Я сажусь. У щеки пробегает краб; женщина в синем платке наклоняется и целует мой лоб; слой лавы поднимается и расходится волнами. Я двигаюсь мимо, дальше. Я чувствую кожаную одежду. Мои пальцы помнят, как надевать ее и застегивать ремни. Рука помнит, как поднимать древко и уравновешивать его, чтобы бронзовый наконечник не нырял вниз. Я смотрю, как поднимается копье. Вижу бледное лицо человека за дальними холмами и блестящий меч. Помню ярость и жажду боя.
Я делаю выпад.
"Нет!", кричит кто-то губами бледного человека, и "Нет" кричу я, Нола, извиваясь внутри чужой плоти, пытаясь быть сильнее нее. У меня получается. Я замираю, и замирает он, хотя я едва не теряю сознание от усилий, которые нужны, чтобы удержать нас обоих. Под весом небес и памяти дыхание оставляет меня.
Я кашляла. Во рту была кровь. Я попыталась сплюнуть, но кровь просто потекла с подбородка. Я лежала на животе; все тело болело. Прислонившись щекой к выступу, я подумала, что еще не вернулась, что застряла в Ином мире, на Пути, который скоро окутает меня со всех сторон. Но через некоторое время я подняла голову и с трудом разлепила глаза. Передо мной было пятнистое бедро. Из-за черных мушек кожа словно пульсировала. Я лежала на ногах Мамбуры. Я приподнялась, скуля, как Борл, и поняла, что Мамбура сидит. Он сидел вертикально, а его левая рука лежала на полу и держала древко копья.
Я села на корточки, держась за саркофаг. Меня вырвало одним воздухом. Сквозь извивающиеся мушки я смотрела на Телдару, который прислонялся к спине Раниора.
"Игрушки, — подумала я. — Все мы игрушки, и все мы ждем, когда чья-то рука начнет дергать за ниточки".
— Твой человек, — устало сказала я, подбирая слова, которые бы не запустили проклятье. Телдару повернул голову. — У него были образы? Воспоминания?
Телдару медленно моргнул, как это делали герои. Облизал губы, но ничего не сказал.
— Телдару, они снова настоящие. Они стали самостоятельными.
Он опустился на четвереньки и, оттолкнувшись, сел на корточки.
— Нет, — ответил он и встал. Пошатнулся, упал на одно колено, потом на оба, не сводя с меня глаз. — Они наши — наши! — И закашлялся так, что изо рта и носа пошла кровь.
* * *
Несколько часов спустя. Перед рассветом.
— Что будет, когда они встретятся? Что если один ударит другого? Нас тоже ранит?
— Этого не случится. Да, они встретятся, да, станут сражаться и скрестят свое оружие раз или два, а потом я усмирю обоих. Видение госпожи Нолы сбудется. Все рады.
— Простите, Мастер, а что вы скажете, когда люди спросят о том, как они вообще встретились? Как они вернулись к жизни?
— Хватит вопросов, любимая. Они еще слишком вялые — моя вина, знаю, но они меня просто вымотали.
— Ты опять скажешь, что не при чем? Скажешь, что это я... — У меня перехватило дыхание. Я не подумала об этом раньше, да и как такое могло придти мне в голову?
— Тихо, Нола. Иди сюда, дорогая, ну же... тихо, тихо... Вот так.
И он снова взял меня на полу гробницы Раниора. Но теперь, когда все кончилось, я не убежала.
* * *
Ясным летним днем моабу Бантайо и испа Нелуджа вошли в Сарсенай. Их охраняло четверо белакаонских копьеносцев. На этот раз барабанов не было. Остальные белакаонцы — сотни, по словам наших солдат, — разбили лагерь за холмом Раниора.
— Мало, — шипел Телдару. — Почему их так мало? Эти сотни могут быть теми, кто ушел из города. Где его армия?
Бантайо и Нелуджу проводили в Тронный зал, из которого убрали все, кроме одного стола, превращенного в похоронный, украшенного оранжевыми и зелеными цветами островов. На нем лежала Земия. Она была мертва уже несколько недель, но благодаря стараниям целителей, которые обхаживали и мертвецов, и живых, выглядела нетронутой и чистой, словно отдыхала, сложив руки на груди.
