Вершина мира 2. Часть 2

— Как скажите, госпожа Романова, — тут же сориентировалась помощник режиссера и предпочла отступить, — нам направо.

Огромный студийный зал кипел какой-то бестолковой суетой. Так, будто до эфира осталось не пять минут, а минимум час. Сновали техники, под яркой лампой девушка в сером переднике с торчащими из кармана кисточками возила пуховкой по лбу кукольной блондинке в бордовом костюме, бородатый оператор сосредоточено настраивал фокус камеры на два кресла и столик между ними, один из помощников звукорежиссера подскочил ко мне, убедившись, что я это я, навесил микрофон и попросил сказать несколько фраз для проверки. Судя по тому, как расцвел парень, проверка прошла успешно.

По студии прибойной волной прошелся едва уловимый единый вздох, будто окружающие меня люди услышали им одним понятный сигнал и заспешили, засуетились еще быстрее и бестолковее, чем раньше. Впрочем, сигнал все-таки был, только мне, обделенной наушником и связью с режиссерским пультом, расположенным в соседнем помещении, этого сигнала услышать было не дано, поэтому окружающие и походили на неразумных зверьков, почуявших раздражающий ультразвук. Истерия толпы меня не тронула, но я все равно оказалась вовлечена в бушующий водоворот, вышвырнувший к тем самым креслам, на которые настраивался оператор. Из ярко вспыхнувшего света прожекторов материализовалась давешняя блондинка, смерила меня страдающим взглядом. Ну, да, все верно — не похожа я на бравого спасателя с обветренным ураганом лицом и обожженными вулканом бровями.

— Я — Май Ясемин, — шепотом представилась она, — ведущая. Присаживайтесь.

— Романова Анна, — сдержанно улыбнулась я, опускаясь в кресло. Коварная мебель оказалась настолько мягкой, что тут же прочно засосала меня в подушки. Чертыхнувшись я неловко дернулась, выбираясь из плюшевых объятий.

— Вы читали вопросы? — поинтересовалась девушка со странным именем, неодобрительно наблюдая за моими подергиваниями.

— Нет, — рыкнула я, наконец сумев справиться с несговорчивой мебелью и прочно угнездилась на самом краешке кресла.

— Но, как же так... — возмущению ведущей пролиться не удалось — объявили десятисекундную готовность и ей пришлось налепить на лицо широкую улыбку.

— Здравствуйте! Я — Май Ясемин с ежевечерней программой 'Откровенный разговор' сегодня со мной в студии...

Вступительная речь превозносила до небес работу спасателей, окутывая ее сопливым героико-романтическим флером. Пришлось сбивать градус восторга, объясняя, что ничего героического в этой работе нет. Нет, среди нас нет героев одиночек, от них избавляются после первой же операции, поскольку те норовят, из героического порыва, влезть в такую за... хм... пропасть, где спасатель становится спасаемым. А это недопустимо. Нет, повторю — мы не работаем одни. Вам же для выхода в эфир тоже нужна куча народа — электрики, гримеры, режиссеры, сценаристы... вот и нашу работу обеспечивает целая армия специалистов. Каких? Черт! Всяких. Синоптики, сейсмологи, геологи, связисты, аналитики, диспетчеры, пилоты, инженеры. В смысле, зачем нам инженеры? Инженер не работает непосредственно в 'Медицине Катастроф', он, к примеру, сидит в лаборатории... да вот хотя бы... (доктор, не забудьте закатить глаза, делая вид, что вспоминаете!)... 'Крыльев ангела' и разрабатывает снаряжение, безотказное и надежное, которым воспользуются мои коллеги и спасут пару-тройку жизней.

