Она вдруг увлеклась работой и даже замурлыкала под нос вспомнившуюся вдруг песенку:
— Итс вандефул, итс вандефул, итс вандефул. Гуд лак, май бейба. Итс вандефул. Итс вандефул. Ай дрим оф ю... Ёлки-зелёные! Я — и вдруг по-английски вспомнила!
...Paolo Conte — Via Con Me (it's wonderful)... вот что это такое...
— М-да... чудеса у нас тут творятся, — она хмыкнула и продолжила работу, напевая незамысловатый припевчик:
— Чепс, чепс, яки ду-ди-ду чибум... чибу-бум, яки ду-ди-ду чибум... чибу-бум, яки ду-ди-ду...
...Илья сказал: "Ё...нешься ты, Анна, на асфальт, — вот тогда точно будет "чепс-чепс"!"...
— Не выдумывай, — строго ответила она голосу Ильи. — Кошки умеют летать! Кошки летают только сверху вниз, но зато делают это хорошо.
Ну, вот и всё. Всё? Точно, всё!
Анна привязала конец веревки к батарее парового отопления. Слава Богу, их ещё не успели заменить на современные — эти хлипкие жестяные панельки. Чугунные "гармошки", выкрашенные белой краской, выглядели добротно и надежно. Евроокно в кабинете не распахивалось полностью, но ручка фрамуги была подвижна, значит, вполне можно было открыть узкую вертикальную створку и выбраться через проём. Туман за окном был густым, ни верха, ни низа — ничего не видно.
Анна вдруг почувствовала страшную вялость. Похмелье... идиотская шутка. Руки начали дрожать, а глаза слипаться. "Этак я действительно полечу... а сколько там до земли, мне по сию пору неизвестно. Надо отдохнуть. Хоть немного... но обязательно!"
Она ещё раз прислушалась. За дверью — тишина. Пока пела, что-то, вроде бы, послышалось... резкие сухие щелчки... но сейчас было глухо. Она выпила стакан воды и забралась с ногами на мягкий диван, подложив под бок диванную подушку. В одной руке Анна крепко сжимала самодельное копьё, вокруг другой обмотала свободный конец "верёвки".
— Я немного вздремну, совсем капельку, — пообещала она славному, такому дружелюбному кулеру. Вид прозрачной жидкости в пластиковом резервуаре успокаивал. Через мгновение Анна уже спала.
Ей снилось море. Плеск воды, крики чаек, запах водорослей, выброшенных на берег приливной волной. Она чувствовала на лице дуновение бриза, тепло солнечных лучей. Она входила в воду, море нежно лизало её ступни, целовало колени. Она гладила ладонями поверхность волны, пальцы играли с пенными "барашками", как с живым существом. Вот Анна оттолкнулась и — уже плыла в теплой, соленой воде. Горьковатые брызги покрывали губы поцелуями, волны облизывали тело, держали в своих объятиях нежно, но уверенно, как умелый любовник... Мелкие рыбки спокойно плыли рядом, иногда задевая её своими прохладными боками. Вода была прозрачной, сине-зелёной. На дне Анна видела разноцветные камешки, ракушки, коралловые замки и гроты. Из одного из них показались щупальца небольшого спрута. Забавные присоски на них то открывались, то закрывались. Одно из щупалец крепко сжимало красного морского конька, уже переставшего бороться за жизнь. Анна пожалела красивое создание...Волны ласкали, качали, убаюкивали, шептали...
"Теперь не уходят из жизни,
Теперь из жизни уводят.
И если кто-нибудь даже захочет, чтоб было иначе,
Бессильный и неумелый опустит слабые руки,
Не зная, где сердце спрута, и есть ли у спрута сердце..."
* * *
Анна открыла глаза, как от толчка. В первый момент, выдираясь из сна, она не могла сообразить — что не так? И тут же поняла — за окном слышался вой собаки. Громкий, тревожный, и — очень знакомый. Анна поднялась и на затёкших ногах шагнула к окну. Туман слегка рассеялся. Похоже, это действительно третий этаж! Под окном, еле видимая, белела плоской ребристой крышей машина "Скорой помощи". На ней сидел Пёс и выл, задрав морду. Такой родной, такой знакомый, такой замечательный!.. Анна рывком открыла фрамугу окна и по пояс высунулась наружу.
