— Анмай знал, что моя сущность не подвержена смерти, — сказал Ньярлат, спокойно сложив руки на груди. — Он лишь добивался легкой смерти для себя и для своей любимой, но меня не так просто провести. А вот что мне делать с тобой? Мне не нужна твоя жизнь. И твоя смерть мне тоже не нужна. Пожалуй, я верну тебя домой, — если ты согласишься служить мне там...
— Никогда!
— В самом деле? — Ньярлат подошел ко мне вплотную. Встретившись с ним взглядом, я словно получил удар. Сознание помутилось, ноги обмякли, дурнотная слабость поползла вверх, подступая к сердцу. Я уже не думал о сопротивлении, — сейчас главным было не упасть перед... этим на колени.
Я попятился, прижался спиной к стене... и беспомощно застыл перед подошедшим вплотную Ньярлатом. Его глаза оказались совсем близко, — бездонно-черные, но в этой черноте плавали маленькие злые огоньки, они жили своей независимой жизнью, словно рой звезд. В вязкой глубине этих глаз легко можно было утонуть, как в смоле...
Я сделал последнее, что ещё было в моих силах, — плюнул в эти чудовищные глаза. И — попал.
В тот же миг голова мотнулась от крепкой затрещины, — кое-какие человеческие чувства Ньярлат всё же разделял. Но, едва опомнившись, я поднял голову, — и плюнул ему в глаза ещё раз. Ньярлат страшно ударил меня в живот, уже не сдерживая силы, и через миг я потерял сознание от немыслимой боли.
7.
Я пришел в себя на высоком, металлическом, но странно мягком ложе, в небольшой комнате с гладкими блестящими стенами. Вдоль них громоздились какие-то выступы, которые я поначалу принял за мебель. Свет падал из похожего на жерло печи небольшого окна на уровне пояса. Там пылало яркое рыжевато-белое пламя и оттуда доносился равномерный шум воздуха. Несмотря на россыпи мягких бликов, комната была погружена в полумрак.
Взглянув на себя, я обнаружил, что обнажен. Над мной нависала массивная металлическая глыба. Я чувствовал себя, но не мог пошевелиться. Казалось, всё это происходит во сне.
Металлический блок выпустил тонкий, похожий на лист отросток. Он вытянулся в заостренное до невидимости лезвие и воткнулся в мой черный от удара живот чуть ниже солнечного сплетения, плавно рассекая его до лобка. Боли не было, только тепло, и я решил, что это действительно происходит во сне. Кровь не показалась, — края раны покрылись металлической пленкой. Но, когда они сами собой разошлись, я увидел кровавое месиво внутренностей... и не ощутил ничего, кроме любопытства. Я помнил, что Ньярлат ударил меня в живот, но не представлял, что там всё превратилось в кашу.
Лезвие исчезло. Глыба выпустила сотни серебристых усиков. Они погрузились в рану и её вдруг заполнило что-то, похожее на нагретый мерцающий воздух. Мне вдруг стало щекотно, но я не мог даже вздрагивать и лишь моё дыхание иногда замирало. Я чувствовал, как что-то деятельно копошится во внутренностях, приводя их в порядок, — меня словно лепили изнутри. Это было очень странное, но в общем, терпимое ощущение.
Операция оказалась весьма долгой. Наконец, усики втянулись, края раны сошлись. Я ощутил внезапный острейший зуд вдоль разреза, металлическая пленка нитью поднялась вверх и тоже исчезла. Теперь я видел только свой живот — впалый, красивый, без малейших следов удара. И сел, решив, что всё это мне просто показалось.
— Машины Мэйат не дадут мне убить тебя, — я вздрогнул, услышав знакомый голос Ньярлата. Тот шел откуда-то сверху. — Но не больше. Их функция, — поддерживать жизнь, но не важно, какую, и в каком качестве. Если ты не станешь служить мне, то пожалеешь, что не умер. Ты согласен?
— Нет, — спокойно ответил я, глядя вверх. Я не видел Ньярлата, а его голос больше не пугал меня.
— Ты согласишься.
Ложе, на котором я сидел, растаяло, ушло в пол и мне пришлось встать. Из стены выросло длинное гибкое щупальце, обвило мои испуганно вскинутые руки и подтянуло меня под потолок. Холодный металл коснулся загривка и я ощутил мгновенный укол. Боли не было, но теперь ни один мускул ниже шеи мне не подчинялся. При том, я чувствовал всё свое тело.
