— ..горь, Игорь, Игорь! — забормотали наушники. Бриджес говорил монотонно, словно вызывал друга уже несколько часов.
— Игорь! Пора уходить! Игорь!
— Да-да, — выдавил Коваленко. — Сейчас...
Он неуклюже вывалился из двери. Что-то не пускало его и он дёргался, застряв ногами на широкой гусенице, пока не сообразил, что забыл отцепить кабели и шланг скафандра. Шипя и матерясь, он вырвал шланг из патрубка и выдернул кабели из разъёмов. Скафандр хрюкнул. Забормотала автономная установка жизнеобеспечения. Коваленко спрыгнул с гусеницы и упал на колени, вцепившись руками в дрожащую землю. Земля обжигала даже сквозь перчатки.
Его ударило в спину и потащило в сторону. Поднявшийся ветер несколько раз перевернул его, как куклу. Коваленко прикусил язык и теперь плевался кровью. Правая рука хрустнула; он закричал от боли. Ему казалось, что это никогда не кончится. Внешнюю поверхность прозрачной сферы шлема забрызгало бурой дымящейся слизью. В какой-то момент он почти встал на ноги, но проклятый ураган швырнул его так, что в голове помутилось...
...он отбивался от хватающих его щупалец...
— ... да перестань ты! — вдруг заорал ему в уши Ложкарёв.
Что-то сильно и грубо потащило его в сторону, потом приподняло и грохнуло на твёрдое и ребристое. Он застонал и попытался обтереть левой рукой стекло шлема. Тело налилось свинцом... взлёт?
— Сейчас... погодите... летим уже! — сказал знакомый голос.
Поверхность под ним резко ухнула вниз и Коваленко инстинктивно ухватился за что-то...
— Уходим, Антоныч! — крикнул хриплый голос Ложкарёва. — С тебя причитается!
Коваленко наконец понял, что держится за чью-то руку, и перестал дёргаться. Сопящий от волнения Ожье протирал ему шлем скомканной бумагой... картой — да — распечатанной картой...
Вертолёт заложил вираж, огибая очередную "арку". Коваленко охнул и сел. Правая рука болела так, что хотелось выть.
— Что с вами? — задыхаясь, спросил Ожье.
— Руку сломал, — ответил Коваленко, выплёвывая кровь. — Ложкарёв, акробат хренов, опять ты меня вытащил!
Ложкарёв нервно хихикнул:
— Да уж!..
В открытом проёме внизу проплывали мохнатые дуги и арки...
— Ну, добился своего, чуть не угробил меня, — жалобно сказал в наушниках Бриджес. — Укоротил мне жизнь лет на десять...
— Ничего, — простонал Коваленко, чувствуя, как распухает прокушенный язык. Ожье помог учёному лечь на бок, осторожно пристроив сломанную руку, — Я тоже пострадавший... ох... б...дь! больно как...
— Информация идёт потоком, — крикнул в своём углу Касымов. — Отлично поработали, Игорь Антонович! Ожье, не тереби его! Медики наготове, скоро будем!
— Вика на проводе, — вклинился Роман. — Говорить можете?
Коваленко перевёл дух и ответил, что может. Стиснув зубы он глубоко вздохнул и, стараясь не шипеть от боли, сказал:
— Алло! Привет, малыш! У меня всё нормально...
— Коваленко! — всхлипнула Вика. — Вот тебе и "три миллиметра, три миллиметра"! Вон, какую дыру разворотил...
Оставшийся позади "пробойник" был уже поглощён гигантским вздувшимся пузырём, похожим на опухоль, "нарыв на внешней стене кокона", как выразился потом Бриджес. Команда "луноходы" эвакуировалась. Спутники зафиксировали вертикальный всплеск мощного гамма-излучения. Сам кокон стремительно раздувался ещё на несколько километров...
Через час Коваленко с боем вырвался от медиков к Бриджесу. По всему миру снова и снова крутили запись "Двадцати девяти с половиной секунд Игоря Коваленко", сделанную Касымовым и французами. Натансон и Реми сияли, как именинники. Сара Конг и Саймон Кокс — эти Малдер и Скалли "команды психов", объявили корреспонденту CNN, что готовы нести мистера Игоря Антоновича на руках отсюда и прямиком до ЦЕРНа, "распевая при этом осанну" — добавила Сара и расхохоталась, как безумная.
