Из коридоров доносится шум и крики толпы. Топот ног все ближе и все отчетливее слышна ругань.
— Вот там! — без труда аббат узнает голос старой хранительницы ключей, — Там он заперся!
Бернард на несколько секунд прикрывает глаза и улыбается. А ведь это Мария записывала тот бред, что несла во время приступов несчастная Брунхильда. Бедная больная девочка не при чем. Но вот Мария... Может и зря аббат не раскрыл инквизиторам всю правду о "пророчествах святой Брунхильды". Нет, нужно быть выше этого. Безначальный учит прощать и любить врагов.
"Лишь зима разводит противоборствующие силы, — продолжает писать монах, быстрее, смазывая почерк. — Снег сковывает дороги и поля, заставляя армии спрятаться и пережидать непогоду. Но стоит весеннему солнцу высушить размокшую грязь , как колесо войны раскручивается с еще большей силой. Северный ветер надувает паруса драккаров, норды входят в русла рек, предав огню и мечу много деревень. Неся за собой запах ковыля, пересекая Великую Степь, в земли западных рыцарей приходят орды кочевников. Как саранча проникают они на плодородные поля, чей исхудалый за зиму скот превращает зеленые просторы в черное, перепаханное копытами полотнище".
Чей-то кулак настойчиво тарабанит в дверь.
— Открывай! — раздается грубый мужской голос снаружи. — Открывай, ты, проклятое отродье Тьмы!
— Еретик! — визгливо поддакивают женщины из числа монахинь, добавляя порцию ударов о дверь.
Не желая отвлекаться и хоть как-то реагировать, аббат омачивает кончик пера в чернила. Нужно успеть, пока заклятие держится.
"Сдается мне, как и в дни минувшие, человечество вычеркнет из памяти Темного Властелина. Забудет его, как простого человека и вновь придумает пугало, никому не известное, безымянное и пришедшее из ниоткуда. Но я помню. Его звали Рихард, маленькая спящая кроха, завернутая в тряпки, на руках у едва живой матери. Я растил его и любил как сына, что у меня никогда не было. И Рихард вырос славным юношей, видит Безначальный так оно и есть. То было доброе дитя, мечтающее о справедливости, в чем-то наивное, живущее среди грез так горячо любимых им книг".
— Именем святого ордена паладинов! — грозят из коридора. — Открывай!
Вот оно как, с улыбкой думает аббат. Не во имя Бога или даже папы. Орден.
— Пес с ним, выносите дверь!
О доски раздается глухой удар. Затем еще и еще. Видимо в ход идут топоры. Даже магия не выдержит так долго.
"Время мое на исходе, но клянусь своей смертью, Рихард не тот кем его считают. И я не жалею о спасенном ребенке, рожденным в ночь Черной Звезды"
Преграда вскоре не выдерживает и толпа врывается внутрь. Аббат Бернард закрывает книгу и встав, смиренно поворачивается к ним. Искаженные гримасы лиц, полные ненависти. Чем отличаются они от демонов, на которых ополчили все эти топоры и вилы.
— Молю Безначального простить вас, — успевает сказать монах, прежде чем удар кулака ближайшего холопа не опрокидывает наземь.
Бернарда бьют ногами, плюют в лицо, разрывают, обнажая срам, одежды. И лишь вдосталь наиздевавшись, волокут через весь монастырь.
— Роланд, — находясь на грани сознания, Бернард узнает главу ополчения.
Воин не произносит ни слова, даже не смотрит в глаза. Отстраненно наблюдает, как неистовствующие крестьяне привязывают избитое тело к столбу. Летят охапки дров и хвороста, каждый торопится внести лепту.
— Роланд, — заплетающимся языком повторяет старик. — Гальдрада, Бавдовин... Прошу, защити. Его родители ни в чем не виноваты.
Безмолвствующий ополченец берет в руки факел и сам подносит к дровам. Только в этот момент вера монаха дает трещину.
— Безначальный милостив, Роланд, — кашляя в поднимающемся дыму, говорит Бернард, — он простит. А я нет. Будь ты проклят...
Языки пламени быстро вздымаются вверх, полностью скрыв тело аббата.
