-Только бы не сгорели паруса прежде времени, — шепчет Дэн сквозь зубы.
За выстрелами уже не так слышны шорохи и шепот, и Пантера командует в полголоса, но очень четко:
-Приготовиться. С первыми ядрами 'Пантеры' вперед.
Огненный, как из ада выплывший фрегат летит, слышно хлопая горящими парусами, и по мере того, как они сгорают, скорость падает. Мне показалось, или с кормы один за другим соскальзывают в покрытую огненными сполохами воду боевые пловцы, и их обнаженные торсы мелькают в отблесках пламени.
В таком случае, им предстоит проплыть по воде, по которой плюхают все чаще и гуще испанские мушкеты, а на ее поверхность рядом с пулями валятся огненные клочья парусов — даже отсюда слышно, как они шипят, встречаясь с прохладной влагой.
Вспоминаю, что они должны поднырнуть в выходы дренажных систем, пробраться туда — а если их уже ждут испанцы? Лейн так мне, оказывается, симпатичен, что представить его мертвым или даже снова раненым мне совсем не хочется.
Но вот 'Санто Розарио' на полной скорости влетает в настил причала, круша его задравшимся килем. Испанцы бьют уже в упор, и фрегат взрывается с оглушительным треском и воем пламени. Все небо расцвечено огнями — летят, описывая ровные дуги, тяжелые куски горящего дерева, трепещут адскими бабочками остатки пылающих парусов. Следом раздается еще несколько взрывов, корабль разваливается на части и тонет, поднимая волну в бухте. Он взрыва занялись деревянные части машикулей форта, нависающих над водой, а попавшие внутрь бойниц с близкого расстояния огненные обломки вызвали пожар во внутренних помещениях, и пламя уже подбирается к стропилам крыши поврежденной башни, в стене которой зияет пролом. Через развалившиеся кирпичи видно, как пылают внутри, на уровне второго этажа, перекрытия пола и какие-то столы, занавеси — возможно, там был кабинет коменданта — вспоминаю кабинет губернатора на Мале, окна которого тоже выходили на залив. Именно там я увидела первый раз морской бой и первый раз Вольфа в бою.
-Эх, — бьет кулаком по земле Дэн. — Не успел Тессен спрыгнуть. Жаль, такой парень ушел..
И в этот момент пушки 'Пантеры' ударяют в берег, по спускающимся к воде постройкам форта дальше от нас. Наш фрегат и правда, как пантера — он подкрался невидимый в темноте, и теперь пушечные люки вспыхивают огнем при каждом выстреле, как кошачьи глаза.
-Штурм! — рявкает Пантера голосом, в котором вообще нельзя заподозрить ни женский голос, ни вообще человеческий.
Святая Мария! Она же все это время лежала рядом со всеми и отчетливо видела, как погиб Тессен, взорвавшись вместе с кораблем. Как она теперь пойдет в бой? Она же чуть не умерла, когда рассталась с ним из-за ссоры, но ведь знала, что он жив и рано или поздно объявится. А тут — он взорвался и сгорел вместе с обломками, и даже если успел спрыгнуть, то все равно его накрыло разлетающимися кусками мачт и бортов.
Мы срываемся с места и, пока безостановочно бьют пушки 'Пантеры', несемся к воротам форта. Страха нет, потому что, раз стреляют пушки — то мой муж ими командует, и значит, с ним пока все в порядке.
Когда мы подбегаем к медленно раскрывающимся воротам, испанцы открывают ответный огонь — и пушки форта оглушают нас, потому что бью откуда-то сверху, поверх наших голов.
Дэн, мой верный страж, пытается мне что-то прокричать на бегу, но я лишь взмахиваю ему рукой — не слышно.
Сразу у ворот натыкаюсь на полуобнаженное, залитое кровью тело обвисающего на запорном механизме боевого пловца, и от ужаса не могу вспомнить его имя, хотя и знаю его неплохо. Он меня тоже узнает, улыбается одними губами и падает на меня. Пока я барахтаюсь, выбираясь из-под него с помощью Дэна, остальные убежали далеко вперед.
