Мы с Телдару узнали их, хотя золотисто-алый закат слепил глаза. Мы узнали, но не шевелились. В те первые секунды Мамбура и Раниор тоже не двигались. Но потом из-за спины короля появился Борл.
Мамбура никогда не видел Борла — ни разу за то время, что я была внутри него, наполняя силой и видением. Теперь его взгляд сосредоточился на собаке: охотничий пес с гладкими тяжелыми боками и свисающим языком, зубы такие же острые, как те, что рвали его плоть, когда Мамбура в последний раз стоял на этом холме, а его люди падали и бежали, подобно волнам при отливе.
Пути Мамбуры метались и извивались. Я пыталась сдерживать их, пыталась не потеряться, но упала. Вокруг бушевало пламя, я почти ничего не видела, но это было неважно: Мамбура прекрасно помнил свою ярость и не нуждался в моей силе.
Он повернулся. Он был близко к Раниору, как и в предыдущие дни, но теперь благодаря собаке узнал его. Мамбура стоял слишком близко, чтобы метнуть в него копье, поэтому он ткнул острием в Раниора, а я пыталась найти свою кисть, свою руку внутри его и выбраться из чужой кожи.
Копье задело бок Раниора, разорвав белую тунику, которую Телдару надел на него утром. На синеватой коже Раниора осталась темная рваная линия. Он не отреагировал. Бантайо прибавил шагу. За ним спешили Халдрин и Бардрем, все в одном направлении, но Бантайо был впереди, низкий и гибкий. Он находился всего в нескольких шагах от Раниора, когда с небес раздался пронзительный крик.
Среди облаков кружила птица. Птица была закатом — алая, золотая, синяя. Ее крик был островом, залитой кровью долиной, и Раниор вспомнил. Он перевел взгляд с птицы на человека, который тоже был островом и памятью. Раниор поднял меч, а Телдару внутри него закричал от радости и жажды.
В руке Бантайо был изогнутый нож. Он бросился на Раниора, повалил на землю и вонзил лезвие в живот. Белая туника окрасилась черным. Бантайо отпрянул, расслабившись, но Раниор рванулся вперед — его правый кулак поднялся и опустился. Он ударил Бантайо в подбородок и опрокинул на землю. Тот упал на спину, дергаясь и задыхаясь.
Халдрин бросился к Мамбуре. У короля не было оружия, только голые руки, которыми он схватил Мамбуру за плечи. По сравнению с темной обожженной горой, какой был Мамбура, Халдрин казался слишком мал. Он рванул копье на себя, Мамбура его выпустил, и свободные руки белакаонца сомкнулись на шее Халдрина.
"Нет", подумала я, глядя на это из Иного мира. "Нет" ярости и "нет" собственному желанию ее. "Нет" ощущению кожи и сухожилий в моих ладонях, "нет" шее Халдрина в руках Мамбуры.
Халдрин вывернулся. Он повернулся к камню и закричал:
— Дару! Нола! Что вы... Дару...
Затем он бросился к ножу Бантайо. Он ударил Мамбуру в грудь и по рукам, нанося быстрые, глубокие раны. Из тела Мамбуры потекла черная кровь, но он не упал. Он вновь начал бить Халдрина, раз за разом нанося удары в лицо, в живот, пока король не упал на колено. Мамбура поднял копье. Халдрин посмотрел ему в лицо, его голубые глаза широко раскрылись, но страха в них не было.
Мамбура вонзил копье во впадину за ключицей Халдрина. Тот медленно завалился набок в фонтане алой крови.
"Нет!", закричала я, и хотя было слишком поздно, мне, наконец, удалось вернуть себе силу. Я вырвала пальцы и руки из тела Мамбуры. Вырвала ноги из его змеящихся Путей. Пробралась сквозь огонь и кипящую воду и внезапно стала собой, лежа на боку под высоким резным камнем.