Западноземелье. Окрестности Великаньего Рога.
Весна прочно вступает в права. Солнце, не смотря на ранний час, ярко светит, пробиваясь сквозь дешевую, местами порванную ткань солдатской палатки. Внутрь врываются резкие звуки человека. Смех, разговоры, чья-то отдаленная ругань. Поет песнь молот кузнеца, ржет испуганная лошадь, заставляя кого-то захохотать, а другого с бранью окунуться лицом в грязь. Пахнет потом и мочой, а еще кровью. Как же тяжело дышать. Пытаешься сделать вдох, легкие вопят, требуя воздуха, получая жалкие крохи.
Хильда ворочается, не в силах сдвинутся с места. Тело настолько тяжелое, будто прибитое колодками к позорному столбу.
— Кто ни будь, — даже произносимые звуки исходят еле слышным шепотом. Девушка размыкает пересохшие, потрескавшиеся губы, издав хриплый стон. — Пить. Пожалуйста... пить...
Неужели никого? Волшебница обессиленно валится на хлипкий тюфяк, больно ударившись о упирающиеся в бок коренья. Никого, никто не придет на мольбы.
— Пожалуйста, — сквозь сдавливающее горло отчаяние еще раз зовет Хильда.
Внутри движение. Королева поворачивает голову и лицо ее озаряет сияние. Она улыбается, впервые после переворота настолько искренно и открыто, смеясь, как ребенок, бегущий к материнским объятиям.
— Любимый, — облегченно зовет она, протягивая руку, — подойди ко мне.
Влажная тряпка, смоченная в грязной речной воде, смачивает губы Хильды. О великий Безначальный, кроха влаги в этот момент кажется приятнее самых изысканных напитков всех королевств, всего света. Их ладони соприкасаются. Рихард вырос и возмужал, прикосновение отдает сталью, но дарит всю нежность, на которую способно.
Наконец. Теперь все неважно, теперь все кажется настолько мелочным, что еще вчерашние беды вызывают смех. Интриги королевского двора, свары аристократов, зарвавшиеся святоши — может ли это иметь хоть какое-то значение? Ведь Рихард, ее Рихард и больше ничей, тут, держит за руку и гладит по волосам. Неважно, сколько демонов теперь стоит между ними, все позади. Они вместе навсегда.
— Ребенок, — Хильда подается вперед и до боли впивается ногтями в руку возлюбленного, — во имя всех святых, скажи, что он выжил.
Последние месяцы будто погружены в пьяный дурман. Королева и себя помнит с трудом, мир всплывает в сознании размытыми пейзажами. Чьи-то лица, склоненные над ней, отдельно доносящиеся, словно из пещеры фразы, разбегающиеся, не связывающиеся в предложения. А роды девушка и вовсе не помнит, только боль и отчаянный страх за жизнь еще не рожденного младенца.
— С ребенком все в порядке, — вместо приятного, певучего голоса Рихарда, хриплый бас Гримберта. — У тебя девочка. Здоровая девочка, — он осекается, поджав губы и опустив взгляд. — У нее глаза отца.
Очнувшись от наваждения, навеянного бредом и горячкой, Хильда вспыхивает. Лицо сковывает привычная гордость, перед принцем-консортом предстает каменная глыба, обдавшая холодом и яростью. Девушка резко вырывает руку из ослабшей ладони, едва не ударив. Отшатнувшийся Гримберт нетвердыми ногами опускается на табурет.
— Где мой ребенок, — голос звенит властью, девушка даже не смотрит в лицо соправителя.
— Хильда...
Постепенно помутненный рассудок приходит в себя, и действительность оживает красками. Королева в какой-то кишащей клопами, протухшей от сырости палатке, только пехотинцу и подходящая. Набитый сеном мешок вместо монаршего ложа, какой-то ржавый таз с мутной водой и все!
Правительница пытается приподняться, но движение отзывается резкой болью внизу живота. Девушка вскрикивает, упав обратно на тюфяк.
— Что происходит? — не понимает она, резко зажмурив глаза, по щекам текут слезы. — Это кровь? — она ошарашенно смотрит на ладонь, окрашенную в красный. — Почему я вся в крови?
