Блич: Извращаемся над каноном

* * *

Знаете, как это бывает? Сегодня ты всего лишь слегка безумный чуть-чуть амбициозный не совсем обычный пустой — а вот уже ты даже уже и не можешь понять — то, что было — оно все же БЫЛО или порождено твоей безграничной фантазией?

Шаг, шаг, шаг.

Медленно, сомнамбулически, я шагал к даже не к вратам, или, скажем, проколу, не к пути, не к дороге — ну, подберите на свой вкус еще двадцать синонимов. Я двигался именно к двери. Небольшая, самая обычная, слегка потертая, с рассохшейся кое-где древесиной дверь вроде тех, что даже не устанавливают ныне в квартирах, а могут хранится где-нибудь на балконе, старая и забытая, покрытая потрескавшейся от времени зеленой краской дверь.

Шаг, шаг, шаг.

Я не знаю, чего я ожидал за ней. Может быть старой запыленной квартиры вроде тех, что в невероятном количестве остались на территории стран СНГ, где сидящий в портянках, затянутых на армейский манер, старый дедок раскроет мне все тайны вселенной за поданный челкарь крепленого самогона, приговаривая что-нибудь насчет 'савсэм распустилась маладеж, вот в наше врэмя!'? Или стоящего на горах черепов, костей и трупов, извивающихся в агонии стонущих тел черного трона, давящего своей громадой больше самой окружающей картины, и сидящего на нем бледного юноша с тонкими чертами и узки м подбородком, завернутого в отливающие буквально черным светом вещи, который, с жестокой улыбкой вознамерится преподать 'наглому выскочке' урок?

Шаг, шаг, шаг.

Трое суток я готовился к последнему рывку. Трое суток я видел, куда стоит сделать последний шаг, и не решался его сделать. И теперь я тут.

Шаг. Вздох. Скрип слегка ржавой, пусть и еще крепко дверной ручки на поворотном механизме. Звук несмазанных петель. Ласт трай.

* * *

-О, а вот и ты! Проходи, я уже, признаться, слегка тебя заждался.

-И... Это значит, все выглядит вот так?

-Ну да.

-И... Тебя это вполне устраивает?

-Ну, кхе-кхе, на некоторые вещи нельзя повлиять даже мне.

-...

-И что дальше?

-Дальше?

-Ну да.

-Не знаю. Я шел убивать тебя, может быть подчинить, договорится, если повезет. Потом втемную использовать тебя по максимуму и избавится, ну, ты знаешь схему.

-А я не мешаю тебе. Я здесь, перед тобой, прикован к месту так, что не смогу и шагу сделать с пути клинка твоего, если пожелаешь. Кхе-кхе, хороший слог.

-Это... Это кажется неправильным.

-Почему неправильным? Все вполне нормально. Я бы даже сказал — все весьма обычно, ха-ха.

-...

-Я не думаю, что у тебя так много времени. Чувствую, нас уже поджимают, кхе-кхе.

-Нас?

-О да, не как нас. Думаю, ты даже согласишься со мной, после пары разъяснений, кхе-кхе, конечно же.

-Я слушаю.

-Знаешь. Давай я расскажу тебе сказку. Тебе ведь было кое-что интересно?

-Сказку?

-Ну да. Я хороший рассказчик, кхе-кхе. Я думаю, тебе эта сказка очень

понравится...

* * *

В далекой-далекой северной стране, среди бескрайних звезд — красных, и медведей — белых, жили были мальчик и девочка. Были они, не то, чтобы совсем глупыми, просто молодыми — неопытными еще, не понимающими все реалии жизни. И жили они, не так, чтобы совсем хорошо, но на хлеб хватало — в восьмидесятые годы что врач-терапевт, что учитель старших классов зарабатывали вполне нормально. Жили они одной семьей, и в будущий день смотрели с оптимизмом. Они любили друг друга, у них была какая-никакая, а материальная база, и они хорошо держались на плаву вместе со всей своей родней.