— Я здесь!
Пёс замолчал и, увидев Анну в окне, несколько раз стукнул хвостом.
— Я здесь, миленький! Я сейчас! — Пёс громко гавкнул и замолчал, выжидательно глядя на неё. Он показался Анне каким-то... не таким... он был больше...
Впрочем, сейчас раздумывать об этом не имело смысла. Надо было выбираться, пока проклятый туман не выкинул какой-нибудь грязный фокус.
Анна выбросила веревку в оконный проём. Конец повис прямо над крышей "Скорой помощи". Теперь самое главное — благополучно спуститься...
Возбужденная скорым освобождением, Анна не заметила, как вода в кулере помутнела и тихо забурлила. В резервуаре копошился мутный силуэт.
Анна подергала веревку ещё раз — привязано было крепко. Она встала одним коленом на подоконник... поправила пакет с лекарствами и...
...вторую ногу что-то крепко держало.
Рассерженно оглянувшись, Анна увидела, как мощное щупальце, покрытое отвратительными чмокающим присосками, обвилось вокруг лодыжки. Оно тянуло её назад. В кулере росло, вспучиваясь на глазах, отвратительное серо-розовое тело спрута с мутным, склизким глазом, ворочавшимся в складках. Щупальца на глазах прорастали сквозь пластиковый резервуар и, как огромные, мокрые и мерзкие пиявки, ползли по полу. Резервуар лопнул и гнусное создание с противным влажным звуком плюхнулось на цветной ковёр.
Резко дёрнув её за ногу, спрут сорвал Анну с подоконника и потащил по полу. Пёс за окном опять громко завыл. Анна била щупальце свободной ногой, ломая ногти, цеплялась руками за батарею, за кресло, за что попало. Лодыжку сжимало всё сильнее и сильнее... десяток извивающихся пиявкоподобных конечностей... Боже, у них рты!.. жадно ползли к Анне. Она вспомнила несчастного морского конька из своего короткого сна.
"Ах, сволочь такая! Убаюкал! Не мытьём, так катаньем берёшь. Не дождёшься, дрянь поганая!". Анна нащупала на поясе ножны, вытащила нож и, извернувшись так, что хрустнул позвоночник, рубанула ножом по щупальцу, чуть не поранив сама себя. Спрут забулькал... и вдруг заклекотал по-птичьи. Вскочив на ноги, Анна отшвырнула от себя мгновенно ставшее вялым обрубленное щупальце, и бросилась обратно к окну. Схватив упавшее самодельное копьё, она влезла на подоконник и заорала на спрута, сорвав голос:
— Пошёл вон, падаль!
Пёс на улице залаял. Анна прошептала, стараясь не отрывать глаз от твари, распластавшейся на полу:
— Сейчас, сейчас, мальчик, подожди... сейчас...
Обрывок щупальца всё ещё дёргался, изгибаясь, как гусеница. Из обрубка вытекала чёрная, с прозеленью, жижа. Спрут осторожно придвинулся к окну. Анна, прицелилась и запустила копье, целясь прямо в мутный блестящий глаз.
Попала!
Острые медицинские скальпели глубоко вошли в плоть и застряли в ней. Спрут завопил на невыносимо высокой ноте, от которой у Анны мгновенно заложило уши и заныли зубы. Она хрипло закричала, закричала с радостью, видя, как судорожно дергались щупальца, то свиваясь в чудовищные кольца, то раскручиваясь и круша всё вокруг. Из присосок текла вонючая дрянь с какими-то мелкими белыми козявками.
— Вот так тебе, уродина! На халяву решил... — Анна морщась, торопливо вытерла нож о брючину, вложила лезвие в ножны и, крепко взявшись за спасительную веревку, перелезла через подоконник. — Иду, иду! Я уже скоро! — крикнула она и заскользила вниз.
Это было не так просто, как казалось. Ладони обожгло, но узлы действительно тормозили "свободное скольжение". Через несколько мгновений, тянущихся неимоверно долго, ноги Анны гулко ударились о крышу машины. Не удержавшись, одна упала на бок, выпустив из рук веревку, перевернулась, пытаясь схватиться обожженными пальцами хоть за что-нибудь.