Меня вырвало; глаза застилали слезы, и я вытерла их ладонями. Мне надо было видеть. Мамбура лежал лицом вниз рядом с Халдрином, чья кровь больше не била фонтаном, а лилась сплошным потоком. Бантайо пытался сесть. Раниор крутил свой меч длинными дугами, ни в кого не целясь. Телдару лежал неподалеку, на расстоянии вытянутой руки, из его рта текла слюна и кровь. Бардрем присел рядом со мной, так близко, что я могла бы коснуться его руки или ботинка. Борл положил морду мне на ладонь.
И Нелуджа, прямо и спокойно стоявшая на гребне холма, глядела на птицу, которая кружила над нашими головами.
"Помоги нам, — хотела сказать я. — Ты единственная, кто это может, единственная, кто может все это понять".
Бардрем сделал шаг. Маленький, неуклюжий, поскольку все еще сидел, но сквозь черные мушки я увидела его глаза. Он смотрел на Телдару. Еще один шаг. Его нога опустилась рядом с моим коленом. Я застонала и повернулась. Он взглянул на меня, и я указала подбородком и рукой — смотри, Бардрем, там, за поясом...
Он увидел мой нож — вернее, свой нож. Выхватил его, сжал в ладони, улыбнулся мне и переступил через Борла, чьи глаза следовали за ним, прислушиваясь к звукам или чуя его.
Лицо Телдару было повернуто в другую сторону: он смотрел на Раниора и его меч (хотя мог видеть пламя, подумала я, и другие древние видения). Он не замечал, что к нему подбирается Бардрем. Тот был почти рядом. Он поднял нож, и последний луч заходящего солнца отразился на маленьком тонком лезвии. Телдару увидел этот блеск не своими глазами, а глазами Раниора. Раниор обернулся и прыгнул, опустив свой меч в тот самый миг, когда Бардрем начал опускать нож. Меч был быстрее, тяжелее и гораздо больше. Казалось, он должен двигаться медленно, но Раниор был воин и король, а Бардрем — просто человек.
Меч вонзился в открытый бок Бардрема. Он ударился о камень и упал лицом к Раниору.
Я начала ползти.
Раниор пронзил его плечо и живот. Нож упал и ударился о бедро Телдару. Тот тихо засмеялся, глядя на них сквозь оба мира.
Я была почти рядом.
Раниор вновь поднял меч. В тот самый миг на него опустились распростертые крылья и острые когти. Уджа ныряла. Она оцарапала голову Раниора и взлетела вверх, чтобы снова атаковать.
Я подползла к ногам Бардрема. Взяла нож, но не почувствовала его в руке. Наклонила голову, пытаясь вздохнуть, и мою косу ухватили чьи-то пальцы. Они тянули, тянули меня, а я была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Моя голова поднялась, глаза наполнились слезами, но я все равно видела, как он на меня смотрел. Видела его черные с золотом глаза.
Он резко дернул волосы, и я вскрикнула. Другая его рука вцепилась мне в горло, сжимая и гладя одновременно. Вспышка белого света, затем тьма. Я слышала стук сердца и другие звуки — рычание, удары и высокий, внезапно прервавшийся крик.
Руки исчезли. Я закашлялась, сделала вдох и закашлялась вновь. Тьма постепенно отступала.
Телдару лежал на спине. Передние лапы Борла упирались в его грудную клетку, зубы держали горло — то, что от него осталось. Руки и ноги Телдару дергались. А потом все кончилось. Он обмяк, и его немигающие глаза уставились в небо, где загорались первые звезды.
* * *
На губах Бардрема лопались пузыри крови. Он лежал на боку. Я сумела подняться и сесть рядом. Перекатила его так, чтобы голова оказалась на моих коленях. Приблизилась, ловя медленную, неровную нить его дыхания. Мои волосы рассыпались по плечам и погружали оба наших лица во тьму. Света едва хватало, чтобы видеть его глаза.
— Не уходи, — сказала я. Мое платье было мокрым от его крови и липло к ногам.
Его губы задвигались.
— Тсс, — сказала я, хотя вряд ли он пытался со мной заговорить.
— Нола. — Мокрое, невнятное слово, но я поняла.
— Скажи, — проговорил он, когда я нагнулась еще ниже. Мои волосы легли на его лоб.
— Что? — Больше никаких "тсс"; я хотела слышать его голос даже таким.