Бантайо на нее даже не взглянул. Он смотрел на Халдрина, который стоял у стола. Камни на золотистой одежде моабу замерцали, когда он поднял руку и указал на короля.
— Что вы сделаете, — с металлом в голосе произнес Бантайо, — чтобы восстановить урон, нанесенный чести моей страны?
— Моабу. — Халдрин был очень бледен, но говорил увереннее, чем когда бы то ни было со дня рождения Лаиби. — Мы обсудим это — сейчас, если пожелаете. Но прежде вы, возможно, захотите увидеть свою сестру и племянницу.
Я выступила вперед. Лаиби спала у меня на руках. Ее волосы щекотали мою шею. Джаменда, не покинувшая замок, вплела ей в волосы ракушки.
— Моя сестра мертва из-за сарсенайского предательства, — произнес Бантайо. — У меня нет причин на нее смотреть. И я не хочу видеть ребенка. — Я подумала, как у него получается так ровно держать взгляд. Он почти не мигал.
— А я хочу. — Нелуджа повернулась к столу. Одна из рук Земии теперь была выпрямлена — наверное, ее держала Нелуджа.
Она подошла ко мне. Ее руки, шея и щеки казались тоньше. Я передала ей ребенка и подумала: "Надеюсь, принцесса не заплачет на руках своей тети". Но надежда была тщетной: принцесса вся напряглась, подняла голову, и Нелуджа заглянула ей в лицо. В серо-белые подвижные глаза.
Я слышала, как она выдохнула. Из складок одежды на плечо выскользнула алая ящерица.
— Ребенок слеп, — проговорила она, обращаясь к Бантайо, но на самом деле, подумала я, ко мне.
— Халдрин, — сказал Бантайо. Его интонации были язвительными и угрожающими одновременно. — Это еще постыднее. Скажи, есть ли какие-то другие оскорбления, которые ты мне подготовил?
— Моабу, — процедил Халдрин. — Давайте поговорим наедине.
Лаиби заплакала. Нелуджа еще мгновение смотрела на нее, а потом передала мне.
— Испа Нола, — сказала она. — Нам тоже надо поговорить.
"Да. Да, ты понимаешь гораздо больше остальных, и мне не понадобятся точные слова".
— Я к вам присоединюсь, — сказал Телдару из-за моей спины. — Поскольку я здесь мастер.
— Ты. — В тишине, наступившей после того, как Нелуджа произнесла это слово, шаги Халдрина и Бантайо звучали еще громче. Они быстро шли по каменному полу. За дверью и во дворе шаги стали приглушенными и в конце концов стихли.
— Ты, — повторила Нелуджа, когда мы остались одни (мы трое, мертвая женщина и ребенок), — сейчас еще меньше, чем когда был мальчишкой. А тогда ты был ничем.
Она возвышалась над ним. Смотрела на него сверху вниз своими черными глазами с жемчужными искрами, и я подумала: "Она прекрасна". Потом она посмотрела на Лаиби, на меня, повернулась и вышла. Приподнявшись на когтистых лапах, на нас с ее плеча смотрела ящерица. В янтарных гранях ее глаз отражался солнечный свет и весь зал.
— Итак, мы снова одни, — дыхание Телдару пахло старым вином и бессонницей. Прежде я не замечала этого запаха.
Я кивнула.
— А король... разве ты не должен быть с ним?
— О Нола, — пробормотал Телдару, — мне нужна только ты. — Он рассмеялся и поцеловал меня горячими потрескавшимися губами.
* * *
Телдару королю не понадобился. Халдрин и Бантайо, как прежде, закрылись в библиотеке. Время шло.
Мы с Телдару начали ездить на холм при свете дня. Теперь только солдатам можно было пользоваться дорогой, но для нас делали исключение.
— Мы должны быть там, где сарсенайский Узор сильнее всего, — говорил он стражникам. — Мы должны быть рядом с Раниором и теми, кто нам угрожает.
Но нам никто не угрожал. Мы стояли на вершине холма и смотрели на равнину, где горели костры, где были лошади и люди.