— Ты совершенно беспомощен, — сказал Ньярлат. — Я могу сделать с тобой всё, что захочу. Смотри.
Под окном-печью открылась яма, — круглая шахта глубиной в человеческий рост, и в неё по гибкому желобу потек расплавленный металл. Я ощутил его острый запах и почувствовал жар. Сердце сжалось от страха.
— Надеюсь, тебе дороги твои длинные ноги, — сказал Ньярлат, когда шахта заполнилась до краев, а я беспомощно обвис над её центром. — Я буду опускать тебя вниз, по миллиметру в секунду. Тебе нужно лишь сказать "да", — и всё прекратиться. Я не знаю, на каком уровне машины остановят меня, но, если ты будешь молчать, то можешь заранее проститься со своими ступнями.
Я захотел плюнуть в потолок, но сдержался, зная, что это бессмысленно. Я смотрел на свои босые ноги, чувствуя, как их и всё обнаженное тело волнами обдает поднимающийся снизу жар. Щупальце, сжавшее запястья, начало понемногу растягиваться, и багровое жерло медленно, почти незаметно потянулось к ступням.
Я зажмурился, чувствуя, как из-под век текут слезы. Теперь было важно лишь одно, — не закричать. Я ощущал, как по телу катится пот, и считал мерные удары сердца. Если не обращать внимания на боль в руках, то можно представить, что это всё сон, только сон...
Когда пальцы ног коснулись металла, их пронзила дикая боль, — но я не услышал ни шипения, ни треска. И прежде, чем пришла боль, я успел ощутить что-то... похожее на воду. Я недоуменно глянул вниз. Ступни невыносимо жгло, но ничего больше с ними не происходило, — эта жгучая жидкость оказалась холодной.
Несмотря на боль, я хрипло засмеялся, — Ньярлат не мог искалечить меня. Теперь мне не досаждал самый опасный из врагов, — страх, а боль я мог терпеть. Вот только она становилась всё сильнее...
Когда жгущая жидкость поднялась до колен, я закричал. Когда она дошла до уровня сердца, я потерял сознание.
8.
Я вновь пришел в себя, лежа на полу. Похоже, тело мне подчинялось. Я сел и поёжился, вспоминая о пережитой боли, потом поднялся, осматривая комнату. В ней не было ничего, даже отдаленно похожего на дверь.
— Надеюсь, теперь ты понял правила игры, — сказал невидимый Ньярлат. — Я не могу ранить тебя, но могу причинять боль, — какую угодно. Например, вот так...
Гибкие отростки выстрелили из стен, обвили моё горло и руки. Другие мягко коснулись глаз, губ, ушей, — и в тот же миг голова словно взорвалась, такая дикая ослепительная боль пронзила её. Я не мог даже кричать, утопая в раздирающем белом пламени. Когда я понял, что больше не смогу терпеть, словно щелкнул выключатель, — я лишился чувств. Едва я пришел в себя, боль возобновилась, но выключатель щелкнул ещё раз. Когда я вновь пришел в себя, Ньярлат отпустил меня.
— Ты на удивление упорен, — сказал он. — Но я могу применить и иной, обратный боли способ...
Что-то острое коснулось основания позвоночника, — и в тот же миг внизу живота словно вспыхнуло солнце. Непроизвольная дрожь резкого, до боли, наслаждения волной разбежалась по бедрам, свела пальцы ног, перехватила дыхание... Я осел на пол, с трудом переводя дух. Ещё никогда мне не бывало так славно. Тело выгнулось, подошвы судорожно сжались, голова закружилась... я словно падал в темный, жаркий колодец...
— Если ты согласишься, ты будешь иметь это когда захочешь... вечно...
Я испытал страшный миг внутренней борьбы. Моё тело трепетало, мысли путались, из груди рвался стон мучительного наслаждения... но я вдруг словно увидел себя со стороны, — и содрогнулся от отвращения и страха.
— Нет!
— В самом деле?
Огонь внизу живота стал жгучей мучительной болью, такой сладкой, что я запрокинул голову и вскрикнул, а потом, когда весь воздух вышел из груди, мог только всхлипывать, не в силах вздохнуть, — до того напряглись все мышцы, трепеща в непроизвольной судороге острейшей вспышки наслаждения. Так приятно мне не бывало ещё никогда, и я бы с радостью задохнулся, если бы Ньярлат не отпустил меня.
