| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Стоп. Повтори.
— Молодым надо лодейку дать! У их и так местов нету! А тута Марьяша! А барахло еёное?! А служанок пару? А подарков кучу? Ложить-то некуды! А итить-то им — не близко! По Волге — до Низу, от Низа — морем до Терека, по Тереку вверх, аж до этого... Дар-ял. Ну... место такое. Где даром яют.
Интересная у Акима этимология. Хотя... с тамошними ставками пошлин...
— Я вот чего думаю, Ваня. А хрена ли мне тута сидеть? Делов-то нету. А не сбегать ли мне с Марьяшкой? Проводить доченьку до места перманентной дислокации. Дорогой присмотреть, чтобы, ну, не обижали. Там, знаш, кого куда — по местам рассувать... Ну, чтобы помнили. Места свои.
Песец. Большой белый пушистый полярный лис. Невидаль невиданная в Поволжье и на Северном Кавказе. Теперь все познакомятся.
Мыслей у меня не было. Только невыразимое чувство зависти:
— Да что ж ему всё нипочём?! И скачет, и скачет...
Позывы я задавил. А вот слово... не хватило сил.
— Да.
Я мечтал побыстрее вытолкнуть этот бродячий осетинский цирк в Волгу и забыть о нём. Тем более, что некоторые... молодые и горячие вели себя... чересчур молодо и горячо. До крови дело не дошло, но обиды были.
Что радовало: счастливый вид Марьяши и несколько заторможенный — Урдура. За ручку он её не держал, но постоянно искал взглядом. По пересказам Марьяшиных откровений в женском кругу — настойка из хвоста оленя оказала своё волшебное действие, дав отдачу и в эмоциональную сферу. Лишь бы она мужика досрочно не ухайдокала. Витаминов бы ему...
— Дик, у нас два ушкуя свободных есть?
— Так точно! Завтра завершаем ходовые испытания и хоть куда!
— Завершить. Разоружить до минимума. Назначить капитанов и кормщиков. Пойдут... до Дарьяла. Ребят подбери стойких и... многофункциональных. Не факт, что ушкуи удастся сохранить.
Дик чуть не расплакался. Как это?! Отдать чужакам новые кораблики? А уж когда понял, что гребцами там будут вот те самые "молодые и горячие"...
— Господине! Это ж горцы! Это ж овечьи пастухи! Какие из них гребцы?! Они ж большой воды...
— Знаю, Дик. Но из лесных вадавасов ты гребцов сделал. Сделаешь и из этих... горных.
Команды... отдельная форма дурдома. По счастью, аксакалы держали молодёжь крепко. Только один раз пришлось двоих "джигитов" заслать на ночь выгребную яму чистить. Остальным Урдур сумел объяснить, что не вытягиваться во фрунт перед капитаном сопляком-мари в предуказанных ситуациях — утрата чести джигита. Поскольку их предки — колено Эфраимово — в те времена, когда они топали в Палестину вслед за своим одноколенником Иисусом Навином, обязательно вытягивались. И даже каблуками щёлкали. За время блуждания по Синаю у них такие каблуки на пятках выросли...! Предков не уважаешь?!
Смена транспортного средства позволила достаточно свободно разместить не только алан и молодую с подарками и служанками, но и посадить на корабли Акима с Яковом. И ещё несколько человек: картографы, точильщики, приказчики... Задача из "выпихнуть гостей незваных" постепенно переросла в иную: сформировать исследовательско-торг-дип-миссию.
Прокол Акима с приглашением чужаков в город — я не забыл. Как и свой вывод: в головы Посольского приказа — не годен. Ситуация складывалась так, что я снимал Акима Яновича с должности, не обижая его. По его желанию, без громких деклараций. Да ещё и с прибылью — поручая ему тяжкое, опасное дело.
Аким, радостно представлявший как он лихо на коне или ушкуе... быстренько "всем там" вправляет мозги и даёт укорот, постепенно грустнел. Слушая мои "мысли по поводу".
— В Булгаре — посмотреть. Там нынче Николай. Нужно будет — помоги. Кое-какой товар для него возьмёшь. Дальше по Волге... сторожко. Булгаре, буртасы, кыпчаки, торки... могут на зуб попробовать. В Саксине... не знаю. Кланяться — не смей! Впрочем, кому я это говорю... Сможешь с тамошним ханом потолковать — хорошо, нет — не страшно. Нам бы там... двор да волю. От их законов да налогов. Дальше — устье Терека. Семендер... Первая столица каганата. Дважды — арабами и русскими — разгромленная, брошенная и восстановившаяся. Там, говорят, сорок тысяч одних виноградников, дома — шатрами из дерева, переплетённого камышом, с остроконечными крышами. Красиво, наверное...
Аким хлопал глазами. У нас с ним отношение к эстетике... несколько различное. Ему чужое — уродливо по определению. А мне — чужого нет.
