на это, — силовое поле надежно защищало скиммер от пуль.
Затем начались мертвые земли, испепеленные взрывом водородной бомбы. По счастливой случайности, в тот день дул восточный, а не северный, как обычно, ветер, и радиоактивный пепел снесло в море. На выжженной земле уже пробивалась растительность, — нечто, похожее на траву с неестественно большими синеватыми листьями. Я с содроганием подумал, как выглядят звери, живущие на земле, каждый дюйм которой был отравлен. Но я не слишком хотел это узнать, и потому не останавливался ни на миг.
Я лишь издали видел рыжий горообразный вал чудовищной воронки, уже изъеденный глубокими морщинами эрозии. Лахола превратилась в россыпи битого камня пополам с горелым мусором. Здесь глазу не за что было зацепиться, и я равнодушно миновал это, совершенно незнакомое место, в котором Элари провел две трети своей жизни. Я остановился лишь однажды, — увидев устье коллектора Емс-Самзы, с взорванной ржавой решеткой, наполовину заросшей камышами. Я вспомнил, как Элари смотрел на неё с другой стороны, — вместе с Янгутой, Янгутой, которая, вне всяких сомнений, была уже шесть лет как мертва. Элари до конца не хотел верить, что его жертва оказалась напрасной. Почему судьба пощадила пошедшего на верную смерть ради любимой, а не её саму? Я не хотел этого знать.
История Элари повторялась с бессмысленным упорством. В тот же закатный час я поднялся к перевалу Солнечных Ворот, и всё было таким же, как тогда, лишь ветер не бил в лицо, — невидимая броня силового поля отражала его, и поездка-полет походила на сон. Вот только от Элари остались лишь его воспоминания, а позади не стояли дымы пожаров. Там сквозь мягкую дымку воздушного океана просвечивал сплюснутый провал черно-рыжего кратера, окаймленного радиальными полосами, — струями выброшенного при чудовищном взрыве грунта.
У перевала я пережил несколько неприятных минут. Внешней стены скиммер даже не заметил, но вот внутренняя была слишком высока для него, и меж её зубцов ходили сурами, вооруженные громадными, в их рост, луками. Решив рискнуть, я разогнал машину до предела и направил её на стык стены с наклонной скалой. Скиммер бешено подскочил вверх — так, что мой желудок прижался к пяткам, а потом провалился вниз, уже за стеной, и запрыгал, успокаиваясь, словно мячик.
Слегка удивленный тем, что у меня это получилось, я помчался дальше, через просторы пустыни Уса-Ю, и всё было так же, как запомнил Элари в тот раз...
В сумерках я слишком поздно заметил обрыв, и скиммер, уже неуправляемый, заскользил вниз с быстротой падающего камня, дико прыгая на уступах. От рывков у меня потемнело в голове и лишь ценой невероятных усилий я смог удержаться на сиденье.
Я пришел в себя лишь когда скиммер, словно норовистый конь, заплясал над волнами. Несколько коробок с продуктами всё же улетели за борт, но я удивлялся, что не вылетел сам. Я не мог понять, как уцелел, скатившись с обрыва высотой в триста метров...
Си-Круана встретила меня нагромождением зловещих в закатном свете развалин и россыпями костей, — они лежали друг на друге в несколько слоев, иногда целыми грудами. Здесь не было ничего живого, даже сурами не стали селиться в этом гиблом месте. От бассейнов и цистерн остались лишь груды камней, и я понял, что попался. Нигде не нашлось ни капли пресной воды, а мне предстояло лететь через море...
Я переночевал в промоине, подальше от страшных руин, а утром помчался на север, впервые с пустым желудком, — есть всухомятку я не мог. Как назло, день выдался жарким. Солнце палило мне спину, а прыгающие по волнам ослепительные блики резали мучительно сощуренные глаза. Вечером, посадив машину на каменистый северный берег, я едва смог встать на ноги. Меня лихорадило, голова кружилась, нестерпимо хотелось пить, а достать воду я мог только в Байгаре. И, несмотря на темноту, я полетел туда.
Это путешествие запомнилось мне, как бесконечный ночной кошмар. Я лишь отчасти понимал, что делаю. Несколько раз меня выносило в море, и, если бы не яркий свет Ируланы, я бы бестолково кружился на месте. Было уже далеко за полночь, когда внизу потянулись поля. Забыв обо всех опасностях, я бросил машину и полез в колодец оросительной системы, по запаху поняв, что там есть вода.