Она всё-таки скатилась с края и плюхнулась на землю. Падение было жёстким. В лодыжке, помятой спрутом, полыхнула боль, в мешке с лекарствами хрустнуло. Но, очумело поднявшись на ноги и машинально поглядев наверх — а не видно ничего! туман! — она поняла, что может стоять. "Наверное, просто небольшое растяжение, ерунда!"
Всё было хорошо — пакет со шприцами и лекарствами по-прежнему был при ней, нож не выпал из ножен, фляга с водой уцелела.
Анна была жива, она была свободна, она вышла из проклятого места! Она сделала это!
— Вот вам! — прохрипела Анна, подняв над головой кулак. — Вот вам всем!
Она не нашла Пса. Обойдя несколько раз вокруг "скорой", она не нашла Пса!
Он исчез так же внезапно, как и появился.
Прихрамывая, она пошла к воротам в решетчатом заборе, ограждающем здание поликлиники. Ей хотелось как можно скорее уйти подальше от отвратительного и опасного места. На секунду ей показалось, что, выйдя за ворота, она вновь увидит тот же двор и "Скорую помощь" с пятнами крови на крыше. Крови от её ободранных рук. Но вместо этого она увидела в тумане будто шагнувшие её навстречу кусты акации. Анна потрогала пыльные нежные веточки, сама не понимая, зачем она это делает... и её осенило — ветки были покрыты стручками плодов.
Когда она видела эти кусты в последний раз, на них едва-едва распускались смешные цветы, похожие на мордочки жёлтых игрушечных львов... а теперь...
— Сколько же меня кружило? — спросила она... понимая, что вопрос её бессмыслен.
Времени прошло много. Гораздо больше, чем ей представлялось.
Она постаралась собраться с мыслями. Идти обратно, к костру, было незачем. Она найдёт только давно остывшие угольки, размытые дождями...
Зло поглядев в сторону ворот, Анна подвинула ножны так, чтобы рукоять ножа была под рукой, и быстро пошла вперёд. В реальном мире, не загаженном туманом, до Дворца Молодёжи было всего два квартала.
— Дойду! — хмуро сказала она. — Всё равно дойду!
ЧАСТЬ 6
Глава 36
Вика (Москва)
— Чёрт, чего он там телится?! Не дай Бог — кокон опять "дохнёт"... — простонала Вика.
— Спокойно, спокойно! Не дёргайся. Игорь Антонович — парень опытный, — положил ей на плечо руку начальник московского центра обработки данных Леонид Романович Макаров. — У него чутьё на эту штуку.
"Эта штука" была видна им сразу на нескольких экранах. Сорви-голова Ложкарёв завис в предельно опасной зоне, зато его камера, управляемая твёрдой рукой невозмутимого Касымова, брала великолепный общий план. На самом большом экране они видели происходящее "глазами" Коваленко. Ну, и все остальные точки зрения давали им несколько ребят из группы "луноходов", а также камера, торчавшая на самой высокой точке горба "пробойника". Самые дальние обзоры — с вертолётов сканирования и поддержки.
Именно эти изображения ужасали больше всего. Угольно-чёрный вал кокона казался на них колоссальным горным обрывом, верхняя часть которого скрывалась где-то в облаках. "Пробойник" копошился у самого подножия, как маленький светлый жучок, тащащий за собой микроскопический вагончик, за которым тянулась ниточка коммуникаций. Вика не раз бывала у "пробойника" и знала, какая это махина. Здесь же усилия Коваленко проколоть кокон узким пучком лучевого "коктейля" из множества тщательно отобранных видов излучения, казались попытками божьей коровки просверлить хоботком броню огромного авианосца...
— Б...дь! Начинаю! — проскрежетал голос Коваленко. — Поехали!
Вику трясло.
— Ну, с Богом... — пробормотал Макаров, вытирая лысину платком. Руки его заметно дрожали. Через открытую дверь его кабинета был виден "машинный зал", как полусерьёзно называли его МЕНАКОМовцы. Несколько человек напряжённо застыли у мониторов. Вчера, после летучки, один из немцев сказал Вике, что если бы Коваленко просто доехал до кокона метров на тридцать — то и в этом случае мировой науке хватило бы полученных данных на несколько лет интенсивной обработки.