— Аланы будут тянуть вверх по Тереку. Это правильно. Но... В четырёх днях сухопутного пути — Дербент. Железные ворота. Дороги, крепости, народы, рынки, люди... Там, говорят, крайняя башня — в море стоит. И глубина возле неё — два аршина. Сумеешь навестить? Да — да, нет — нет. Убиваться-упираться — не надо. Дальше — Алания. Вся. И восточная, и западная. Дарьял... х-ха... подробно. Вплоть до Крестового перевала.
— А чего — Крестовый? Там крест поставленный или креститься особо надо?
— Там — крест. Креститься? — Будешь. По дороге. Место там есть... так и называется: "Пронеси господи". Ещё: с той стороны, от самой Куры стояли кресты каменные, с языческих ещё времён — перекладинами своими указывали на вход в ущелье к перевалу. Давняя дорога, Страбон-грек ещё описывал.
— А ты откуда про этого Стра... Страсть-бона знаешь?
— Да слышал как-то. А тебе... сможешь за Кавказ пройти — делай. Но не рискуй. На той стороне гор есть, вроде, местечко такое. Цхинвал называется. Дальше там... тоже не степь, но не так неровно, пройти можно и в стороны.
— Это ты тоже от этого, Страсть-бона, знаешь?
— А? Ага, и от него тоже.
* * *
Аким, ну что ты пристал?! Ездил я там. Не! Не на танке! В те времена танки в этих ущельях — казались глупостью совершенно невозможной. Вообразить ночной артналёт на тот, полный садов городок... Обострение клиента псих.лечебницы.
Вот где-то в тех местах приходили ко мне здоровенные кавказские овчарки, приваливались к боку, укладывались к ногам... Спутники бегали вокруг и кричали:
— Только не шевелись! Сща щёлкнем!
А спутницы восхищённо спрашивали:
— А вам не страшно? Они же такие большие. Могут укусить. Больно. А почему они только к вам приходят?
А я откуда знаю?! Я же — не пёс. Даже — не пастух.
* * *
— Парней-приказчиков пусти по рынкам пошляться. Пусть прикинут. Как там цены, как наши товары пойдут. И чего дорога встанет. И иди дальше. По Кубани до Тамани. Без надрыва. Аким Яныч, Христом богом прошу! Не залупляйся.
— Чего?! Ты мне...!
— Я — тебе! Ты мне живой нужен! А не гордый и мёртвый. Спокойно. Посмотрел-послушал. Уважение выказал. Хамят дурни? — Им же хуже, встал — пошёл. Пошёл... Я даже не знаю... Мне бы и по Крыму... Там-то и аланы, и готы, и половцы... армяне, евреи... Греки командуют...
— Да на что тебе Крым?!
— Там главный торг русскими людьми. Аким, ты меня знаешь. Я эту... торговлю поломаю. В пыль пойдёт. Но... хотелось бы малой кровью. Понятно? После Кафы и Сурожа — в Днепр. "Ой, Днипро, Днипро, ты широк-могуч...". "Когда чешешь и пилишь клёвые воды свои...". Топ-топ через пороги. Попадёшь в те края — смотри внимательно. Вот так Днепр от Киева идёт: на юг, на восток, на юг и, ниже порогов, на юго-запад. Про пороги мне всё интересно. И они сами, и берег. Особенно — правый. Особенно... тут вот речки текут, ниже и выше излучины. Там бы полную съёмку с высотами. Э-эх... шурфы бы пробить до гранита...
— К-какого г-гранита??
— Тамошнего. Там под чернозёмом лежит песок, глина. А внизу... саженей 30-50 — гранит. Так это... зубьями гребешков. Пороги-то не только в реке торчат. Они и под землёй тянутся. На тыщу вёрст в обе стороны.
— Ваня! Да на что оно тебе??!
— Есть у меня мыслишки по поводу... Знаю мало, говорить пока рано. А там уже Киев, Чернигов, Десна, Ока и домой. Короче, Аким, путь дальний тяжёлый, рисковый. Отсюда, с Дятловых гор, чего и как — не разглядеть. Тут нужен человек... умудрённый. Кроме тебя... Сам понимаешь. А Марьяша с Урдуром... так, кусочек. Повод. Кстати. Будешь у алан — найди их царя, Джаду-богатыря. И передай ему вот эту записку. Тайно.
— А чего там?
— Эх, Аким Янович, есть дела. Про которые меньше знаешь — дольше живёшь. А царю скажи... что я всегда к нему... и к детям его — с превеликим уважением и любовью.
Я надеялся на три дня. Конечно — нет. Но через неделю два новеньких ушкуя со смешанными командами Урдура и Акима отвалили от Стрелки. Этот дурдом кончился — стало возможным вернуться к своему обычному.
Марьяна была нормальной женщиной. Не связанной с местной аристократией, как Самборина в Гданьске, не обладающая храбростью, самоотверженностью, энергией, как Елица в Каупе. С чуть иным жизненным опытом, чем остальные женщины в тех местах. Чуть больше понимала в сексе, была грамотна, что там большая редкость. Несколько тщеславна, легковерна, суеверна, непредусмотрительна, пуглива, нерешительна... Совершенно не годилась на роль лидера. Только на роль "канала передачи". Именно так мы её и использовали. Как точку опоры в сложной сети межклановых отношений. У неё хватило реализма понимать, что в местном обществе её главная ценность — "сестра Воеводы Всеволжского". Поэтому она способствовала продвижению наших интересов. В меру разумения, конечно.