Гримберт немедля подскакивает, пытаясь удержать девушку.
— Не шевелись, — умоляет он, придерживая за плечи, — швы разойдутся. Ты не могла родить почти двое суток. Повитуха говорит, ты чудом выжила.
До Хильды не сразу доходит смысл сказанного.
— Какая. Еще. Повитуха, — консорта будто окунули в раскаленное пламя. — Где маги-лекари?
Некоторое время воин молчит. Встает, сделав несколько шагов по крохотной палатке. Снаружи, через полы виден раскинувшийся, кажущийся бескрайним военный лагерь. Животные, воины и монахи, торговцы и маркитантки образуют целое поселение, жужжащее возбужденным роем.
— Слухи быстро распространились, — Гримберт отходит от выхода, упавший край палатки вновь окутывает все полумраком. Фигура мужчины, облаченного в плащ, кажется вросшей в землю скалой. — Ребенок, зачатый от самого Темного Лорда. Что там маги, ни одна повивальная баба не решалась даже прикоснуться к тебе. Я с трудом нашел...
Страх подступает все ближе и от того Хильда все сильнее цепляется за гнев. Разъяренной кошкой смотрит она на воина.
— Где мой ребенок? Я хочу видеть его!
— Хильда, послушай..., — консорт делает шаг вперед, пытаясь протянуть руку, но получает яростный отпор.
— Где она, побери тебя Хаос!? — кричит девушка.
Одно лишь небо знает, как тяжело дается Гримберту следующая фраза:
— Гроссмейстер ордена паладинов де Обри забрал ее.
Солдат, прошедший через многие войны, не раз убивавший, не единожды сам бывший на волоске от смерти, увядает под взглядом хрупкой волшебницы.
— Я приказываю, как королева Западноземелья, — раздельно по слогам шепчет она, пожирая консорта исходящими волнами гнева, — собери всех. Всех. Гвардию, феодалов, всех наших союзников, вооружи крестьян, найми каждого наемника в округе. Да хоть ангелов с небес спусти, мне плевать. Но убей этого ублюдка де Обри и верни мне дочь.
— Боюсь, — Гримберт сглатывает ком, — что твои приказы более не имеют значения.
— Что? Что ты сказал? — окутанная гневом Хильда все еще не понимает. — Я велела тебе...
— Хильда! — не в силах терпеть спесь волшебницы воин сам срывается на крик и лишь это закрывает девушке рот. Хлопая глазами она недоуменно смотрит на жениха. — Хильда, — спокойнее, смахнув пот со лба, продолжает мужчина, — пока ты была в тяжелом положении...
— Нет, — всхлипывает девушка, закрыв лицо руками и отчаянно тряся головой.
— Они низложили тебя. Как только прибыло войско Церкви, лорды отдали паладину ключ от городских ворот. И толпа приветствовала их, искренне, я никогда такого не видел и похоже не увижу. Такое бывает раз в тысячелетие.
Гримберт умолкает, прислушиваясь к образовавшейся тишине. Становится насколько тихо, даже птицы прекращают трель, замерев перед чем-то великим, значимым. Но это длится недолго. Тишину нарушает ритмичный звон бубенцов кадило. А потом мужской голос заводит монотонную молитву, оглашая лагерь гимнами мертвого, но очень красивого языка.
— Аминь! — в едином порыве, единым дыханием отзываются снаружи на призыв.
Бьет колокол. Одиноко и тоскливо до сжавшегося сердца. Один за другим солдаты, собранные со всех уголков Запада преклоняют колени. Головы склоняются перед всадником, облаченным в белые одежды.
— Де Обри, — отстраненно говорит высохшая морально девушка, смотря безразличным взглядом. — Он убьет ее. Он никогда не позволит дочери Темного Лорда жить под этим солнцем.
— Не думаю. Трудно в это поверить, но гроссмейстер не обычный человек. Многие зовут его фанатиком, но он не слеп в своих убеждениях, пусть и тверд до упрямства. Он не убьет невинную девочку, я знаю. Он верит, что выполняет великую, божественную миссию и побуждает других тоже верить. Его огонь пробудил сердца наших людей и не смотри на меня так, это правда, Хильда. Мы вели людей к пропасти, а он дарит надежду и смысл драться дальше.