И любили они друг друга сильно — ну, они были молоды и горячи, чувства их казались им настоящим единением душ, той самой любовью, воспетой в стихах и поэмах сотнями авторов словно высочайшее устремление духа. И, это было вполне нормально, что от их духовной любви в один прекрасный момент у девушки обнаружилась вполне материальная беременность.

Надо сказать, что в те времена таким новомодным словом как 'генетика' еще пугали людей в дальних деревнях, а словосочетание 'плохая наследственность' больше походило в умах обывателей на 'требуйте от меня меньше, а носитесь со мной больше', то все равно не всем везло с предками. А еще в той бескрайней стране царствовало убеждение, что не стоит ходить на обследования здоровья 'просто так' и 'беспокоиться по пустякам'. Поэтому о некоторых заболевания в той далекой стране люди не узнавали до конца жизни. А еще иногда случалось так, что некоторые проблемы не проявлялись в семье еще долгое и долгое время, пока в один расчудесный момент не вылезали всем скопом.

Ну и иногда случались такие нехорошие совпадения, что неудачи находили друг друга.

А еще на фоне начавшихся 'процессов' очень часто в дальние больницы не завозили хорошее оборудование, не всегда проводили все 'как нужно', да и просто человеческий фактор не стоит сбрасываться со счетов.

Это была первая беру матери, совсем. Ну, к тому же — материнский инстинкт один из сильнейших инстинктов на свете, если бы не он, наши далекие хвостатые предки бы не выиграли в своей эволюционной гонке. К тому же — они были 'юношами бледными со взором горящим', молодыми да ранними, им и в голову не могло прийти, что именно с ними может произойти что-то плохое. Не где-то там, далеко, а прямо именно с ними.

Отец был человеком довольно мягким, часто уступал своей бойкой женушке, любил ее до беспамятства. И жизнь его была довольно неплоха по тем временам — и только одно омрачало его жизнь — не повезло человеку с именем. Ну, сложно жить, когда тебя зовут Ульян! Предки у него были толи какими-то монголами, толи родители 'не такими как все', но хоть с фамилией повезло — Ильинский, вполне неплохой вариант. К тому же часто он и представлялся Ильей. И родился у парочки сын, в радости нареченный Романом. И стало так на свете на одного Ильинского Романа Ульяновича на свете больше.

Но жизнь — штука весьма суровая. Проблему обнаружили почти сразу после рождения, но... Недостаточно быстро.

Серповидоклеточная анемия — страшное сочетание слав для не подготовленного человека. Гемофилия — тоже. Для подготовленных, впрочем, еще более страшное.

Так происходит, что по причине мутации изменяется форма эритроцитов, таскающих кислород к клеткам тела на совсем неприспособленную к тому. Бывают разные степени этой болезни — та, что была у родителей была совсем незаметной, ну устает чуть быстрее других — так это дело в нетренированности организма, а не в выдумках всяких! Но малышу не повезло. В среднем — на тридцать человек приходится один человек со слабой степенью анемии. А вот на самих анемиков — почти полная неспособность к транспорту кислорода наблюдается у одного на десять тысяч. Но иногда проблемы случаются.

Гемофилия — страшная болезнь, бич породнившейся друг с другом аристократии, несвертываемость крови. Редкая, очень редкая, но всегда невероятно страшная болезнь. Встречается она во всех родах, хотя бы через десятое поколение породнившихся с родоначальницей болезни — королевой Викторией Британской. Если бы не печальные обстоятельства — с таким открытием простую работницу маленькой городской больницы можно было бы поздравить.

Когда уколотый палец может стать причиной тотальной кровопотери, когда отжимание — вызывает потерю сознания от недостатка кислорода, когда лекарства стоят за полный курс как небольшой автомобиль, когда ты понимаешь, что это происходит даже не с тобой, а с твоим ребенком, твоим чудом, твоей крохой — жизнь перестает казаться такой замечательной штукой, не так ли?