— Скажи, потому что ты должна... обязана мне. В конце. — Он улыбнулся. В уголках рта собиралась пена. — Что в твоем Узоре? Какие Пути... привели тебя сюда?
Сперва я думала, что дрожь бьет только его. Я думала, что краснею, потому что голова была опущена, и меня тошнило от усталости и горя.
"Хотела бы я тебе сказать. Но Телдару меня проклял..."
— Телдару меня проклял.
Меня знобило от холода. Меня лихорадило.
"Ты не сможешь отказать просьбе о прорицании, — сказал Телдару когда-то очень давно в моей комнате-тюрьме. — Если слова произнесены, ты должна ответить".
Не Узор будущего — Узор прошлого. Пройденные пути. Вопросы, на которые должны быть даны ответы, и тени моих волос, которые сплели вокруг мой собственный Иной мир. Я видела его — я была в нем, потому что Бардрем держал перед моим лицом зеркало и велел мне смотреть.
— Он проклял меня Видением на крови. Я была его все восемь лет, немая, но теперь ты вернул мои слова.
Голова и грудь болели. С горла будто содрали кожу. Волосы превратились в серебряные ленты, уходящие к далеким холмам. Многие из них были угольно-черными, и большинство оставались такими, но вот один холм, а затем второй начали покрываться зеленью. Их окружали Пути, которые возвращались ко мне, в меня. Мои вены пульсировали, наполняясь переменами.
Я видела его сквозь мой Иной мир, и свой Иной мир — сквозь него. Перед ним была костяная решетка. Он поднял руку с плющом и воткнул его в мою распустившуюся косу.
— Нола, — повторил он. Его рот остался открытым. Я поцеловала его. Поцеловала шрам, закрыла ему глаза и коснулась губами век. Оплела его серебром и обняла.
Глава 44
Моя рука болела. Я чувствовала себя так, словно меня избили, подумала, почему так болит рука, выпрямилась и поняла, что это Уджа касается ее клювом. Почему я сижу? Должно быть, я в кухне или в библиотеке... но почему не в спальне, куда она приходит, чтобы меня разбудить, когда Телдару нет дома?
— Уджа, осторожнее, — сказала я, чувствуя, как ее клюв движется вверх-вниз, острый, словно лезвие меча. — Телдару однажды говорил, что ты кого-то убила в Белакао... — Но тут я вспомнила, где нахожусь, и замолчала.
В десяти шагах от меня стояли Бантайо и Нелуджа. Халдрин лежал неподалеку, рядом — Мамбура. Пес Войны широко раскинул руки и ноги. "Ранен, — подумала я, — быть может, навсегда, потому что один из тех, кто его воссоздавал, мертв".
Телдару мертв. Я мысленно произнесла эти слова. Его горло было разорвано в клочья. Мне вспомнилось чистое горло Ченн. Рядом сидел Борл. Я почесала его за ушами, и он прижался ко мне. В его дыхании и шерсти я чуяла кровь.
— Мастер Телдару верил в пророчество, которое не было истинным, — прошептала я. Это я тоже вспомнила — то, что могу говорить. В горле больше не было комков, ничего, кроме моего собственного голоса. — Или не верил. Может, он сошел с ума. Я сошла с ума. В доме, где я была его пленницей, умерла девушка из борделя. Он убил Земию.
Я смотрела в лицо Бардрема. Последние лучи солнца осветили его ресницы. "Красив, как девушка", говорила Игранзи, пока его волосы не стали короткими, а ноги — длинными.
"Я могу тебя вернуть, — подумала я. — Я вся в крови. Ты недалеко; ты будешь слеп, но сможешь ходить и говорить..." Это было лишь эхом мысли. Той, которую я должна была услышать, чтобы отвергнуть. Я положила руки на его неподвижную грудную клетку и закрыла глаза.
— Испа Нола.
Надо мной стояла Нелуджа. Край ее платья касался ботинка Бардрема.
— Отойди от него.
— Госпожа, я не...
— Отойди от меня, испа, или я разрушу твои Пути, как Телдару разрушил мои.
Она сделала шаг назад, подняла руку, и из темноты вынырнула Уджа, опустившись на землю рядом с ней. Птица свернула крылья, и траву осветил новый свет. Лампы. Факелы.
