Но он был.
— Госпожа, — однажды утром сказала Лейлен. С начала пожаров прошел месяц — месяц поджогов по всему городу, и ни один из поджигателей не был пойман; месяц, в который Бантайо выражал свою ярость в пространных письмах. — Госпожа, я должна вам кое-что передать.
Ее голос был странным; я чувствовала это, хотя еще не окончательно проснулась. Я спала всего час. В те дни я редко могла позволить себе больше — это был даже не сон, а простая смена образов: куски плоти и чистые, острые, красные кости.
— Госпожа! Вот, у меня в руке...
Это был маленький клочок бумаги. Я взяла его в ладонь и вспомнила — так внезапно, что у меня закружилась голова, — как Бардрем оставлял записки в борделе, под ковриком или в туфле.
Я села. Лейлен краснела и теребила край косы.
— Он симпатичный, этот Бардо. Это он передал записку. Сказал, что когда-то давно вас знал. И что не хочет, чтобы об этом узнал мастер Телдару. Большой секрет, сказал он. — Она закусила губу и посмотрела на меня.
— Спасибо, Лейлен, — ровно ответила я. — Ты можешь идти.
— Но я должна помочь вам одеться... и ваши волосы...
— Иди, Лейлен. Сегодня я оденусь сама.
Я осталась в одиночестве.
И дрожащими руками развернула записку.
Два плаща, капюшоны
Дом
Ограда
Засов
И так каждую ночь
Я пойму, Нола.
Я коснулась строк, будто могла их почувствовать. Его перо и чернила, его слова, которых я не понимала еще несколько минут после того, как прочла. Записка, как те, другие, которые я находила в самых неожиданных местах.
Я свернула ее, иначе стала бы на нее глазеть и опоздала на занятия. Потом спрятала записку под шкаф. Там лежала другая, которую он оставил мне в ту ночь, когда Орло выманил меня из борделя. Я не смотрела на нее и потом, когда вернулась, но чувствовала эти слова даже ночью, покидая замок вместе с Телдару.
Я пойму, Нола: слова, такие же завершенные и необходимые, как вены у меня под кожей.
* * *
Три месяца. Прошло три месяца с тех пор, как я встретилась с Бардремом. Три месяца, как я взяла череп Раниора из золотой чаши зеркала. Принцессе Лаиби исполнилось три месяца. Город продолжал гореть, образуя ночной узор из мерцающих оранжевых огней и дыма.
Было начало лета, и к Сарсенаю приближался моабу Бантайо.
— У нас нет времени, — сказал Телдару.
Я никогда не видела его таким потрясенным.
— Ты такого не планировал, — сказала я. — Не предвидел.
Он развернулся, прищурив черные глаза.
— Ты надо мной смеешься?
Я улыбнулась — для него и для людей, сидевших за столами внизу, которые могли за нами наблюдать.
— Нет, нет, что ты. Теперь, когда я понимаю так много... Я только спросила, поинтересовалась.
Он продолжал смотреть на меня, барабаня пальцами по столешнице.
— Сегодня мы их заберем, — сказал он. Я подняла бровь, но в груди все сжалось, и я испугалась, что задохнусь.
— Я хотел дождаться, пока мы его завершим, — продолжал Телдару, — но теперь мы должны торопиться. Сегодня мы увезем их на холм и будем надеяться, что это ему не повредит.
Ночью он пришел гораздо позже обычного. Я дремала, когда Борл встряхнулся и заскулил. Я села и услышала тихий, настойчивый стук.
Пока мы шли к дому, он молчал. "Бардрем", вновь думала я, но теперь это было лишь слово; записок и встреч больше не было, и я потеряла надежду.
На улице перед домом стоял открытый фургон и спокойная лошадь.
— Садись, — велел Телдару. После тишины слово прозвучало резко. Я забралась на длинную деревянную скамью. Борл попытался запрыгнуть, соскользнул, и я подняла его, обхватив за пояс. Обернулась, посмотрела на повозку, но не увидела ничего, кроме кучи мешков и садовых инструментов.