Мы с Дэном оттаскиваем его в сторону, туда, где стена образует небольшой внутренний уступ, маленькую округлую нишу. Пловец тяжело дышит, время от времени с его губ срывается стон — у парня прострелено плечо и еще несколько рваных ран на груди и руках.
Спохватываюсь — Дэну ведь надо бежать туда, где все. Он колеблется:
-Мне приказано прикрывать Вас.
-Там каждая рука на счету! У Пантеры все рассчитано! Не хочу, чтоб по моей вине кто-то погиб!
И Дэн срывается вперед, пригибаясь и укрываясь от свистящих пуль то за телегой, то за каменным колодцем посреди голого двора.
-Милый, давай, приподнимись чуть-чуть, я под тебя бинт не просуну.
Пловец стонет, но покорно приподнимает израненный торс:
-Док, а Вы как здесь оказались?
-Вот тебе же пригодилась. Потому и оказалась.
Объяснение принимается. Он тяжело дышит, я даю ему попить, косясь на колодец. Фляжка с водой не бездонная, и скоро потребуется ее наполнить вновь.
Во дворе форта идет сражение, но врагов не так много, как могло бы быть, если бы часть из них не тушила пожар в башне, а часть не побежала бы в нижний ярус обороны форта, расстрелянный в упор нашими пушками. Есть надежда, что и какое-то количество испанцев нашло там покой.
За стеной и над головой грохочут пушки форта — они бьют по нашему фрегату. Может, мне следовало остаться там, а не лезть на рожон? Если наши ядра долетают до форта, то и их тоже долетают до нас. Стил... А он даже не знает, что я ушла с отрядом! Интересно, он сможет меня простить? Мы женаты всего пять дней, и снова проклятая война...
Выглядываю из своего укрытия — наши бойцы хорошо заметны на фоне красных испанских мундиров и белых рубашек тех испанцев, которых подняли с постели ночной тревогой, и я безошибочно вижу лежащих на земле раненых или убитых ребят. Но вот один, наткнувшись на бегу на пулю, падает, лежит какое-то время, переворачивается на бок, медленно, подтянув колени к животу, встает, поднимается на одно колено, встает на ноги и снова бежит вперед, зажимая левой рукой бок, а правой удерживая саблю.
Бежать за ним? Бесполезно, сама попаду под пули. Но вот тот, который привалился к телеге, держась за голову, находится ко мне ближе, и туда я точно добегу. Припадая к земле, как курица, за которой гонится трактирщица, добегаю к телеге, на которой уже занимается сено:
-Вставай.
-Не могу, ничего не вижу, — между его пальцами струится кровь, и не видит он только поэтому, а рубленая рана расположена выше глаза, почти у корней волос.
-Обопрись на меня.
-Я тяжелый.
-А я упрямая. И сено горит. Ты же не хочешь, чтобы сгорели мои волосы? Они только отросли!
Закидываю его руку себе за плечо, выпрямляюсь и тут же падаю на колени — ноша и правда не по мне, а тут еще булыжник под ногами вместо привычных досок. Он чувствует, что мне тяжело, и приподнимается на ноги. Общими усилиями мы добирается туда, где лежит оставленный мной пловец с перевязанной грудью и левой рукой.
Сваливаю второго ему на ноги — так уж вышло.
-Ну вот, мальчики, вам тут вдвоем не скучно будет, — а сама быстро наматываю бинт вокруг его головы. -Пей. Не тошнит? В глазах не двоиться?
-Нет, все хорошо, оно по касательной саблей прошло.
-Ну, вот и отлично. Сидите тут. Пистолет есть хоть у одного?
-Да. И еще зарядов выстрелов на десять, — раненый в голову значительно приободрился, когда понял, что глаз на месте.
-Защищай его, — киваю на потерявшего сознание пловца, а сама намечаю, куда бежать за следующим.
Святая Мария, я уже перестаю что-либо понимать в этом аду — огонь, крики, стоны, звуки выстрелов, звон клинков, кровь сливаются в ночной темноте в сплошной ужас.