Лорд Деррис остановился, увидев вершину холма и тех, кто на ней был. Четверо белакаонских и четверо сарсенайских солдат подняли горящие факелы. Когда они увидели то, что было перед ними, некоторые едва не выронили древки.
Лорд Деррис вскрикнул. Его хриплый голос был похож на крик ребенка или птицы. Он бросился к телу Халдрина и упал на колени. Перевернул его.
— Ты меня не позвал, — услышала я его голос. — Как я мог помочь тебе, брат, если ты меня не позвал?
Он склонил голову. А когда поднял, то смотрел прямо на меня.
— Госпожа Нола, — проговорил он. — Вижу, один предатель мертв. Почему жива ты?
Я могла бы ему ответить, и мои слова были бы правдой. Но я смотрела на него и молчала.
— Она не предатель. — Длинные, тонкие пальцы Нелуджи указывали на меня. — Она была его рабом. Она не выбирала.
Лорд Деррис прерывисто выдохнул.
— Простите, госпожа, но это дело Сарсеная.
— Простите, лорд, но нет. Моя сестра мертва. Мой брат стоит здесь, а наши люди ждут на равнине. Это касается всех.
Бантайо подошел и встал рядом с ней. Он был невысок, а сейчас казался еще ниже. В свете факелов его глаза были тусклыми.
— Честь Белакао восстановлена, — произнес он. — Хотя я не могу представить, что рассказать об увиденном, мы должны это сделать — о моей победе должно стать известно. И хотя я не могу представить, что вновь окажусь в той комнате с книгами или в том пустом зале, мне придется. Меня выбрала испарра. Приливы вели меня сюда, чтобы увидеть отмщение моего народа. И оно свершилось.
Лорд Деррис не двигался. Я смотрела на него и даже в том опустошенном, отстраненном состоянии видела, как он пытается совладать с собой. Его кулаки были сжаты, кадык двигался. Но он не мог выразить ни гнева, ни горя.
— Идемте, моабу, — наконец, сказал он. — Вернемся в мой замок. А вы, — обратился он к солдатам, — ждите здесь, рядом с ней. — Он кивнул в мою сторону. Никто на меня не смотрел, даже он. — Я за ними пришлю.
Несколько часов спустя Халдрина положили в повозку. Я была во второй, под полотняной крышей. Я обнимала тело Бардрема и ждала, когда лошади привезут нас — мертвеца и меня, — обратно в город.
* * *
Король Деррис провел с Бантайо несколько дней. Многим лордам и даже солдатам было позволено слушать их разговоры. Бантайо утверждал, что испарра привела Халдрина к смерти за несправедливость по отношению к Белакао. Деррис отвечал, что Узор не выделяет никого, но пути Сарсеная и Белакао переплелись неспроста. Они согласились, что дальнейшее противостояние бессмысленно, и равновесие восстановлено. Они согласились продолжать торговлю. Каждый был уверен, что потакает глупцу.
Бантайо покинул город в день Пути Раниора. В этом году процессии и праздника не было. Белакаонцы миновали пустынные улицы и выехали на широкую дорогу за городом. Они присоединились к своим соплеменникам на равнине, и через несколько дней она опустела.
Нелуджа осталась в замке. Я осталась в замке — с позволения короля Дерриса. Я должна была уехать. Должна была собрать свои немногочисленные пожитки и покинуть город в тот же момент, как мое потрясение и слабость прошли, но не сделала этого. Я не хотела знать, пропала ли эта часть проклятия со смертью Телдару. Я хотела только покоя, хотела спрятаться в знакомом месте. Деррис выделил мне другую комнату, на самом нижнем этаже башни. Единственное окно смотрело на лестницу, ведущую к главному двору. Сам он занял покои Халдрина. Комнаты Телдару заперли, и король объявил, что больше в них никто жить не будет. Мои старые комнаты он передал принцессе из Лорселланда, которая прибыла спустя несколько месяцев после ночи на холме Раниора. Когда миновали месяцы траура, король женился на ней. Лейлен стала ее служанкой.