В Алании не было единого центра власти, которым можно было бы манипулировать. Но тысяча маленьких "центриков" — тоже вполне годились. Просто чуть другие способы. Сильнейший из северо-кавказских, четверть-миллионный народ попал в поле моего зрения. Ещё — не интересов. Ибо существенной выгоды я просто не находил. Конечно, Дарьяльские и Дербенские ворота — важны. Примерно, как Суэцкий перешеек. Или "Дорога Рамы" возле Цейлона. Но вот сейчас... Непонятно.
Поход Акима продолжался два года. Мои люди, под прикрытием Урдура, точнее — авторитета Царазон-та, прошли от Дербента до Тамани, заглянули в Грузию и Крым. Предметно осмотрели Нижний Днепр. Карты, описания местностей, отношения между владетелями, цены на рынках, образцы полезных ископаемых... Это очень помогло при принятии последующих решений.
Посылка именно Акима оказалось удачной идеей. Местные владетели видели в нём родовитого военного аристократа. Его упрямство, вздорность воспринимались как свидетельство "полков за спиной". Успешность его команды — от этого. Сами мальчишки-простолюдины... прирезали бы их.
Встреча Акима и Джадарона случилась вскоре после рождения Сослана и смерти его матери. Пророчество, написанное несколькими месяцами ранее, получило явное подтверждение. Знаю, что Джадарон был этим потрясён. Он многократно и недоверчиво расспрашивал Урдура и других обо мне. И, видя явное сверх-свойство — пророкизм, уверовал в мою избранность, в особое покровительство Мыкалгабырты. Возможности его были ограничены — алдары творили, что хотели. Но самая главная сила в Алании — всегда была на моей стороне.
Уход Акима позволил перетряхнуть Посольский приказ. Особой нужды в нём не было, но я начал формировать более бюрократическую, не столь "персонально заточенную" структуру. Оно-то, конечно, правильно. Но отсутствие Акима заставило уже зимой сунуть собственную голову в одну... неприятную ситуацию.
Что говоришь, девочка? Аслан? — Убили его через год. "Молодой, горячий"... Вышел из селения хоть и с оружием, но "в малом количестве". Какая-то межклановая разборка. Сослан? — Славный парень. Немало пользы в делах моих принёс.
От Прегели до Терека далеко? В те времена я не искал выгоды в столь далёких землях. Честно — не интересно было. Вот форма штырей в кожевенных барабанах — это важно, актуально. А там... Туда хотели мои люди. И тем — своим интересом, своими нуждами — вызывали и мой интерес. Я не люблю терять людей. Выпихнул-забыл — не моё. Помогал, втягивался в их заботы... Неблагодарность? — Страшный грех. Бывало... Так и не введи человека в искушение! Не дай ему возможности проявить свою неблагодарность. Для этого надо знать человека, присматривать — что и как у него... болит. И помогать.
Ничего нового: внимание, размышление, деяние. Да я всю жизнь так живу!
Ушли. Ушли куда-то на восток и юг Аким и Марьяша, куда-то на север и запад Самборина и Сигурд, Кастусь и Елица. Отправился искать руды рудознатец с командой, прибегал и, спустя три дня, всхлипывая от полноты чувств, потрясённый размахом и потоком Всеволжских новизней, убежал Кавырля. Сотни людей, кто — больше, кто — меньше, покрутившись возле меня, поднабравшись "ветра перемен", "духа Зверя Лютого", уходили в леса и степи, моря и горы. Распространялись, расселялись. Устраивали землю нашу.
"О, светло светлая и прекрасно изукрашенная, земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками месточтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, диковинными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными большими городами, славными селениями, монастырскими садами, храмами Божьими и грозными князьями, честными боярами и многими вельможами. Всем ты преисполнена, земля Русская, о, правоверная вера христианская...".
Мда... Кое-чего из списка надо выкинуть. А иного — добавить. Потому что это — "Слово о погибели Русской земли".
Так — не надо.
Одуванчик. Растёт себе, жёлтеньким светит радостно. Потом "седеет". И множество пушистых семян разлетаются по ветру. Уносит их в новые края. Где они укореняются, сами цвести начинают. А цветок — "лысеет", сморщивается, умирает.
Так и я. Разница — что с самого начала лысый. А сморщиться да помереть... этого никто живой не минует. Без лишних мук хорошо бы.
Подобно одуванчику я выпускал от себя свои "семена" — людей, которых я выучил, которые жили возле меня. Только, в отличие от цветка неразумного, старался не терять с ними связи, поддерживать их. И они тянулись ко мне, и они — мне помогали. Их дела сливались с моими.
Конец девяносто второй части
copyright v.beryk 2012-2021
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