— Ну как? Вечность наслаждения в обмен на слово?
— Нет! — выкрикнул я, и сам удивился. Зачем?..
В тот же миг меня словно подбросил немыслимый по силе взрыв. Сердце на секунду замерло от непредставимо яркой сладкой муки, я закричал от непереносимого наслаждения... потом от безумной боли...
Теперь Ньярлат знал, что надо делать, и боль каждую секунду сменялась этим жутким, противоестественным удовольствием. Он решил, что я этого не выдержу, и оказался прав.
Я лишился чувств.
9.
В себя я пришел уже в совсем другой комнате, — ярко освещенном металлическом ящике. Руки, жестоко вывернутые за спину, стягивало стальное кольцо. На нестерпимо горячем полу нельзя было лежать больше нескольких секунд, и я извивался, перекатываясь с боку на бок. Встать я не мог, — всякий раз предательская поверхность выскальзывала из-под ног. Ледяной воздух с гулом врывался в комнату сквозь узкие прорези в стенах, так что я страдал одновременно и от жгучего холода, и от жгучей жары. Свод непрерывно мерцал, мгновенная смена света и темноты была нестерпима для глаз. Я сразу крепко зажмурился, но неистовый свет пробивал даже плотно закрытые веки.
Но хуже всего был звук, — оглушительная мешанина визга, воя и слов, взрывающая мозг изнутри. На ушах нет век, и я даже не мог закрыть их руками, — для этого их и связали. Иногда дикую мешанину заменял голос Ньярлата, призывающий покориться, но всякий раз я отвечал нецензурной бранью. Я понимал, что Ньярлат хочет свести меня с ума, и скоро добьется своего, — такого я не мог выдержать. Вначале меня охватила безудержная ярость, потом, обезумев от мук, я бился головой об пол и стены, но их металл оказался упруг, как резина.
Я чувствовал, что теряю контроль над собой, теряю себя, что если я сломаюсь, — то сломаюсь уже навсегда. Но я боролся, как мог. Мысли метались, как птицы в клетке, думать я не мог, но почти инстинктивно осознал, что нельзя позволять себе двигаться, — это мешало борьбе с лезущим в голову шумом. Поняв это, я лег на живот, плотно прижался к полу и замер неподвижно. Вначале мне было невыносимо больно, но металл подо мной стал быстро остывать. Я уже понял, что машины Мэйат не допускают ран или ожогов. Всё остальное, они, увы, допускали.
Бессчетное количество раз судорога пола сбрасывала меня с места, вынуждая начинать всё сначала. Я не знаю, сколько продолжалась эта борьба, и не могу её описать. Ньярлат методично меня изводил, не давая ни мгновения покоя и не собираясь отступать, пока я не сдамся или не сойду с ума. Это тянулось, казалось, целую вечность. К счастью, когда мои силы истощились, измученное сознание не сломалось, а просто погасло, как свеча, погрузив меня в спасительную беспросветную темноту.
10.
Я очнулся, словно родившись вновь в какой-то другой Реальности, — мирно проснувшись после долгого крепкого сна. Несколько минут я лежал тихо, упиваясь покоем, потом открыл глаза и осмотрелся. Комната была просторной, пустой, почти темной. Слабый свет падал из узкой щели под потолком, из неё же доносился ровный шум воздуха. Я по-прежнему был обнажен, но не ощущал холода.
Услышав стон, я быстро приподнялся. Через миг я увидел обнаженное тело, распластанное на металле у дальней стены, и ещё через миг узнал Вэру. Потом я бросился к другу и сел рядом с ним. На ребрах файа, справа, темнела глубокая запекшаяся рана, по груди и животу расползлись страшные пятна ожога, — но он ещё дышал, и вновь слабо застонал, когда я коснулся его лба. Вдруг глаза Вэру открылись, как всегда, ясные и спокойные.
— А, это ты, — тихо сказал он. — Прости, я всё же завел тебя... не туда.
Я не слушал его, лихорадочно соображая, что могу сделать для раненого. Не придумав ничего лучше, я положил его голову себе на колени. Анмай вновь открыл глаза.
— Не бойся, я не умру, — так же тихо, спокойно сказал он. — Здесь никто не может умереть... по крайней мере, до конца.