Что делает инспектор МК? Из кожи вон лезет, чтоб оставить спасателя без работы. Да, вы правы, это была шутка. Инспектор нужен для того, чтоб свести к минимуму возможные жертвы. Мы прилетаем на планету до катастрофы, а не после, как рядовые спасатели. Мы должны предусмотреть возможную опасность, оборудовать убежища, проследить, чтоб хранилища были заполнены свежей водой и запасом продовольствия, вещами, одеялами, разработать схему эвакуации. Для отделений чрезвычайных ситуаций обжитых планет мы вредные проверяющие, а для новоосвоенных те, кто помогает подстилать соломку. Откуда знаем, где стелить? (о, боги, других что ли вопросов не нашлось?! Это же очевидно!) Сейчас объясню. Селясь на берегу океана вы как минимум должны предвидеть возможность сезонных ураганов, а как максимум — подозревать цунами. Давно прошли те времена, когда на планету плюхался корабль и космический волк, вывалившись из шлюза, втыкал в почву знамя императора, объявляя земли собственностью галактиона. Сейчас, прежде чем заселить планету, проводится тщательная ее разведка и подготовка. Если все пойдет идеально, то наша помощь может не понадобиться, но, как вы знаете, редко что проходит идеально.

— А когда не удается добиться идеала, то что происходит? — ведущая явно была раздосадована моими ответами, рушащими все ее потуги выставить нас в героическом свете, не понимая одного — героический свет это, конечно, замечательно, но после таких программ к нам всякий раз тянется толпа болванов, желающих погреться в этих лучах и хапнуть славы. А мне и моим парням потом вместо того, чтоб спасать настоящих пострадавших приходится вытягивать этих простофиль изо всех доступных им щелей.

— Прибываем на место, оцениваем масштаб катастрофы, устанавливаем связь с местными службами, координируем действия, подвоз и распределение гуманитарных грузов, количество и специфику спасательских бригад, медиков.

— Так неужели службы, находящиеся на планетах не могут с этим справиться в одиночку?

— Могут, — не стала я спорить, — но с нами это сделать не в пример проще, быстрее и снижает количество жертв, что является для нас приоритетом. Вот, к примеру, у вас в здании находится человек, отвечающий за пожарную безопасность. Он следит за тем, чтоб оборудование было отлажено, работали системы оповещения и пожаротушения. Если загорится корзина для бумаг, чайник или кто-то закурит в неположенном месте, то он вполне может с этим справиться, а когда случится что-то более серьезное, вы вызываете пожарных. Профессионалов, у которых имеются как навыки, так и амуниция. Теперь, думаю, понятно?

— Да, — ведущая едва заметно побледнела, — а скажите, Анна Дмитриевна, мы все слышали, что у спасателей есть хм... клички...

— Позывные, — терпеливо поправила я, — согласитесь, было бы крайне неудобно кричать через завал 'Сергей Викторович, будьте так любезны, подайте домкрат', проще позвать 'Волк'. Экономичнее.

— А что за грузы, доставляемые вашей службой к местам катастроф, в чем они состоят?

— То, что поможет наладить быт на разрушенных территориях — еда, вода, одеяла, палатки. То, что поможет оказывать помощь — мобильные госпиталя, операционные, диагностическое оборудование. То, что поможет спасать.

— Анна Дмитриевна, а правда ли, что у инспекторов время работы ограничено полугодом?

— Правда. Несмотря на такую высокую награду, как спасенные жизни, наша работа все же тяжелое испытание. В большинстве случаев это боль, страх, кровь, грязь и бесконечная гонка наперегонки со смертью. К этому нельзя привыкнуть и всякий раз ты остро воспринимаешь происходящее, но при этом жестко контролируешь себя. В нашей работе нельзя не сострадать, но и сострадать невозможно. Если не будешь сострадать, не сумеешь заставить себя войти в разрушенный город, если начнешь сострадать и усядешься рыдать над придавленным плитой человеком, то зачем ты там нужен? Вот и приходится рваться надвое, а это крайне неполезно для психики. Полгода как раз то время, за которое не успеваешь сойти с ума от подобного раздвоения и не набираешься лишней лихости, чтоб начать совершать ошибки. Так говорят психологи.

— Вы упомянули о страхе, — ведущая сверкнула глазами, надеясь уязвить меня за то, что я бессовестно рушила придуманную редакторами канву, — вам страшно?