Хокинс, вопреки своим привычкам, всё-таки выступивший на видеоконференции, как всегда сделал вид, что всё произошло в полном соответствии с его теоретическими выкладками по "проколу"... а потом сник и сказал, что двадцать девять секунд Коваленко снова поставили физику с ног на голову... и теперь абсолютно понятно, что КоМа является лишь частным случаем в некоей гиперКоМе, "эру которой только что открыл мистер Коваленко".
Выпив коньяку с Бриджесом, Коваленко попросил отключить все каналы связи. Собравшиеся в кабинете старика Бриджеса два десятка членов "Mad Gang" готовы были составить закрытый меморандум главам стран-членов МЕНАКОМа.
— Пока только мы понимаем, что в итоге может принести нам результат обработки "прокола", — сказал Бриджес. — Не надо пока поднимать вой в прессе...
— Ещё бы, — сказал Кокс и нервно поёжился.
— Подумать только — внепространственные пузыри! — прошептала Сара. — Ты не вздыхай, рыжий! Представь только, что всё обойдётся? Со временем мы можем запихивать в эти пузыри огромные атомные станции и не заботиться о защите. В шарике диаметром с метр можно спокойно запрятать целый автоматический завод! А удаление в пузыри токсичных отходов? А?
— Для начала, хорошо бы разобраться с коконом, — так же шёпотом, грустно ответил Кокс. — В последние дни ненаучный термин "Пришествие" кажется мне вполне уместным...
На записи огромная дыра-прокол смотрелась мутным бельмастым глазом, открывшимся в туше кокона. Смотреть в него было страшно. Глаз зловеще моргнул и медленно закрылся. Рядом, в "зеркале", на несколько секунд промелькнули смазанной чередой бесконечные пылающие равнины, на которых копошились неразличимые с высоты существа, сцепившиеся друг с другом в пугающе долгой битве. Потом "зеркало" дохнуло чёрным паром и исчезло, будто провалилось внутрь кокона...
Папский легат Виторелли, иезуит, доктор физико-математических наук, член комиссии Ватикана при Святом Престоле, недавно вошедший в "команду психов", перекрестился:
— Молю Бога о том, чтобы наши усилия не были последними открытиями человечества...
Коваленко хотел сказать что-нибудь бодрое, но только вздохнул. Из головы у него не шла Вика. УЗИ показало, что ребёнок — мальчик. Он был довольно крупным для своего срока. Он жил, он шевелился, он открывал глаза... он плавно поводил ручонками и улыбался...
— Итак, приступим, — севшим голосом сказал Бриджес. Он откашлялся и продолжил. — Суждено погибнуть Земле или нет, мы в любом случае выполним свой долг. Господа! Мне хотелось бы разбить наш документ на две части: анализ возможных направлений исследований подпространственных пузырей... "кома-полостей", такой термин предложил Хокинс... и вторая часть — самая главная на сегодня — наши прогнозы относительно кокона. Вплоть до предположительных сроков глобального поглощения коконом нашей планеты...
Вика (Москва, беременность)
"Нет, это совершенно невозможно! Кто сказал, что в Москве будущий малыш будет в большей безопасности, нежели там, у кокона? Вполне можно было бы улететь обратно в Уфу — всё к Игорю поближе". Вика медленно пробиралась сквозь столичные заторы на своей старенькой BMW. От хаммера она отказалась. Да и охрана заявила, что лучше уж не выделяться. Обычный BMW с тонированными стёклами. Таких в Москве едва ли не полгорода. Правда, теперь он перебран и тикает, как часы.
От центра обработки данных МЕНАКОМа до клиники было не так уж и далеко... но это если идти пешком! На машине же, как и водится в Москве, перемещение из точки А в точку В превращается в длительное и неувлекательное путешествие. Правда, сегодня Вику стояние в пробках не раздражало, а скорее даже успокаивало. Почему? Да боже ты мой, всё просто! Просто и понятно... любой женщине. Этакий всемирный заговор женщин, скрывающих от мужчин свои Маленькие Тайны Беременности. Впрочем, почему "маленькие"? Очень даже большие! Огромные! И по сути — самые важные на свете. Вика вспомнила, как бледнел и трясся её бывший, идя к стоматологу. Как вытягивалось его лицо, когда в приёмной ассистентка говорила: "Нет-нет, вы вовремя, проходите прямо сразу в кабинет". Он шёл, шаркая синими полиэтиленовыми бахилами, натянутыми поверх дорогих кожаных туфель и трясся! Именно трясся, несмотря на прекрасные обезболивающие уколы, отличные скоростные бормашины и прочие чудеса современной стоматологии. Эх, ты, вялая морковка, то ли дело рожать!