— Но меня они вылечили, а ты...
— А меня Ньярлат оставил страдать. Вот это как раз в его власти. И ещё, он постарался по мере сил увеличить мои страдания.
— Он пытал тебя?
— Да.
— Раненого? — мой голос сорвался, и несколько секунд я лишь хватал ртом воздух, не зная, что сказать. — Я... он же просто чудовище!
— Разумеется. Просто чудовище. Но ведь и я не человек. У файа нет души и боль нам только кажется... — он неловко повернулся и зашипел. — Но иногда чересчур сильно.
Не зная, что ещё можно сделать, я стал легко гладить его по лицу. Вдруг файа слабо улыбнулся.
— Не бойся. Я же говорил тебе, что моё тело... не вполне настоящее. Создавшие его наниты всё ещё во мне, и они не забыли своей работы. Мои раны заживают. Сейчас, когда я не сплю, это идет быстро. Через несколько часов не останется никакого следа. Посмотри...
Подавляя тошноту, я взглянул на месиво сожженной и разорванной плоти. На первый взгляд, оно оставалось неизменным, но, глядя время от времени, я всё же убедился, что ужасная рана с каждым разом выглядит чуть-чуть, — едва заметно, — меньше.
— Но если Ньярлат вытащит тебя на пытку раньше?
Анмай шевельнулся, устраиваясь поудобнее, и улыбнулся. На сей раз улыбка вышла невеселой.
— Так ты ещё не понял? Ему ничего от нас не нужно. Кроме наших страданий. А если жертва уже сломлена, терзать её дальше неинтересно. Он подверг нас мучениям, которые мы могли выдержать, — не больше, но и не меньше. Возможно, он даже боялся нас сломать, — тогда мы бы стали совершенно бесполезны для него.
— Так если бы я сказал ему "да", он бы отпустил меня?
— Нет. Его не обмануть. Он будет терзать нас, пока на самом деле не сломает, не превратит в скотов... если мы раньше не наскучим ему... или уже не наскучили.
— И что тогда?
— Ничего. Мы просто останемся здесь, в этой комнате, — до тех пор, пока машины Мэйат смогут поддерживать в нас жизнь. Но поверь мне, они будут очень стараться, даже когда это потеряет всякий смысл. Не знаю, как со мной, но ты наверняка сможешь прожить тут лет... лет сто. А твоё тело проживет намного дольше.
Я невольно поёжился.
— Вряд ли, — сказал я. — Я очень хочу пить. Кстати, и есть тоже. А...
По полу прошло волнение. Потом из него выросла гибкая трубка и потянулась к лицу. Сплющившись до остроты ножа, она проникла между зубов, разжала их, — и в рот хлынула густая теплая жидкость. Ощутив её вкус, я сжал трубку двумя руками, и жадно глотал, пока желудок не наполнился. Тотчас трубка выскользнула из рук и ушла в пол, не оставив никакого следа. Взглянув на моё растерянное лицо, Анмай улыбнулся.
— Машины Мэйат ощущают нехватку питательных веществ в твоём теле. Вообще-то, они кормят лишь по просьбе, но если ты откажешься есть, тебя начнут кормить насильно. Их долг, — поддерживать жизнь... даже если она сама этого не хочет.
— И что же нам делать? — угрюмо спросил я. — То есть, я...
— Хочешь убежать? — закончил Анмай.
Я кивнул. Файа опустил ресницы и задумался.
— Знаешь, — тихо, словно во сне заговорил он. — С тех пор, как я вышел из про-Эвергета, я очень изменился. Я не понимаю всего, что происходит со мной, только чувствую. Иногда, в полусне, моё сознание словно отделяется от тела, хотя я продолжаю его ощущать. Короче, я могу видеть то, что происходит далеко от меня... ну, не дальше нескольких миль, иначе мне... становится страшно. Мой... я словно плаваю в воздухе, — только взгляд, тело остается на месте... тогда меня никто не видит. Но даже тогда я не могу проходить сквозь... плотные тела. Только через щели, отверстия... и чтобы заглянуть куда-нибудь, мне надо мысленно проделать весь путь от моей спальни до этого места... это быстро, но не очень. Я не чувствую запахов, но слышу звуки... правда, довольно слабо. А если очень постараться, я могу что-то сдвинуть... или поджечь... вдали от себя. Но это трудно...