— А вам? — я вопросительно подняла бровь.

— В смысле?

— В самом прямом. Мы подвергаемся опасности даже ставя на плиту чайник. Наша работа не более опасна, чем работа полицейского и не более героична, чем работа военного корреспондента. Испытывать страх можно и нужно, главное, не паниковать.

— Как скоро спасатели прибывают на место после поступления вызова?

— Все зависит от удаленности и доступности района, — пожала я плечами, — если инспектор находится на месте предполагаемого стихийного бедствия, а так бывает нередко, спасибо системе контроля, то в считанные секунды, а если на орбите, то от одного часа, но координировать операцию мы начинаем уже на подлете. Главное, чтоб была устойчивая связь. Но даже в случаях перебоев, люди знают, что мы идем. Нам некогда раздумывать, как раздумывает прохожий, видя тонущего ребенка, некогда сомневаться, задумываться о собственной безопасности, мы заранее готовы к ответственности за принятые решения и к риску. Главное, верно оценить этот самый риск.

— Ваша последняя операция была на Ценсе?

— Да, — согласилась я, душа всколыхнувшееся раздражение.

— Это была не самая удачная ваша операция?

— Отчего же, — равнодушно возразила я, — летальных исходов, если я верно помню, не было. Команда спасателей на Ценсе, которую я в тот момент курировала, сработала слажено и четко, что позволило избежать жертв среди гражданского населения.

— Но, по словам свидетелей, вы покинули укрытие ради спасения сына проверяющего. Вы пошли в одиночку. Как же это согласуется с вашими заявлениями о работе в команде?

— Ребенок выжил? — впервые за время разговора я посмотрела ей в глаза, заставив ведущую заметно напрячься.

— Да.

— Я выжила?

— Да.

— Вот это и называется правильной оценкой рисков. Я пошла туда одна, потому что не имела права подвергать опасности кого-то из моей команды и отдать приказ на сопровождение так же не имела права. Тут каждый решает для себя сам. Это и есть ответственность. Я оценила опасность, взвесила за и против. Осознала, что вероятность спасения жизни ребенка достаточно высока и приняла решение. Это не было сумасбродным порывом, как бы это не виделось со стороны, это был хладнокровный расчет.

Говоря это старательно умалчивала о другом ребенке, ради спасения которого шагнула в ледяной ад без всякого расчета и оценок, четко сознавая только одно — счет идет не на секунды, на мгновения. И наши жизни спасло только то, что моя тогдашняя команда приняла верное решение, выйдя вытягивать безрассудное начальство.

— Анна Дмитриевна, скажите, а на ваш выбор профессии повлияло то, что вы дочь генерала Романова?

— Мне не очень ясен вопрос, — призналась я, — он был бы уместен, пойди я по стопам отца и стань полицейским детективом, но я хирург, так что ни о каком влиянии тут речи быть не может.

— Анна Дмитриевна, а можно личный вопрос?

— Можно, — разрешила я. Терпите, доктор, раз уж пришли. Впрочем, программу минимум я выполнила. Надеюсь, хоть Низу этот балаган порадует, потому что меня все это уже, кажется, начинает бесить.

— А правда, что герцогиня Куприна ваша родственница?

Твою мать! Это еще откуда вылезло?! Кто этой курице вопросы писал?! А впрочем... если немного напрячь мозги очень даже понятно откуда. Кто там рвался взять у меня интервью? Госпожа Вазард. Двоюродная сестрица нашего любимого герцога. Чтоб всю их семейку...

— Вы не поверите, — чуть наклонившись к ведущей, доверительно проговорила я, — даже не однофамилица. С чего вы взяли, что мы родственники?

— Ну, как же... — несколько стушевалась она, — вы с ней так похожи...

— Мне жаль всех разочаровывать, но мы с этой женщиной действительно просто похожи. Феномен 'тайного родства'. Слышали о таком? На самом деле это не такое уж редкое явление.