Виктория фыркнула. "Да-да, не будем скрывать, дамы и господа, скажем честно — сегодня для беременной девушки Вики стояние в пробках просто оттягивает очередной придирчивый осмотр "особой пациентки"! Кстати, Вику раздражало положение "особости". Точь-в-точь муженёк, всю жизнь болтающийся по элитным клиникам (нет-нет, вы вовремя, проходите прямо сразу в кабинет!). И хотя акушер-гинеколог с чудесным, просто эпическим именем-отчеством Мария Ивановна постоянно успокаивала Вику, — мол, ничего патологического в беременности Виктории нет, что всё идёт по графику и абсолютно достаточно гимнастики в общей группе, персонального наблюдающего врача и еженедельных целевых осмотров, — но Вика-то понимала, что каждый её анализ, каждый снимок УЗИ, каждый чих обсуждается целой коллегией светил от медицины.
Эх, небось жуткий галдёж у них поднимается, когда Виктория ни с того ни с сего вдруг почувствует одышку или на бедную беременную нагрянет минутная потливость. Наверняка в такие минуты всполошившийся консилиум так и колбасит накинуться на неё, Вику, всем колхозом и начать тыкать в беднягу лапароскопами, иголками, зондами и прочими медицинскими штучками. Один к одному — МЕНАКОМ, облепивший кокон. В роли круглого кокона — Виктория Шиловская, незаслуженная и не артистка России. Аплодисменты.
"При лапароскопии врач сделает два небольших прокола в брюшной полости. Через первый он введет лапароскоп, а через второй инструмент для работы. Таким инструментом врач может сразу же при обнаружении прижечь очаги эндометриоза, рассечь спайки в маточных трубах, удалить миомы и кисты и провести другие необходимые хирургические вмешательства", — вспомнились Вике строчки из популярной брошюры, которую услужливо подсунул постоянно дежурящий около неё врач Баран Микита. "Бараном Микитой" мрачная Валерия называла его мысленно. Кудряв, округл, нарочито медлителен и даже жуёт жвачку. От него всегда пахнет "Орбитом" или этим, как его... с ксилитом и карбанидом... надо же, вылетело из головы! Причуды беременности — провалы в памяти?"
— Вика, не торопитесь, — Баран Микита деликатно кашлянул с заднего сиденья.
— Да, что-то вы разогнались, — пробурчал с переднего Миша-телохранитель. — Говорил же, что лучше мне за руль сесть. — Он поправил лежащий на коленях короткий автомат. Был Миша большим и нахмуренным. Грузным в своём бронежилете он был, странно румяным и молоденьким на лицо. Вроде школьника, играющего в войну, и готового не есть, не спать, не улыбаться, лишь бы выглядеть суровым и опытным воином.
— Итак жизни никакой, так ещё и баранку отнимают, — ответила Виктория. — Ничего я не разогналась. Участочек в сто метров... разгонишься на нём, как же! Вон, сейчас опять встанем. Миша, вы чего так насупились?
— Чего? — растерялся Миша. — Насупился? Супом от меня что ли пахнет?
— Насупился — значит нахмурился и одновременно погрустнел, — назидательно пропел сзади ехидный надсмотрщик Микита.
Вика захохотала. На душе стало легче.
Но всё было не так уж и весело, друзья мои, не так уж и весело. Чего только стоило упросить Макарова разрешить присутствовать на трансляции "прокола" кокона! Без разрешения Марии Ивановны — ни в какую. А сама по себе эпическая Мария Ивановна не просто врач, а некий символ... и даже не символ, а некое заострённое острие тяжёлого копья. За её спиной — целый коллектив, консилиум, — чёрт возьми! — целая секта упрямых фанатиков! Во благо и во имя самой Вики они окружили её железобетонной стеной уважения, любви и научного любопытства.