— Это, помню, как фотографии от "Spirit" и "Opportunity". Терабайты информации, тысячи снимков, не успеваем обрабатывать. А здесь... — немец махнул рукой куда-то в сторону. — Прорыв, настоящий прорыв! А мы ещё и прокалывать пытаемся...
На экране от точки, в которую упирался невидимый "луч-коктейль", пошли концентрические круги. Идеально ровные, они расширялись, сглаживая все вихри и протуберанцы отвесной стены. Через несколько секунд эти круги застыли и покрылись сложным выпуклым узором мелкой ряби. Края образовавшейся глади обрамили фиолетовые дрожащие вспышки.
— Я же говорил! — заорал кто-то в зале. — Вот она — интерференция! В чистом виде!
— Всё-таки больше по нашей эмиссии, чем по исключению... — непонятно сказал тяжело дышащий Коваленко. — Роман?
— Гоним волну, — ответил запыхавшийся почему-то Роман Ковров. — Группа поддержки свои пучки держит в фокусе. Блин, у нас тут что ни секунда — Нобелевка.
— Х... с ней пока... с Нобелевкой... — напряжённо ответил Коваленко. — Третий этап! Ложкарёв? Молчи, не отвечай... просто хотел напомнить... чёрт, шестой генератор тухнет!
— Выправили, — ответил кто-то неизвестный.
— Вижу... так вот, Ложкарёв... коньяк готовь, понял? В историю входим... как Ньютон с Дираком...
Вика закусила руку, чтобы не закричать. Рябь расцветилась каким-то болезненным жёлто-зелёным сиянием. На поверхности круга рябь свивалась в сложные переплетённые узоры, напоминающие не то червей, не то кишки.
Коваленко
— ...как Ньютон с Дираком, — пробормотал Коваленко, запуская программу третьего этапа.
Вокруг него пели сирены. В воздухе стоял запах влажной морской соли. Игорю Антоновичу казалось, что если он повернёт голову, то увидит нагих розовых прелестниц с лютнями, арфами и прочими морскими ракушками, небрежно рассевшихся на мокрых от морской пены скалах. Пение было красивым, но тревожным. Оно не просто тревожило... оно пугало, как полуночная заупокойная служба. Хор нарастал, заглушая и рёв основного генератора, и мерное рокотание двигателя, и свист невесть откуда налетевшего ветра.
Он понимал, что из всех семи миллиардов жителей планеты Земля эту литанию слышит только он, но всё равно упрямо сказал:
— Некрасиво поют. Я знаю, вы не слышите, но поют мерзко.
— Что ты имеешь ввиду?.. впрочем, потом расскажешь... ты как? Терпимо пока? — спросил Бриджес, похоже с самого утра сидящий на валидоле.
— Угу... — машинально ответил Коваленко, запуская вручную последние три агрегата. Вопроса он не понял... ориентировался на интонацию. — Всё, пять секунд до полного режима... — крикнул он, пытаясь заглушить многоголосый хор. — Пять... четыре... три...
На момент "ноль" бесновавшаяся окружность, напоминающая теперь какие-то пульсирующие и непрестанно шевелящиеся груды тошнотворных чёрных и волосатых спагетти, диаметром до трёх метров каждая, лопнула.
Поверхность вогнулась внутрь, потом часть её чёрной плёнкой выдавило наружу... а потом мгновенно утончившаяся плёнка разорвалась и втянулась внутрь...
Коваленко смотрел в огромный провал куда-то в безграничное серое пространство, в котором сгустками ваты стремительно возникали и исчезали какие-то невероятные формы. Хор в голове Коваленко взвыл на немыслимо высокой, истерической ноте и резко смолк. На мгновение Игорю Антоновичу показалось, что он оглох... но внезапно по ушам ударил рёв генератора. Из огромной дыры в чужой мир слегка выпучило серую вату... другое сравнение ошеломлённому Коваленко в голову не пришло. "Вата" шевелилась, протягивая в сторону "пробойника" длинные блестящие ворсинки.