— Это не армия! — восклицал Телдару. — Там старики и женщины с детьми, которые ждут, когда можно будет вернуться домой. Бантайо не привел мужчин, чтобы защитить честь своей страны.
— Как ты можешь это видеть? — Сощурясь, я рассматривала крошечные фигурки и далекий дым. Это были Пути и Узор, и все вокруг было как тень даже под солнцем; я поежилась, не зная, испытывать ли облегчение или страх.
В те дни мы практиковались. Мы были Мамбурой и Раниором и каждый раз вкладывали в них все больше сил: в их конечности, в движения и воспоминания, которые плыли, как разноцветный туман. Несколько раз я думала, что потеряюсь и так и буду бежать вдоль бесконечных, постоянно умирающих дорог Мамбуры. Но этого не случалось. И каждый раз, возвращаясь на жесткий разрисованный камень гробницы Раниора, я спрашивала себя, почему.
* * *
— Вы почти не бываете в постели, госпожа, — однажды утром сказала мне Лейлен.
— Много дел. — Я оттолкнула ее руки и привычным движением расшнуровала платье.
— И Бардо больше не присылает записок. — Ее голос был странным — резким, обрывистым, словно она собиралась сказать эти слова, но не ожидала, что почувствует неловкость.
Я сняла платье и взяла чистое, которое она приготовила.
— Как я сказала, у всех много дел. И вообще, почему тебя это беспокоит?
— Потому что я волнуюсь — правда, госпожа, очень-очень. Я могла бы ему понадобиться, и я хочу быть рядом, если он понадобится вам.
Я натянула платье.
— Ты нам не понадобишься, Лейлен. Кстати, у тебя есть семья? Лучше, если ты отправишься домой.
Она уставилась на меня, приоткрыв рот. Рука с расческой замерла.
— Вы... хотите отослать меня из замка?
Это было уже слишком, и она оказалась самой легкой мишенью.
— Да, милая, хочу! И отошлю! Уходи! Не желаю больше тебя видеть! Прочь!
Расческа выпала у нее из рук. Она развернулась и выбежала из комнаты. В коридоре слышался ее затихающий плач, но мне было все равно.
* * *
Наступил ранний вечер того же дня, когда я отослала Лейлен. Пятый день после приезда Бантайо. Я стояла в гробнице рядом с Телдару. Он расхаживал перед двумя героями, которые сидели рядом друг с другом, словно зрители на представлении. Он говорил. Он рассуждал о том, что должен был подождать и не убивать Земию, пока не приедет ее братец, поскольку тогда он бы точно опозорился и разозлился настолько, что немедленно начал войну. Но я не вслушивалась. Я думала: "Сегодня я сбегу. У меня получится. За обедом я притворюсь, что больна, и попрошу Силдио сопровождать меня в комнату. Силдио сильнее Телдару и недолюбливает его, поэтому будет настаивать, что отведет меня один... Я попрошу его вернуться с зал и шепнуть Нелудже, что я ее жду — не в комнате, поскольку не пойду туда, а на кухне. Телдару понадобится какое-то время, чтобы нас найти. А пока он ищет, Нелуджа будет задавать вопросы, поймет, что означают мои почти бессмысленные ответы, и скажет Бардрему, и восстановит мои Пути, и тогда я убью Телдару, и все это кончится".
Я в это не верила. Отчаянные, путаные мысли и фантазии — я знала, что ни одна из них не сбудется, но здесь и сейчас надежда была сильнее страха, и это казалось важным.
— Нола.
Я посмотрела на него. Он стоял, уперев руки в бедра, и недовольно глядел на меня.
— Я сказал тебе уже дважды. На этот раз ты услышишь.
— Да, — ответила я, — конечно. — "Ты жуткий, отвратительный тип — я больше не стану притворяться, произойдет эта твоя битва или нет. Однажды Нелуджа поможет мне избавиться от твоего проклятия — и от тебя".
— Мы вынесем их отсюда, — сказал он.
Я моргнула, так же медленно и бездумно, как живые мертвецы напротив.