В свете тут и там вспыхнувших пожаров видны отдельные схватки в этом дворе форта, открывающем дорогу к еще одним воротам и центральной площади. Собственно, туда и рвется Пантера со своим отрядом.
Мимо меня пробегает Лейн, уже добывший в бою что-то более существенное, нежели его ножи, а в левой руке у него пистолет, из которого он делает выстрел куда-то в темноту, и из окошка над воротами с глухим влажным стуком, сдобренным звоном кирасы, вываливается испанец.
Глаз выхватывает Пантеру — с двумя абордажными саблями, ее обычным оружием в бою, она отбивается от четырех сразу, но успела вскочить на узкую каменную лесенку, ведущую сразу на второй этаж, и поэтому сразу все напасть на нее не могут, иначе побьют друг друга. И она методично расправляется с ними попарно, причем еще одного, пятого, я замечаю возле нижней ступеньки, скрюченного и зажавшего перерезанное горло в последнем судорожном движении. Джеймс прикрывает ее от остальных, стремящихся тоже прорваться туда — если ей удастся беспрепятственно подняться к небольшой арочной двери, венчающей лестницу, то она проникнет во внутренние помещения форта, связанные с центральным двором, при условии, что этот форт не только внешне, но и внутри напоминает тот, где я провела свои молодые годы.
Ник творит чудеса с двумя ножами, вывертываясь так, что сабли испанцев пролетают в волоске от его играющего всеми мышцами в свете пламени мокрого от пота тела, не причиняя ни малейшего вреда. Но Ник — пока что ловкий счастливчик, потому что замечаю еще несколько пловцов, ведущих схватки несмотря на такие же рваные раны, как и у открывшего нам ворота парня, хотя и не такие жестокие, раз не мешают сражаться. Или они просто так захвачены боевым азартом, что не чувствуют боли...
Но вот один из наших корсаров, пробивающихся к основному проходу в центр форта, пошатнулся, схватившись за грудь, которую полоснула испанская сабля, упал и откатился в сторону из-под ног сражающихся. Мне надо совсем немного усилий, чтобы проскочить мимо горящих ящиков, издающих отвратительный запах паленой кожи, а затем укрыться за выступ стены, оглядеться и тогда смогу подобраться к раненому беспрепятственно — если, конечно, уцелею сама. Мысленно я мгновенно все это проделала, прикинула каждый свой шаг — но ноги ватные от страха и навалившейся усталости, хочется присесть у стены на корточки, закрыть голову руками, зажмурить глаза и ничего этого не видеть и не слышать.
Голос Стила у меня в ушах: 'Дыши, Марта', и я делаю вдох — а затем бегу, придерживая норовящие захлестнуть мне горло ремни сумок. И где же Пит? Он-то жив? Цел?
Пита замечаю за работой — он оттаскивает еще одного раненого, бессильно повисшего на его руках, и я успеваю его окликнуть и показать на ту нишу, где оставила двоих, самых первых. Умница Пит понимает меня с полужеста и направляется туда. А я с разлета проскакиваю коленками по гладкому булыжнику, выстилающему двор и прижимаюсь к парню:
-Жив?
-Ага, — он держится рукой за рану, и в темноте разобрать, где там разрубленные ремни, лохмотья черной рубашки, прилипшая солома, разлетевшаяся по всему двору, сгустки крови...
-Да разожми ты руки, — снова эта бессмысленная борьба с руками, намертво сжатыми над раной, как будто сведенные пальцы могут остановить кровь.
Ножом разрезаю и без того разорванную и мокрую от крови рубашку на груди, но раздевать его сейчас нет ни времени, ни смысла, и накладываю повязку поверх рубашки, лишь бы закрыть саму рану. Порываюсь оттащить его туда же, к стене, но он останавливает меня:
-Не, дайте лучше попить, — и жадно вытягивает из фляжки остатки воды. -Ну вот теперь почти порядок.
Он поднимается, держась черными от запекшейся крови пальцами за выступы камней в стене:
-Вы туда не лезьте только, — и исчезает в гуще боя.