Телдару сел рядом, натянул поводья и засмеялся.
— Только представь! Два древних героя лежат в обыкновенном фургоне, и никто ни о чем не подозревает!
Я вновь хотела обернуться, но не стала. Пока мы ехали по мощеным улицам к восточным воротам, я пыталась понять, как Телдару спустил их с лестницы — Мамбуру, высокого, мускулистого, и Раниора, которому мы уже нарастили кожу, но чьи мышцы не выглядели плотными.
Когда навстречу вышел привратник, я подумала, сможет ли Телдару быть убедительным на этот раз. Но как только он нас увидел, то поклонился, нервно улыбнулся, и я поняла, что сложностей не будет.
— Мы с госпожой Нолой собираемся за растениями, — сказал Телдару, кивая через плечо на мешки, лопаты и совки.
Стражник заглянул в фургон. "Приподними мешки своим мечом, — подумала я. — Спроси его, почему мы собираемся за растениями ночью". Но на это у Телдару наверняка имелся ответ.
— Госпожа Нола, — сказал стражник, отходя с пути. — Я... моя семья была в тот день на холме Раниора, и мы вас видели.
"Улыбка для меня", подумала я и тоже улыбнулась, радуясь, что темнота скрывает румянец. Когда мы выехали на дорогу, Телдару хмыкнул:
— Прошел почти год! Легенда о Ноле... а впереди еще столько величия.
Повозка остановилась у холма, и я увидела, что Мамбура и Раниор привязаны к носилкам. Телдару спустил с фургона Мамбуру. Несмотря на покрывавшую его ткань, я поняла, кто это: он был большим, а контуры — определенными и четкими. Я вздрогнула, когда носилки ударились о землю, а Телдару снова засмеялся и дернул меня за косу. Помогать он не разрешил. Он протащил носилки с Мамбурой по лестницам и темным, сырым коридорам, оставил их за дверью гробницы и сразу же отправился назад.
Я села рядом с Мамбурой и начала ждать. Я представляла, что случится, если сейчас появится Бардрем. Я представляла, как возвращается Телдару, как я кричу: "Убей его!" Я представляла, как мы с Бардремом делаем это вместе — ножами, кулаками и ногами. "Это был ужасный, ужасный сон; я боялась, что он никогда не кончится, — сказала бы я, когда все завершилось. — Я не могла говорить, не могла действовать, потому что он меня проклял". И мои глаза, смотрящие на Бардрема, могли видеть оба мира, а рот, который его целовал, мог говорить все.
Но нет — это был сон.
Телдару втащил в гробницу вторые носилки. Он положил их рядом с носилками Мамбуры и развязал веревки. Слепые глаза Мамбуры смотрели на сводчатый потолок. У Раниора глаз не было, только две влажные глазницы над мясистой шишкой нового носа.
— Зачем мы их сюда принесли? — спросила я. — Это ведь так далеко.
Телдару провел по гладким желтым бровям Раниора, а потом потер пальцы друг о друга. Я почти чувствовала липкую влагу.
— Бой будет рядом и скорее, чем мы можем себе представить. Мы закончим Раниора в его гробнице, чтобы быть готовыми наверняка. В любом случае, это его место. Здесь он умер, и будет правильно, если здесь мы его воссоздадим.
Одной рукой он вынул из сапога нож, а другую протянул мне.
— Подойди. Нам надо работать.
В город мы вернулись на рассвете, позднее обычного, и меня уже ждала Лейлен.
— Госпожа, где вы были? — спросила она, и я вяло отмахнулась:
— За городом. Мы с мастером Телдару собирали растения.
Сквозь туман усталости я видела, как она переминается с ноги на ногу. Взяла у нее из руки клочок бумаги, отослала ее прочь и прочла.
Сегодня не дом
А знаменитый холм
Там Пес встретил смерть
А повар — хромоту
Но провидцы в ночи —
Что встречали они?
Я убрала записку под шкаф. Забралась в кровать, но заснуть не смогла.