— Мы выведем их наружу, на вершину холма. Будем двигаться на земле, а не на каменном полу. Научимся видеть горизонт, а не стены. — Он передал мне маленький нож Бардрема. Мои месячные начались день назад, но я об этом не сказала. Я вообще ничего не сказала — уколола палец и быстро сунула нож за пояс, прежде чем меня окружили кожа и небеса Мамбуры.
* * *
К дверям королевской библиотеки подошла девушка. (Об этом я узнала позже, но все равно напишу). Она держалась прямо, как много лет назад — другая девушка. Подошла к дверям и сказала:
— Я должна поговорить с королем Халдрином.
Четверо белакаонских и четверо сарсенайских стражников переглянулись. Кто-то нахмурился, кто-то улыбнулся. Шли дни; кроме закрытой двери, смотреть им было не на что, нечего делать и нечего слушать — одни только приглушенные голоса в библиотеке.
— И что такого важного случилось, что ты решила нарушить переговоры двух королей? — спросил один из сарсенайцев.
Девушка высоко подняла подбородок.
— Мастер Телдару и госпожа Нола используют Видение на крови, чтобы оживить мертвецов. Они занимаются этим в одном городском доме и на холме Раниора. Повар Бардо может отвести короля в этот дом. — Девушка вытянула руку. Она сжимала несколько сложенных листов бумаги. Ее костяшки побелели, но голос был ровным. — Это доказывает их предательство. А теперь дайте пройти.
Сарсенаец, который говорил с ней, взял бумаги. Развернул их, посмотрел на письмена, потом снова на нее.
— Я не умею читать. Как может быть, что ты умеешь?
Девушка с гордостью улыбнулась.
— Мой отец умел и научил меня. Дайте мне пройти.
Бумаги взял один из белакаонцев. Его губы шевелились, глаза двигались по строчкам. Когда он посмотрел на нее, его зрачки были расширены.
— Она не врет, — проговорил он, и в страницы заглянул другой белакаонец, за ним — третий. Все они бормотали и кивали.
Сарсенайцы переглянулись.
— Ладно, — сказал их командир и постучал в дверь.
Глава 43
Я была Мамбурой. Я стояла, прижавшись спиной к монументу Раниора, но не чувствовала, как спирали и линии вдавливаются в мое тело. Я ощущала только кожу Мамбуры, внутри себя и снаружи. Она горела. Она помнила солнечный свет и летящие облака. Она помнила мох, землю и камешки между пальцами ног.
Кожа Мамбуры помнила, как и кожа Раниора.
Они обошли холм: Раниор — длинными, дергаными шагами, Мамбура делал шаги поменьше. Они обходили друг друга и двигались дальше. Это место было памятью. Глаза Раниора смотрели на него с высоты холма, Мамбура — снизу. Они видели и друг друга, Птица и Пес. В их Ином мире рождались медленные, яркие огни.
Мы с Телдару стояли, сидели и вставали вновь. Телдару лежал на спине и смеялся; рот Раниора раскрылся, и он поднял меч к небесам, которые превращались из голубых в золотистые. Из голубых в золотистые, потом в алые, и герои вспоминали закат.
Шли часы. Сегодня они пробыли на ногах дольше, упражняясь с деревом и железом, и окрепли — даже Раниор, чья плоть висела на суставах, а левая нога была повернута внутрь и припадала. Мы с Телдару опирались о камни. Телдару тяжело дышал, я едва замечала собственное дыхание. Наши опущенные плечи касались друг друга. Один раз я едва не потеряла сознание, упала на колени, и Мамбура споткнулся. Телдару крикнул: "Нет, Нола! Встань! Надо еще...", и эти слова повторил Раниор. Я поднялась, цепляясь за камень. Мамбура бросил копье по плавной дуге. Оно опустилось ниже по склону, и он пошел за ним. Дважды он поскользнулся, но не упал.
Он вернулся на вершину холма. Потом остановился. Никто не двигался, но по склону катилась галька. По шуршащим камням скользили ноги. Мы с Телдару повернулись. Вслед за нами повернулись головы Мамбуры и Раниора.
На холм всходили Халдрин с Бантайо. За ними шел Бардрем, а позади — Нелуджа.