Но, кажется, слова Гримберта звучат в пустой пещере. Девушка лишь презрительно смеется.
— Кто? — все же спрашивает она. — Кто из этих напыщенных болванов сядет на трон? Кого они сочли достойнее меня? Жирного дурака Магдебода? Или этого прохвоста Хариберта? Или, — она смеряет воина презрением, — они решили использовать на роль марионетки тебя? Вы неблагодарные твари. Я почти покончила с произволом феодалов, урезонила бургомистров. Боже Гримберт, короли столетиями не правили ничем за пределами Великаньего Рога, эту страну построила я!
— Магдебод и Хариберт поочередно отказались от короны, — спускает с небес волшебницу мужчина. — Быть королем Западноземелье настолько непрестижно, что даже ваша матушка не захотела покинуть стены монастыря. На совете приняли решение пригласить на трон из-за рубежа.
— Мой недалекий кузен? — смеется Хильда. — Лорды и правда лишились последних капель разума.
— Нет. Своим правлением, пусть и не долгим, вы создали прецедент. Благородная дона Франческа, ваша двоюродная сестра и принцесса Иберийская будет коронована и помазана на царство в Святом Городе согласно закону.
Хильда откидывается на солому, смотря в потолок. Мыслей нет. Эмоций тоже.
— Значит, вы выбрали кобру вместо львицы, — улыбается она.
— Хильда, я хочу сказать...
— Мне все равно, что ты хочешь сказать, — равнодушно прерывает девушка. — Убирайся. Не хочу тебя видеть. Иди и умри, Гримберт.
Не зная, что еще можно сказать или сделать воин покидает палатку. И как ни странно, оказавшись за пределами, чувствует облегчение. Свободен ли он? Если и да, то не до конца. Любовь странная штука. Обходя стороной почти до старости, запутывает в сети именно сейчас. Даже смешно и неловко перед самим собой.
— Господин? — зовут герцога.
Солдаты Гримберта располагаются особняком от остальной армии. Эти суровые, закаленные в боях вояки единственные, не поддавшиеся общему настроению религиозной эйфории. Бойцы спят в тени деревьев, кто-то правит снаряжение, несколько склоняются над булькающим котлом.
— Что у вас?
— Вестовой, господин. Прямо с передовой.
Гримберт замечает старика в засаленной одежде, заросший щетиной и очень грязный. Воин, пошатываясь, подходит к бочке с водой и выливает несколько черпаков на голову.
— Они рядом, — вестовой кашляет и сплевывает густой ком под ноги. — Заняли деревню Персты.
— Армия? — обеспокоенно переспрашивает герцог.
Слыша разговор, солдаты просыпаются и обеспокоенно перешептываются. Многие подтягиваются, стремясь не пропустить ни слова. К битве с Тьмой светлый альянс готовится давно. Будут ли они так же решительны в нужный момент?
— Пока еще нет, — успокаивает вестовой. — Передовой отряд. Там демоны, — кивает он абстрактно на север, где располагается деревушка.
— Речь ведь о Перстах? — раздается незнакомый голос.
Гримберт оборачивается. С виду сорокалетний мужчина, крепкого телосложения. Явно благородный, почти рыцарское вооружение, разве чуть облегченное.
— Мы знакомы?
— Теодомер, декан кафедры боевой магии, — волшебник отвешивает изящный поклон в лучших традициях высшего света. — Спешу заметить мы, как бы сказать, — смеется, щелкнув пальцами, — в заднице, герцог. Персты расположены на господствующей высоте. Если темные разместят там колдунов, нам всем конец. Защитные печати города не выдержат.
— Тогда поторопимся и не дадим им закрепиться. Выступаем малыми силами. Немедленно.
Запрыгнув в седло, Гримберт замирает ненадолго. Надо же, куда заводит судьба. Несостоявшийся муж низложенной королевы. Слова до сих пор звучат в голове, возвращаясь снова, как ни гони. "Иди и умри...".