Родители мальчишки очень любили новорожденного мальчика, не смотря на то, что знали, как тяжело будет с ним. А еще у них была любовь между ними — и даже завтрашний день казался им не столь мрачным вдвоем. Ну, у них была любовь — но точно не было достаточно денег.

Когда твоя кроха от пореза может истечь кровью, когда каждый ранка, без которой не обходится ни одно детство — уже потенциальная смертельная опасность, когда единственная возможность двигаться — это медленно, словно в замедленной специально съемки переставлять ногами, и даже попытка побежать — все маленькие дети любят играться на природе, может стать причиной кислородного голодания головного мозга — каждый день больше похож на испытание, на бросаемый судьбе вызова, чем на жизнь, когда деньги текут как песок сквозь пальцы — не так радостна жизнь, как она может показаться стороннему наблюдателю, ха?

Маленькому мальчишке дорога в обычную жизнь была закрыта с самого начала. И, пока сам он не мог осознать этого, за него убивались родители.

Мать стала пить. Страшно видеть своего дитя и осознавать, насколько будет его жизнь сложна, а у врача доступ к медицинскому спирту был в те времена совсем неплох, а вот снабжение больницы и бдительность коллег и начальства — плоховато. В те времена жизнь для таких, 'трудных' людей была не лучшей.

Мать пила, и пила, и пила. В какой-то момент желание успокоить сожаление о судьбе малыша стало сильнее самого сожаления.

Отец видел это, но не мог этому противостоять. Прятал выпивку — но мать находила новую. Пытался обратится к врачам — но те не могли вылечить ее иначе, чем упрятав в психушку — а бедный-бедный влюбленный идиот ее так сильно любил...

Момент психоза оттягивался как мог, но и он настал. Мальчика растили с четкой установкой, он знал о своих проблемах, о слабости. И пытался компенсировать слабость, пытался обойтись без друзей, завести которых без веселых детских игр со всеми не мог, пытался компенсировать отсутствующую самостоятельность — когда одна ранка может убить — родители не стремятся отпускать из поля зрения. Он читал и учился, читал, читал, читал, учился, учился, учился...

На шестой день рождения окончательно слетевшая с катушек мать подарила сыну воистину царский подарок — избавила его от себя. Но и от отца тоже.

Психиатрия алкогольного опьянения штука не то, чтобы сложная, но напряжная. Рано или поздно слетают все, и трудно предсказать — когда слетит очередной. Вот все в пределах нормы — потребление алкоголя, раскрасневшееся лицо, рассеянное внимание и неловкие движения рукам. А вот подняв нож, женщина кидается на того, кому еще не так давно клялась в вечной любви и верности. А после, стоит ей только чуть-чуть протрезветь — выпрыгивает из окна.

И маленький мальчик остался один.

В те времена в той дальней стране приюты были местом, где воспитателей можно было назвать надзирателями безо всяких кавычек. И жизнь для сирот была не лучшей. Да и вообще — есть ли более жестокие люди чем дети? Взрослых сдерживает развитой мозг и знания законов и писанных и неписанных законов общества, в то время как дети — при том шести-семилетние по жестокости могут переплюнуть кого-угодно.

Мальчишка не мог не то, что проявлять характер — какой характер, когда перебежка от двери до двери уже подвиг похлеще километрового забега? И воспитатели, которые не любили детей, но очень не хотели разбираться с полицией, хранили мальчишку еще и от сверстников. Те видела 'хрустального ребенка' только как слабого, но хранимого воспитателями заучку, проводящего жизнь за книгами и даже не пытавшегося выйти на контакт с детьми. Начавшаяся учеба — естественно, тут же вознесшая мальчишку над беспризорниками еще выше, лишь еще и еще сильнее усугубила ситуацию.