* * *
Сарсенайский юноша изнасиловал белакаонскую девушку: такое в горящем городе случалось и прежде, но теперь это была дочь богатого купца, чьи товары — ткани и одежду, — покупали женщины из замка. Один из ее братьев убил юношу.
Четыре корабля Бантайо пристали к восточным берегам Сарсеная.
— Это пока, — сказал мне Телдару. Островитяне были в нескольких неделях пути.
— Нам не хватает времени, — говорил он, расхаживая перед столом. Я сидела у окна. — Все это насилие, пожары... должно быть больше, если мы хотим спровоцировать Бантайо.
— Но мы еще не готовы, — начала я, и он повернулся.
— Время пришло, Нола. Время настало. Я мог бы ждать и дольше, но Узор ведет нас быстрым путем. — Его глаза сверкали. "Как в лихорадке", подумала я, глядя на них и на его ввалившиеся худые щеки. Он побрился, но, должно быть, делал это впопыхах: его подбородок и горло покрывали мелкие порезы с засохшей кровью.
— Огненная Птица Белакао и Пес Войны Сарсеная. — Он улыбнулся. Встал передо мной на колени и положил руки мне на талию. — Они будут сражаться на равнине. И они не умрут.
— Но они умрут, — медленно произнесла я, пытаясь найти слова, которые можно было сказать, минуя проклятие, — если умрем мы.
Он рассмеялся. Все его тело дрожало, даже когда он замолчал. Он дергался, трясся, но, кажется, не осознавал этого.
— Мы не умрем, любимая. Они не умрут. Разве ты не веришь в собственные видения?
А потом он замер, и его глаза уставились в пустоту. Я почти ожидала боли, но на этот раз он не уходил в мой мир — он был где-то еще, хотя так же далеко.
Он улыбнулся. Его зубы были прямыми, хотя утратили белизну, и на некоторых появились серые полоски. Я подумала, не так ли сейчас выглядят и мои.
— Как же просто, — сказал он. — Единственный способ вызвать гнев Бантайо. Я давно должен был это придумать.
— Расскажи, — попросила я, но он покачал головой, уткнулся в мои колени и закрыл глаза.
Глава 41
— Завтра утром, — прошептал мне Телдару за ужином, — ты должна будешь пойти к королеве.
Прошло несколько дней, в которые не происходило ничего — ни записок, ни раскрытых планов. Ничего, кроме созданий под холмом. Усталость была такой, что я едва могла сидеть в классе или за столом в Тронном зале.
— Зачем? — прошептала я. — Я ее и сейчас прекрасно вижу: на ней зеленое платье и ожерелье из деревянных бусин.
— Безразличная девица. Ты постоянно требуешь информации, и вот теперь я тебе ее даю. Завтра перед уроками зайди в ее покои.
Той теплой дождливой ночью мы отправились к холму. Мы создали незрячий карий глаз и пять ногтей; мы видели, как губы Раниора, вялые и влажные, впервые раскрылись. По возвращении в замок я упала на кровать рядом с Борлом, но вскоре проснулась и вскочила, вспомнив о Земии. Земия... зачем? Я зашнуровала платье, надела туфли и промчалась мимо вошедшей Лейлен.
— Госпожа? Что такое, госпожа... подождите! — Но я бежала, не обращая внимания на то, что стены коридоров кривятся и тают.
Я была почти у ее дверей, когда услышала крик. Пронзительный девичий визг.
Передняя комната оказалась пуста. Дверь купальни была открыта. Я медленно вошла внутрь и поскользнулась — не потому, что быстро двигалась, а потому, что пол был мокрым. "Она принимает ванну, — подумала я в первую секунду, — в этом все дело. Может, Джаменда вскрикнула, потому что тоже поскользнулась и упала?"
Весь пол был залит красным. Стены покрывали красные брызги. Я вспомнила комнату Ченн в борделе, где тоже были крики, и девушки толпились у дверей, вытягивая шеи. Здесь была только одна девушка, Джаменда, которая стояла на коленях у ванной, держа окровавленную руку Земии.
