Глядя на это милое, девичье лицо, которое то краснело, то бледнело, когда, я ней разговаривал. Хотя, конечно, смелости и выдержки у ней было не меньше, чем у Петра Кошки. Я решил, что она должна окончательно стать примером, символом для России. Прежде всего для её женской части. Тургеневских девушек мало, нужно как можно больше сочетания их, вот с такими Дашами. А не институток, с их душевными и не очень мастурбациями на предмет обожания, и часто не пригодных для семейной жизни и нормальной жизни в обществе. Поэтому я решил, что Дарья, помимо обещанного Николаем Первым, получит уже от меня потомственное дворянство, и, если у неё получиться, займётся общественной деятельностью в сфере здравоохранения.
С Дашей Севастопольской, другими медсёстрами, Кошкой, Елисеев, Заикой, Рыбаковым, остальными бойцами спецназа, сделали фотографии. По отдельности, групповые, массовые. В этой истории тоже надо будет создать галерею героев обороны Севастополя и Крымской войны вообще. Адмиралов, генералов, офицеров, солдат, матросов. Фотоальбомы, альбомы с рисунками. Чтоб современники и потомки, могли увидеть людей, которые наиболее активно творили историю в это время и на этой земле. А то в моей истории, была только одно изображение Нахимова, и то в профиль, и тайком от него сделанное. Здесь я всех заставил сфотографироваться. Поэтому бригада фотографов и художников работала в поте лица. На Северной стороне им выделили дом для проживания, лаборатории и мастерской. Придали людей. Так же дали доступ куда пожелают. Так, что они на радость историкам они наделают немало визуальных источников об это войне.
В ночь с девятое на десятое июня союзники на позициях и в лагере были поставлены на уши по тревоге, и выдвинулись на свои места по диспозиции в случае русских атак. И в ответ за свою исполнительность, понесли серьёзные потери. Это Нахимов и артиллеристы гарнизона, показывали на практике, как они освоили новые виды вооружения, приёмы артиллерийского боя и тактики.
Через визуальную разведку и опрос пленных выявили месторасположения батарей противника, расположение частей, места их выдвижения по тревоге и ударили по всему этому ракетами и тяжелой артиллерией. Так делали сами союзники, только позже. Выманивали демонстрациями и ложными атаками русских позиций, подкрепления и у без того немногочисленного гарнизона Севастополя. И использую своё преимущество в тяжёлой артиллерии накрывали их обстрелами, нанося таким образом тяжёлые потери. Я решил, что надо начать так делать первыми.
Подполковник, Филлимо́н Васильевич Пе́стич, получил в свои руки всего пока четыре ракетных батареи. В сумме это было семьдесят две пусковых установок. И распорядился ими он умело. Их расположили так, чтоб, они с разных направлений позиций били по одним целям. Беря их таким образом под перекрёстный огонь, и тем самым повышая вероятность поражения.
Легкими 2-дюймовыми и в 2,5 дюйма ракетами должны были ударить по переднему краю, более тяжелыми, 4-х дюймовыми, вглубь позиций. С каждой установки разрешили выпустить до двух десятков ракет. Был естественно привлечён и тяжёлый калибр мортир и единорогов, число, которых в Севастополе, не так быстро, как хотелось, но, уверенно прирастало. Так вот и артиллерия должна была вести огонь по заранее выявленным и намеченным целям.
И когда было хорошо уже заполночь, на нескольких направлениях, действиями охотников, пластунов, силами в несколько рот, которые шумели,как можно громче, начали создавать видимость ночных атак, вытаскивая по тревоге противника из теплых коек на передовую. И, когда по расчётам и разведанным это произошло. По войскам союзников ударили ракетами и большим калибром. Всё это действо я наблюдал с вышки, которую поставили на возвышенности у Южной бухты.
Когда наши батареи открыли огонь, казалось в темноте, что выстрелы из орудий и ракеты уходят в сторону противника, как бы из-под земли. Красиво смотрелось. Грохот выстрелов, рёв ракет, светящиеся следы от них и бомб, подсветка из осветительных ракет. И через несколько секунд после этого уже пламя и звуки от взрывов на стороне противника. И ещё, ещё, залп, за залпом. Канонада стояла не слабая. Вот и сэкономленный порох от салютов в мою честь пригодился.