— Анна Дмитриевна, — журналистка мило улыбнулась профессиональной улыбкой, споро отступая от скользкой темы и возвращаясь к вопросам околопрофессиональным, — вы каждый день имеете дело с жизнью и смертью, ведь так?

— Нет, — я невинно хлопнула ресницами, — каждый день я имею дело с пациентами.

— А... хм... вы, как врач много людей спасли?

— Понятия не имею, — повинилась я, чувствуя, что сил сдерживать вскипающее раздражение почти не осталось, — мне как-то не приходило в голову считать.

— А для вас имеет значение кого спасать?

— Надеюсь, вы спрашивали не о стоимости маникюра, потому что если так, то вопрос звучит кощунственно и в ответе не нуждается. Мне и моим коллегам абсолютно наплевать, что болтается на вашей шее. Да-да, пусть это шокирует ваших телезрителей, но мы спасаем не разбирая социального положения и статуса, руководствуясь только и исключительно голой и жестокой целесообразностью. Передо мной не стоит дилеммы — спасать роженицу или младенца. Спасать следует роженицу. Если есть возможность эвакуации или ресурсов достаточно, то после сортировки пострадавших первоочередные тяжелые, далее средней тяжести и только потом легко травмированные. Если эвакуация невозможна и ресурсы жестко ограничены, то очередь меняется — сперва легкие пациенты, потом средней тяжести и в последнюю очередь тяжелые. Так и никак иначе. И, чтоб совсем стало понятно — если передо мной будет молодой дворник с травмами средней тяжести и старый богач в тяжелом состоянии, помощь будет оказываться молодому человеку — у него больше шансов выжить и он потребует меньших ресурсов для спасения. Когда на чаше весов лежит одна жизнь против, скажем, пяти, то выбор очевиден. Хотя задача изначально стоит спасти всех. Это к вопросу об ответственности и тяжелых решениях. Ваша ошибка в том, что вы пытаетесь мерить чрезвычайное положение привычными буднями, забывая, что в момент чрезвычайной ситуации или стихийного бедствия начинают действовать совсем иные, более жесткие законы. А вот когда у человека, так или иначе связанного с сохранением чужой жизни, возникает заданный вами вопрос, то такого человека следует гнать из профессии поганой метлой, что бы он о себе не думал.

Скулы журналистки окрасились легким румянцем, но она быстро взяла себя в руки, а помощник режиссера, на миг вынырнувший из ослепляющего света прожектора, прикрыл рукой глаза.

— К сожалению, время нашей беседы ограничено. И, последний вопрос — скажите, как вы считаете, сколько стоит жизнь человека?

— Принято считать, что она бесценна, — я посмотрела прямо в объектив камеры, намеренно упуская ухмылку, — Но вообще-то жизнь стоит немного. Пятнадцать кредов. Но лишь в том случае, если у вас хватит глупости их заплатить.

Я видела, как в глазах ведущей появился немой вопрос 'Почему пятнадцать?!', но к моей радости время, отведенное в эфире истекло и ведущая, сморгнув, привычно растянула губы в улыбке и сообщила телезрителям, что с ними была Май Ясемин...

Резкий свет прожекторов померк, погружая студию в успокаивающий полумрак. Я сидела в ожидании, когда с меня снимут микрофон, равнодушно наблюдая за причитаниями ведущей, что это был форменный провал и ни капельки не жалела о том, что стала причиной этого провала. Ольга Вазард, или как ее там, должна понять — если человек не желает давать интервью, принуждать его к этому может быть опасным для дела.

...Влад ударил по кнопке, стопоря лифт между подземными этажами. Сука, вот сука! Кулак со всей герцогской дури впечатывался в металлическую стену кабины, оставляя отчетливые вмятины, пока руку ожидаемо не прострелило до самого плеча, заставляя зажать меж ног ушибленную кисть, успокаивая боль и медленно сползая спиной по стенке, сквозь зубы подвывая от боли и бессильной ярости. 'В следующий раз так же, только головой' насмешливо посоветовала женским голосом некстати расшалившаяся память, добивая и без того расстроенного мужчину.