Королева лежала, откинув голову. Я видела ее такой и прежде, но на этот раз воды в ванной не было. Земия была обнажена, вся в ранах и крови, которая на ее коже выглядела темнее. Глаза были открыты и остановились на больших растопыренных лапах краба, висевшего над головой. Я тоже посмотрела вверх, а потом развернулась к окну и увидела второе тело. Мужчина лежал на спине, разбросав руки с перерезанными запястьями. Его кровь затемняла одежду, но я видела, что это стражник. Я узнала его — в ту долгую секунду тишины я вспомнила, кто это: Джарет, много лет назад впустивший меня в замок, когда я собиралась рассказать правду. На мне было розовое платье, и все стражники, кроме него, надо мной смеялись. Его борода была испачкана кровью. Глаза закрыты.
Я присела рядом с Джамендой. Она держала принцессу. Когда я посмотрела на ребенка, Лаиби начала плакать. Плач был тихим; она вяло махала кулачками, а ее белые слепые глаза двигались из стороны в сторону.
В комнате послышался шум. Раздались чьи-то шаги, потом другие, гораздо ближе, и комната наполнилась людьми. Кто-то тронул меня за плечо.
— Нола... — Это был Халдрин; он опустился на колени рядом со мной. Его пальцы пронзили меня до самых костей. — Что ты видела? Что знаешь? — Его голос был хриплым, как у лорда Дерриса. Лицо осунулось и покрылось морщинами; он постарел навсегда.
"Это сделал Телдару. Люди будут говорить, что это Джарет..." Так и произошло. Выяснилось, что сарсенайский юноша, убитый белакаонскими купцами, был племянником Джарета, и людям, привыкшим к безумию, этого хватило. Но убийцей был Телдару.
— Ничего, — услышала я собственный голос. — Я пришла взглянуть на принцессу. Я знала, что Земии тяжело, и все равно не могла заснуть...
Я протянула руки к Лаиби, подтверждая ложь. Джаменда позволила мне взять ребенка, который замолчал, как только оказался у меня на руках. Она уткнулась мне в плечо, засопела и ухватилась за платье и косу.
— Нет, — произнес Халдрин. Я чувствовала, как его трясет. — Только не это. Моабене...
— О, Хал. — Это был Телдару. Его голос сломался. — Хал, мой король... выйдите, пусть кто-нибудь ее укроет.
— Я укрою. И вымою ее. — Я посмотрела на Телдару. — Это правильно.
Он грустно улыбнулся, но глаза его сияли. Я подумала, куда он дел свою окровавленную одежду, и много ли времени ему потребовалось, чтобы вымыться. Успела ли она над ним посмеяться, как когда-то давным-давно у дворцового пруда с маленькими светящимися рыбками?
Они оставили нас втроем: Джаменду, Лаиби и меня. Джаменда передавала мне воду, ведро за ведром. Я поливала израненую кожу Земии, а Лаиби слушала и радостно брыкала ногами.
* * *
Трудно вспоминать, что происходило после убийства Земии. Странно — это было так недавно, но дни в борделе я помню лучше. Мне бы хотелось написать просто слова: солдаты, Бардо, Уджа, скорбь, гробница. Но этого недостаточно. Я должна стараться сильнее.
* * *
В день, когда умерла Земия, я поплелась на кухню. На середине лестницы на главный двор за моей спиной возник Телдару. Я прошла еще несколько ступенек (три моих шага, за которые колокол у привратницкой ударил один раз) и остановилась, когда он оказался рядом и схватил меня за локоть.
— Куда ты собралась? — В его голосе слышалось напряжение. Пальцы больно впивались в руку.
"Найти Бардрема. Найти слова, сказать ему, что он прав, и тебя надо остановить. Я ждала слишком долго, чтобы найти эти слова; быть может, я их так и не найду, но я должна к нему пойти".
— Куда-нибудь, — ответила я. — Все равно.
— Глупая девица, ты знаешь, что не сможешь покинуть эти стены, пока я здесь. В любом случае, ты не должна уходить. Ты должна быть рядом. Мы должны быть вместе.