И после обстрела передовых позиций и под прикрытием ракетно — артиллерийского огня по возможным подкреплениям противниками, в вылазку уже пошли не роты, а батальоны. Причём не простые, а пока околоштурмовые. Но, в касках, брониках, вдобавок к ружьям и винтовкам, пистолеты, ручные гранаты, тесаки. Атаковали позиции противника у Камчатского люнета, Селенгинского и Волынского редутов. То есть там, где будет во время первого общего штурма Севастополя наносить свой главный удар противник. Это я помнил точно. Там стояли французы. Так же, решили пощупать и англичан их позициях. И пощупали, даже неплохо помяли.
А утром, после ночного дела я всё-таки встретился с ним. Не мог с ним не встретиться и именно здесь, в Севастополе.
Передо мной стоял поручик, Лев Николаевич Толстой. Высокий, крепкий, загорелый, с усами, ещё без бороды. С уверенным, и немного тяжёлым взглядом умных глаз офицера воевавшую вторую войну. Причём не в штабах, а, что не на есть на самой передовой. В наспех почищенном мундире, и с обожжёнными руками.
Его перевели с четвертого бастиона, как его здесь называли 'бастиона смерти', в ракетчики. По военной специальности, уже подававший большие надежды в литературе, будущий русский великий писатель был артиллеристом. После взаимных приветствий, я спросил Толстого:
-Как отстрелялись ... Лев Николаевич?
На мое обращение к нему по имени отечеству его глаза оживились.
-Из отпущенного боезапаса выпустили восемнадцать ракет из двадцати по указанным целям. Проводили сверку данных, на предмет не произошло ли сбитие прицела. Смею, вас, уверить, Ваше императорское величество, что, моя батарея зря ракеты не потратила. Я сам перед боем, с передовой и вышки вёл наблюдение своих целей, ориентиров и внёс нужные поправки, -ответил он мне.
-Не сомневаюсь, господин поручик. Мне про вас говорили, как про хорошего, дельного артиллериста, — вновь похвалил я Толстого. Он в ответ на это немного вытянулся. И по ходу начал ковать железо пока оно горячо. Хваткий граф то.
— Ваше императорского величество! Четырёхдюймовые ракеты имеют большую дальность, даже больше чем двадцати четырёх фунтовые орудия. Граната у них значительно мощнее и они в сравнении даже шестифунтовыми пушками, чрезвычайно подвижны. Скорострельность у ракет выше. Ими можно вести обстрел далеко вглубь позиций противника, туда, где он думает, что неуязвим, -немного волнуясь, говорил артиллерист Толстой, а не писатель.
— Ракетные батареи можно быстро доставить к передовой, на бастионы, провести обстрел и так же быстро убрать от ответного огня. И с другой, скрытой батареи или лучше двух, обстрелять открывшегося противника. Но, для повышения действенность обстрелов нужны не только вышки. Нужен ... воздушный шар. С него даже если его поднять на десять саженей от земли, позиции противника будут видны как на ладони на многие версты вперёд, — излагал свой план мучитель нескольких поколений советских школьников.
-А данные с шара, вы, намереваетесь передавать, записками и по оптическому и электрического телеграфу? Так? — спросил я, у переводившего дыхание Толстого.
-Точно так, — с удивлением в голосе ответил он мне. -Увы. Лев Николаевич. Спешу вас разочаровать в этом вопросе, — продолжил я, решив немного отыграться за школьников.
-Вас опередили. Вы не первый предложили такой вариант. Воздушные шары уже изготавливаются. И скоро будут в Севастополе и в армии, — сказал я. И в ответ на это задорный огонёк в глазах Толстого немного притух.
-Но. Обещаю вам поручик Толстой, что, вы одним из первых поднимитесь на воздушном шаре и проведёте с него обстрел противника по вами предложенному варианту, — и сказав это, я увидел, что, в его глазах вновь заиграл огонёк.