Плохо жить в сиротском приюте в момент социальных потрясений, особенно попав туда в том возрасте, когда у большинства детей жестокость уже проявляется, а мозг еще нет, и не имея возможности постоять за себя, зато имея и покровительство в местном 'сверху', и хорошие мозги.

В восемнадцать лет жизнь парня в приюте закончилась, а вот 'настоящая' только началась. Очень умный и начитанный, но озлобленный на весь мир, абсолютно не социализированный, жестокий, сохранивший о 'счастливом детстве' лишь воспоминания пьяных криков матери и ледяную ненависть окружающих — помимо детей, кураторам тоже не очень хотелось дополнительно возится с 'хрустальным ребенком', но было надо.

Куда идти хорошему специалисту, но без связей? О, точно не в экономику — без связей и с таким 'резюме' как беспризорник, не в юриспруденцию, не в экономику устроится ему никак. Физических нагрузок никаких нельзя. Опасности нельзя.

И он подался в медицину. О, с большим заделом на будущее — он сразу же как минимум рассчитывал на научную карьеру учился как идеальный студент. Но... В далекой северной стране, наверное, наука была не нужна, год за годом скатывалась она вниз все больше и больше. И он переориентировался — рыба ищет где глубже, а человек — где лучше.

Еще парень неплохо умел просчитывать варианты, и его решение дружить со всеми, чтобы в случае чего — оказался неплохим выбором. А учитывая, что не было ни одного, кто так идеально знал материал, и при этом был готов почти безвозмездно (подумаешь! За зачет пятьсот рублей хорошему 'другу' за отлично куда как лучше пяти тысяч за коряво выписанный 'зачет'.) помогать, в самом институте он стал, ну, не то, чтобы публичной фигурой, но через третьи руки был знаком со всеми 'заинтересованными'. И, хотя, на 'гулянках' появлялся он крайне редко, на выпускной даже его раскрутили на полноценное празднование со всеми вместе, включая даже парочку тех, которых он с натяжкой мог назвать... Людьми, с которыми он поддерживал наилучшие отношения среди всех знакомых, вот так.

А потом так вышло, что ему не повезло. Кто-то сэкономил, кто-то положился на добропорядочность знакомого 'Армэнчика', кто-то закрыл глаза... И парень умер. О, в тот день умер только он, метанол — страшная штука... А еще такая незаметная.

Его душа не успела появится в мире. Просто так случилось, что ... Волна, скажем так, достала его и там. Никогда не прогнозировал поведение нематериального нелокализированного объекта в семимерном пространстве не опираясь на построения шестимерных и менее мерных пространств? О, я тоже не пробовал. А оказывается, зря. Знаешь, например, что если... Ах да, сказка.

И вот, подхваченная его душа оказалась... Немного не там, где была должна. И немного не тогда.

Никогда не думал, почему Иру? И. Р. У. ? Кому то не повезло с отчеством, ха-ха. Жаль, что не Вул.

* * *

А теперь я расскажу тебе другую сказку. Коротенькую.

В начале было не слово. В начале было начало. А может быть, что то было и до начала — не сказать уже точно, много времени прошло. Но, скажем так. Если что-то и было до начала, то сейчас это уже не влияет ни на что.

Скажем так. Сперва был один мир. И сколько-то жителей в нем. Не много, но сказать точно нельзя. Ведь ты не можешь сказать, сколько воздуха перед тобой на ладони, да еще и на глаз? А для тех, кто был в начале, очень трудно отделить их и... Не их, скажем так. М, как сказать, когда не разделить предмет и окружение?

И жили они в свое удовольствие. Для тех, о ком можно сказать всемогущи и бессмертны — какие могут быть их проблемы? А проблема была. О, я думаю, ты догадался.

Развеять скуку для тех, кто может описать все математической формулой и найти результат любого действия, это задача невыполнимая. Почти.

Наблюдать за изменчивыми переменами. О, это не эпитет, это просто термин — неопределимая, изменчивая переменная. Такие переменные, которые меняют свое значение без особой системы. О, ты уже догадался?