"Совсем нас с тобой, Егорка, за людей не считают! — Вика правой рукой погладила аккуратный округлившийся животик, продолжая левой удерживать руль. — Подопытные кролики какие-то. Мухи-дрозофилы. И папе Коваленко не пожаловаться, да, малыш? Нельзя нам папу отвлекать своими мелкими проблемками... а точнее Самыми Важными На Свете Проблемищами. Папа наш большой учёный, он там своими руками в этом дерьме ковыряется, голову свою суёт в дырки в коконе пробитые... и если мы сейчас с тобой запищим и заплачем, то бросит он всё, понимаешь? Всё-всё бросит наш Савонарола от науки Игорь Антонович Коваленко и ломанётся сюда, как бешеный. Потому что мы для него сейчас и есть самое-самое..."
Вика вздохнула. А может, и не ломанётся. Весь мир на кону. То есть, вполне возможно, что вся наша планета сейчас похожа на несчастного ребёнка в трусах и панамке, внезапно увидевшего, как неотвратимо и грозно вздымается из пучины моря смертельное цунами от которого уже не убежать и не спрятаться.
Или просто не успеет папа Коваленко долететь до Москвы. Понимаешь, Егорка?
Малыш в животе мягко колыхнулся. Хотя, возможно, это всё-таки ещё не толчки. Мария Ивановна говорит, что рановато для такого срока. Это, мол, газы или там ещё что-то такое Викино внутри булькает. А с другой стороны, УЗИ показывает, что ребёнок развивается быстрее обычного. И это врачей настораживает — Вика заметила. И в интернете читала, что это не совсем хорошо — ускоренное развитие плода. Что тут могут быть генетические аномалии.
Положа руку на сердце Виктория не верила во все эти страшилки.. Просто так вот мы растём быстро, — спешим, потому что нечего время зря терять. Жить надо. Куча дел ещё впереди, и нет необходимости пугать самих себя пустыми страхами. Да, Егор Игоревич?
— Кстати, о делах! — Вика, тормознув в очередной пробке, достала мобильник — Паша, привет! Да, это я. Занята пока, угу. Часа через два буду. Ну что там у вас? Да ну, брось! Совмещение матриц здесь неприменимо, мы уже как-то спорили с тобой. А что такого? Ах, у тебя нетривиальное предчувствие? Ха-ха-ха! Ну, ладно, не дуйся... не дуйся, говорю. У меня тоже предчувствие, что нас с нашими тензорными преобразованиями на смех поднимут. Ты никогда не думал, что мы все не какие-то загадочные руны рассматриваем, а просто любуемся на дифракционную решётку шестимерного излучения?
Судя по потрясённому молчанию бедный Паша медленно переваривал услышанное. А про дифракционную решётку — это на днях Роман Ковров обронил. Вика тогда ещё подумала, что в случае его правоты криптологам надо собирать свои вещички и попрощаться с МЕНАКОМом. Проблема загадочной "росписи" кокона автоматически превращалась в некое физическое явление, вроде бессмысленной пляски солнечных зайчиков на глади озера. "Досадно, — подумала она тогда, — если Роман не ошибается. Никаких, значит, посланий из глубин космоса или параллельных миров. Просто свет и тени". Коваленко, к которому она вечером обратилась через благословенный Skype за утешением, только крякнул и сказал, что "в этом что-то есть", но посоветовал не вешать нос. "Все эти руны, иероглифы и прочие символы страшно будоражат. Возможно, мы будем жевать и жевать эту проблему не один год. Не грусти, жена! Защитишь докторскую, а к семидесяти годам будешь академиком, а там пусть доказывают, что вся "писанина" имеет хаотическую природу!" Виктория тогда рассердилась и хотела кинуть в ноутбук подушкой. Разозлилась за то, что он говорил это чересчур бодрым голосом. К семидесяти годам... а доживём ли мы хотя бы до нового года? Эх, Коваленко, Коваленко, никак ты не привыкнешь, что с тобой я ничего не боюсь и говорить со мной можно совершенно откровенно. Тем более по дополнительно защищённой связи. И в Лос-Анджелес рожать не поеду, как бы там мама с папой не настаивали!