Лучшую минуту в своей жизни я жадно глотал её, — чистую, холодную, вкусную. За эту минуту переменилось всё, — я вновь ощутил себя бодрым и полным сил. По крайней мере, их хватило, чтобы отогнать скиммер к горам Эхоттал, укрыть его в неприметной расщелине и только потом уснуть.
Утром мне захотелось вернуться, и посмотреть, как сурами живут в Байгаре, — а они там жили, раз поля были возделаны и орошались. Это не заняло бы много времени, но неуязвимость скиммера вовсе не была беспредельной. У сурами, кроме винтовок, могли найтись и пушки, и я решил не испытывать лишний раз судьбу.
Я помчался к колоссальным естественным воротам в хребте Эхоттал, ведущим в сумрачные просторы пустыни. Обогнув выступы скал, я увидел мрачную цитадель Байгары, ничуть не изменившуюся за шесть прошедших лет. Я изменил курс, чтобы рассмотреть её поближе, но не рискнул подлетать вплотную, боясь сверзиться в ров. Оттуда по-прежнему доносился чавкающий гром воды, падающей в бездонную шахту.
У ворот крепости стояло несколько сурами с винтовками, и я повернул, направляясь в пустыню. Но там я увидел ещё нескольких, и, к своему удивлению, узнал их вождя, — того, что когда-то пощадил Элари. Не зная почему, я остановился.
4.
Я сам не понимал, почему это делаю. Возможно, мной двигало простое любопытство. Возможно, желание полюбоваться бессильной яростью врага... но сурами не злились. Они просто смотрели на меня, — словно ждали, и ждали уже долго. Вдруг эта встреча перестала казаться случайной. Я двигался быстро, но всё же, не настолько, чтобы обогнать весть о своем приближении. А здесь был единственный доступный мне путь. Всё просто.
Я медленно посадил скиммер, не снимая, однако, рук с пульта, готовый умчатся при малейшем признаке опасности. Один раз сурами уже говорил с Элари. Он мог заговорить и со мной. Страх, жажда мести, — всё отступило перед обычным мальчишеским любопытством. Но тут было и ещё кое-что. Элари был обязан этому сурами жизнью, и я просто не мог пролететь мимо него, словно мимо камня. Их что-то связывало, и я хотел знать, — что именно.
— Ну? — наконец спросил я, поняв, что сурами не будут говорить первыми.
— Мы ждали тебя, — сказал вождь. Я вздрогнул при звуке его голоса. — Мы знаем, куда и к кому ты идешь...
— Разве? — перебил я и тут же смутился, — слово вышло куда язвительней, чем я хотел.
— Я хочу говорить с тобой, но сомневаюсь, что ты этого достоин, — спокойно сказал сурами. — В первый раз я предлагал тебе испытать твой дух, но ты обманул меня. Теперь я предлагаю это тебе ещё раз.
— Ты думаешь, что я настолько глуп, что позволю себя замучить? — так же спокойно ответил я.
Вождь мотнул головой, недовольный моей глупостью.
— Теперь я не предлагаю тебе смерти. Я хочу узнать, достоин ли ты жизни. Узнать, кто ты на самом деле. Если достоин — ты будешь жить. Нет — умрешь.
Я хотел спросить, что будет, если я откажусь... но я и так это знал, — меня запомнят, как труса. Конечно, мнение сурами не имело для меня никакого значения. Я мог, — и даже должен был, — рассмеяться им в глаза, и умчаться прочь, словно ветер. Но Элари слишком часто убегал, слишком часто прятал свою спину за чужими телами. Я не хотел это делать. Это было нужно не сурами, — это было нужно мне. Я хотел узнать, кто я на самом деле... и стоит ли мне жить.
— Что будет, если я соглашусь? — спросил я, чувствуя, что всё это происходит во сне. "Ты же не пойдешь к ним, правда? — спросил я себя. — Ты же не хочешь, чтобы тебя убили?"
— Ты продолжишь свой путь... когда сможешь. Я обещаю, — уродом или калекой ты не станешь.
Это "когда сможешь" наполнило моё сердце ужасом. Я уже понимал, что мне предстоит... но чувство вины за все совершенные Элари уступки собственной трусости было сильнее страха. "Я могу исправить всё, — сказал я себе, — не поддавшись страху один-единственный раз. Всё. И я буду свободен". Непонятно почему я был уверен, что сурами не лжет, — может быть, потому, что не лгал никогда. Я приготовился бороться со своим страхом, — и тут же с удивлением обнаружил, что мне не страшно. Совсем не страшно. В душе билось что-то большое... но не страх. Может быть, уверенность?