— Благодарю, Ваше императорского величество, за оказанное доверие !!!, — отрапортовал он мне, встав по стойке 'смирно', автор Липунюшки.
'Катать' тему воздушных шаров я начал ещё в феврале. И вновь приятно и неприятно удивился. Летали на шарах, поднимали их в воздух, писали книги о них в России ещё в восемнадцатом веке. А просвещённая Екатерина в 1784 году, даже запретила совершать в России полеты на тепловых шарах в летнее время года (с I/ХI по 1/XII) во избежание пожаров, под страхом штрафа от 20 рублей. 1803 году, 18/VII. Первый полет генерала С. Л. Львова для определения пригодности аэростата для военных целей. 1806 год. Первый в мире пуск шара-пилота для определения воздушных течений, проведенный русской кругосветной экспедицией Крузенштерна. 1828 г., 19-го августа. Полет в Москве первой русской женщины-пилота Ильинской. Даже вот так было. 1847 г., 31/VIII. Первая жертва русского воздухоплавания — погиб при посадке в Ладожском озере А. Леде.
Но, было, кое-что и поинтереснее. В 1841 году некий А. М. Снегирев представил проект дирижабля (соединение аэростата с плоскостями). Он был учителём математики, физики и химии Курской гимназии. Стопроцентный предшественник Циолковского в плане увлечений и рода занятий. И даже город у обоих начинается на "К". Так же за свои деньги проводил опыты, и затем написал отчет о своих работах под названием "Опыты над преобразованием аэростатов" и в январе 1841-го направил проект ' управляемого аэростата в Российскую академию наук. Его проект там рассмотрели два академика ... Якоби и Ленц, дав свое заключение, в котором признали "здравое суждение и остроумие автора", его осуществимость и принципиальную новизну. Возражения академиков сводились к сложности вертикального маневрирования, поскольку для этого потребуется большое количество балласта и при спусках стравливание значительного количества газа.
Дополненный проект А. М. Снегирев представил уже месяц спустя, в феврале 1841-го изобретатель, пытаясь хоть как-то популяризировать свою идею, опубликовал в петербургском журнале "Маяк" в виде статьи под названием "Русская теория воздухоплавания и аэростатов". И всё на этом. Нужны были деньги , а, он их не нашёл. Деньги нашёл я, а, полиция нашла, Алексея Матвеевича Снегирёва, который служил в управлении госимуществ Курской губернии. Которого бережно и со всяческим уважением доставили в стольный град Москву. Вскоре к нему присоединился капитан, военный инженер, Иустин Иванович Третерский. Он в марте 1849 года представил наместнику Кавказа князю М.С. Воронцову в Тифлисе свой труд на 208 страницах 'О способах управлять аэростатами', в котором выступил с предложением о постройке управляемого аэростата — дирижабля — с паровым и пороховым реактивными двигателями. Корпус аэростата предложил делить на несколько самостоятельных отсеков.
В Военно-ученом комитете после заключения профессора Анхудовича, указавшего на ряд неточностей в расчетах скорости движения аэростата и расхода пара и газа, проект был рассмотрен в декабре 1849 года, и комиссия признала, что этот проект '...в практике совершенно не выполним'. Поэтому артиллерийский отдел '...хотя и находит, что капитан Третесский за обширный труд свой заслуживает похвалы, однако же, к сожалению, принужден окончить отчет свой заключением, что предложению этого офицера нельзя дать никакого хода'. Но, ход истории менялся. И его из Кавказской армии быстро отправили в Москву.
Туда же убыл ещё один энтузиаст воздухоплавания в России, Н. Архангельский, который в 1851 году разработал проект дирижабля с паровым двигателем. Мещанин М. И. Иванин за предложенный им проект управляемого аэростата в 1850 году, тоже был мобилизован и переселен на время в Москву.
И. М. Манцев, так же был чрезвычайно удивлён, когда к нему в начале марта явился явился немалый полицейский чин и выдал предписание срочнее срочного собираться в первопрестольную. При этом не забыть свои бумаги про воздушный шар. Ведь он ещё только несколько недель назад попытался предложить применить аэростаты в войне. Для бомбардировки с воздуха английской эскадры, если она подойдёт вновь к Кронштадту. Но, Николай I нашел, что это 'не рыцарский способ ведения войны'. После чего проект был отклонён. И вот теперь его, практически взашей, выталкиваю в Москву для занятия тем, в чём сначала отказали.