Но вот ворота раскрываются, и в тех же сполохах уже хорошо разгоревшегося пожара в боковом флигеле видно, что центральный двор, где зияет сквозной пролом в сторону моря, удерживают боевые пловцы. Наши отряды соединяются, многих из них я узнаю, но Тессена среди них нет.
Пантера одной из первых устремляется в проход, и мне видны ее расширенные, белые на фоне темного от копоти лица глаза — она ищет Тессена в последней надежде. И не найдя его среди израненных, но все же в большинстве своем уцелевших пловцов, кидается опрометью туда, где на башне засели несколько испанских солдат, методично сверху расстреливающих всех, кто пытается добраться до главной башни.
Святая Мария, ее стремительная фигура летит через простреливаемый участок площади, там, куда не рискнул сунуться даже Лейн. Что она хочет сделать? Вот она прыгает вперед, перелетает через голову, откатывается несколькими оборотами — и уже вне досягаемости пуль, под стеной. Неужели жива, или ее сбили, как птицу, на лету? Понять что-то в этом дыму и огненной тьме невозможно. Но вот она рывком поднимается на ноги и начинает взбираться по стене туда, где над ее головой еще огрызаются испанские мушкеты.
Сабли убраны в ножны за спиной, и ее пальцы в черных перчатках, ставшие похожими на кошачьи когти, вцепляются в щели кладки. Хорошо, что ступни у Пантеры маленькие, не совсем ей по росту, и она умудряется еще и удерживаться носками сапог.
Ей нужны доли мгновений, чтобы зацепиться за край бойницы и вбросить тело в проем, пока никто из стрелков не сообразил рвануть ей навстречу и сбить ее ногой или прикладом вниз. Если она слетит на камни с высоты в двенадцать футов, то сотрясением не отделается. Это верная смерть. Хотя по ее поведению судя, капитан именно смерти и ищет. Тессен погиб, и теперь нам всем это очевидно, иначе он бы давно был в центре боя. А она... Она не захочет жить без него, тем более после всего того, что произошло с ними на заветном острове — эти полные нежности и чувств взгляды, объятия, сидение у костра вдвоем с переплетенными пальцами...
Он дважды был на волоске от смерти, и она дважды его выхаживала, буквально вытаскивая с того света — именно ее дыхание, а не мое, вернуло Тессена к жизни, когда он, недвижный и мраморно-белый, лежал в луже воды на полу лазарета. А про его пробитую и чудом сросшуюся за несколько дней там, где в самом лучшем случае понадобилось бы две недели, грудь, я и вообще молчу с суеверным ужасом, как будто прикоснулась к чужим и потусторонним тайнам.
Пантера одним махом влетает в бойницу, удерживаясь одной рукой за нижний срез, а ее ноги вытягивается в струнку выше головы, разлетаются ножницами и сбивают с ног ошалевшего стрелка. Мне прекрасно видно, как она выхватывает два ножа, одним с разворота полоснула по горлу ближайшего к ней испанца, а второй послала в того, что разворачивает в ее сторону длинный и лишивший его маневренности мушкет. Она успевает выхватить сабли, пока над подоконником поднимается окровавленная голова того, которого она сбила ударом ноги в голову — он жив и даже с саблей в руке. Похоже, ее удар не нанес ему существенного вреда, или это уже ярость умирающего зверя — но Пантере приходится приложить усилия, чтобы свалить и его. Что с испанцем, мне не видно, он скрыт парапетом, но вот ее движение не оставляет сомнений — добила прямым ударом сверху.
Капитан вспрыгивает на парапет бойницы — сабли снова в ножнах, спиной небрежно привалилась к стене, одна нога чуть заведена за другую и сложенные на груди руки — она спокойно обзирает поле боя, на котором перевес уже на нашей стороне, и это совершенно очевидно, остались только единичные стычки, и красные мундиры можно видеть только под ногами. Видев немало абордажей, понимаю, что дело уже к концу.
Многие ребята перепачканы кровью, и она отчетливее видна в начинающихся проблесках рассвета на обнаженных телах пловцов, чем на черных рубашках остального отряда, и оценить потери пока сложно — разве что среди убитых наших практически нет, мне удалось насчитать только троих.