А вот автор статьи в 'Артиллерийском журнале', 'Устройство, приготовление и употребление военных воздушных шаров', которая вышла 1853 году. В которой он, анализируя все сделанные в этом направлении попытки, пришел к заключению, что '...изготовление шаров для бомбардирования не представляет никакого затруднения'. Он не смог к сожалению, войти в состав первого КБ по созданию отечественных воздушных шаров и аэростатов. Автором работы был, Константин Иванович Константинов, теперь мой двоюродный брат. Он был занят на Шосткинском казённом пороховом заводе и Киеве, совершенствованием своих ракет и налаживания их производства. Для него первым делом было ... ракеты, а шары с девушками или без них, потом.
Во главе КБ аэронавтов поставили капитана И.И.Третерского.
30 марта 1855 года вышло распоряжение о создании 'Комиссии по применению воздухоплавания, наблюдательных вышек для военных целей'. Пока секретное. Первый взмах крыльев для поднятия России в небо в этой новой истории был сделан. Сделали первые шаги в других направлениях.
Те, кто мало-мальски погружался в тему русско-японской войны обязательно встречал эти две фамилии. И это не Макаров и Того, или Рожественский и Того, Иессен и Камиммура. Это Барр и Струд, и их дальномер для корабельной артиллерии. Так вот и я озаботился дальномерами. Хотя бы примитивными. Чтоб хоть немного, но, повысить точность артиллерийского огня. Схему прибора я помнил, а, дальше уже пусть пушкари, оптики и математики разбираются. Когда мне собрали сведения по этому направлению, я понял следующее. Работы по прицелам и прочим приспособления для точной стрельбы идут. Это радовало. А вот то, что в России не было даже намёка на околопромышленное производство оптического стекла, удручало. При том, что оно и не появилось даже к той же русско-японской войне. Только после того как клюнул в зад петух, что-то начали делать вроде на Балтийском заводе. Сейчас же было с этим, от слова не куя. Совсем не куя. Что ж будет решать и эту задачу. Придётся вновь учиться у европеев, звать к себе. Цейс вроде ещё не так крут, и не зазнался, в Швейцарии не только часы, но, и оптика была хорошая. У французов точно, что есть в этой области, англичан, может уже у американцев. Надо, надо, России как можно скорее обрести свою оптику, часовое производство, через это приборостроение, точмаш. В течение первой пятилетки.
Так вот среди тех, кто занимался прицелами и приборами для артиллерии был некий Василий Фомич Петрушевский.
Все видные химики, начиная от авторитетного Александра Абрамовича Воскресенского, которого уже называли 'отцом основателем русской химии', и заканчивая молоденькими Менделеевым и Бородиным. Все, Фадеев,Клаус, Зинин, Бутлеров, Бекетов, Соколов, Ильенков, Скобликов. Все химики, кто уже имел на руках диссертации магистров, кто ещё учился в магистратуре, и уже стал бакалавром. Все они были мобилизованы и направлены на пороховые заводы, химические заводы, в фармацевтику, производство медикаментов, металлургические и военные заводы. Зинин, Менделеев, Бородин убыли на Шосткинский завод, Бутлеров собирал свою команду у себя в Казани, Фадеев, Петрушевский остались в Питере и Охте. Эти группы получили задачи, увеличение выпуска пороха и начало производства пироксилина и нитроглицерина, а, из него уже динамит. Что я им мог дать как попаданец ? Флегматизация. Вот такое вот словечко. Столь нужно для нитроглицерина. Чем именно успокоили его взрывной нрав, я точно не помнил. Торф, целлюлоза, гипс, пемза, опилки, какой-то кремнезём, мыло, желатин, мука, лён, хлопок. Пусть хоть сопли пробуют. Но, дадут продукт, который можно будет с высокой степенью безопасно использовать.
