Я ухаживала за любимым. Кормила его силою, на работу ходила, перестилала ему постель, чтоб пролежней не было, перекатывая с одного места на другое. Да колола ему капельницы. Пришлось экстренно учиться, в больнице, куда бегала после работы.
Завтра, значит, не пойдём никуда. Да мама моя всё равно готовит что-то, ждёт гостей — сватьев*. Даже если не распишемся, всё равно они нашу свадебку отметят да познакомятся.
Утром рано разбудил меня поцелуй. Подскочила я, перепугалась не на шутку. Лёшик встал и уже целуется.
— Алёшенька! — а сама растрогалась.
— Ну не плачь, любимая, — вытирает дорожки слёзные.
А я его обнимаю. И слова не нужны, только рядом он, живой и здоровый.
— Сколько времени прошло?
— Сегодня нам в ЗАГС надобно.
— Так чего сидим, одеваемся быстро!
Подорвались мы, да бегом-бегом. Надела я платье синее. На бретельках лиф поддерживающее. А внизу юбка-клёш до колен спускается. Туфельки тоже синие. А на голове муж собрал волосы, уложил вокруг головы в причёску старинную,шпильки только сама втыкала уж.
— Красота моя ненаглядная!
Побежали к машине мы, прихватив с собой паспорта свои.
Сел он сам за руль, да поехали.
Отдали паспорта свои, да дождались, как в кабинет нас пригласили. Торжество мы не заказывали.
Что-то тётенька вещала нам, а мы смотрели лишь друг на друга.
— …А теперь объявляю вас мужем и женою. Можете поцеловаться!
А я дрожу в его объятиях. Нежно коснулся он губ моих, да просто обнял.
Нам вручили наше свидетельство. И оно было повторное. Тётенька что-то не то нажала на компьютере, когда вбивала наши данные. Ага, повторное, мы лишь улыбнулися.
Паспорта забрали да вышли.
— Ты до сих пор дрожишь, — Лёша обнял меня. — Что там родичи?
Я пожала плечами, собирались праздновать да знакомиться.
Позвонил им Лёшик с моего телефона.
Сказал, что расписались мы, да только к ним мы не приедем. Пусть сами празднуют.
Высадил меня любимый близ домов наших, а сам поехал машину ставить.
Любуюсь природой. Осень. Последние тёплые деньки. “Бабье лето”, как говорят в народе. Деревья все жёлтые стоят, некоторые, правда, ещё даже зелёные листочки имеют. Редко попадаются красные деревья. Красота. Ветерок подул, задираю голову вверх и любуюсь листопадом. Красиво. Почему вот мы так любим природу? Даже хмурые времена года, когда солнышка нет? Но сейчас вот солнышко светит, всё золотое вокруг. Солнышко тепло трогает мою щёку, словно любимый.
— Бах! — и я подпрыгиваю на месте от звука взрыва. Что это было? Осматриваюсь по сторонам и ничего не вижу. Всё по-прежнему, осенняя позолота.
— Любимая? — встревоженный голос Лёши.
— Что это было? Ты слышал?
Обнял меня.
— Закрой глаза.
Слушаюсь. Прокручивая в воспоминаниях момент взрыва.
— Это там. Погоди здесь.
Идёт в сторону гаражей. Хотела пойти следом, но не стоит. Мало ли что. А что я могу сделать? Если нужна будет моя помощь, он позовёт. Его нет, я уже начинаю переживать.
“Иди сюда”, — слышу его приглашение. Значит, не опасно. Иду. Дохожу до дымки. Полог отвода глаз. Вхожу в туман.
Вижу развороченные несколько гаражей, и человека, если его ещё можно назвать человеком.
“Пожелай чего-нибудь эдакого.”
Что пожелать?
“Восстановление органов, костей и кожного покрова!” — и словно отматывает кто-то плёнку назад. Брызги крови летят обратно к человеку, как и куски ткани. Замедленная съёмка. Тело восстановилось, но он не дышит.
“Живи по совести!”
И Лёша прикасается ко мне и мы переносимся в его квартиру.
— Как он? — Лёша по-прежнему с закрытыми глазами.
— Ожил. Убираю полог, — открывает глаза.
— А зачистка?
— Всё на автомате уже отработано. Полог был и на тебе всё это время.
Я удивлённо вскидываю бровь. Мы растём. Как интересно.
— Я испугался за тебя.
— Я знаю. Я тоже за себя испугалась.
— Какое неспокойное время.
— И не говори.
— Давай я тебя буду забирать каждый день с работы?
Я мотаю головой.
— Нет, хватит подстраховывать. Я ж поставила защиту и на тебя и на себя.
Он окидывает меня изучающим взглядом.
— Ого!
А я улыбаюсь. Не только ты растёшь, любимый.
И он начинает расплетать мои косы.
— Что ты творишь?
— Хочу заняться любовью со своей ведьмой.
— И никакая я не ведьма*.
— Ага-ага, но скоро станешь, этим мы и займёмся, — поднимает меня на руки.
— А как же переодеться после улицы, руки хотя бы да лицо помыть.
— О, ну ладно, — щёлкнул пальцами. — Как ощущения?
Одежды на мне нет, а руки и лицо чувствуют себя посвежевшими и чувство грязных рук прошло.
— Ты зачем меня раздел? — а он смеётся, замечаю, что и он уже раздетый. — Не слишком ли быстро?
— Нет.
Кладёт меня на расстеленную кровать, накрывая своим телом и целует-целует-целует. Я обвиваю его тело руками, ногами.
— Люблю тебя, Алёшенька, Сокол мой Ясный.
— И я тебя, Дарёнка, люблю больше жизни, — а потом добавляет мысленно: “Настенька”.
И весь мир перестаёт существовать, только мы вдвоём, сливаясь в одно целое и кто-то третий рождается внутри нас.
Травинка
Принесла меня Колесница Небесная на нужную землю. Достала клубочек, надела железные башмаки, да попала к избушке. В той избушке жила старушка, уж по виду, древнее Сречи-бабушки. Три Луны землю эту освещали.
Поздоровалась с бабушкой да на ночлег попросилась.
А утром спросила про любимого да рассказала о своей беде. Бабушка оказалась богиней Несречей, Недолею. Да не она была виновата в наших бедах. Она плетёт несчастливую судьбу лишь тем, кто нарушает поконы Рода да не по совести живёт. Так что слыхала она про Сокола, да вот на Земле сей не ведала его. Отправила она меня к богине Таре. Подарила она мне маслёнку. И масло в ней никогда не кончалося. Простилась я с бабушкой. Поблагодарила за совет и всё доброе, что она мне сделала да пошла своею дорогою.
Солнце Белое светило над сей землёю, а земля была пустынна и выжжена, жарко было тут, да что ж поделать-то? Шла меж гор, в башмаках железных, пока к долине, где Большая Небесная Колесница стояла, не вышла. Упросила отвезти меня к богине Таре. Отвезли люди добрые, не отказали.
Уж неслась колесница ся быстрей прежних, лишь полосы в темном небе мелькали в окошке моём. Долго ли коротко ли, да и сей путь закончился.
Прилетели на землю, землю чудесную. Под златым солнышком поля стелятся, зелёные леса шумят. Но природа не родная, иная.
Достала клубочек путимерный я, да привёл он меня на торжище. Стала спрашивать про Тару я. Отвели меня люди добрые к терему белокаменному в центре града чудесного. Постучалась я, открыла девица.
— Здравствуй, сестрица. А ищу я богиню Тару, мне её родственница сюда послала.
— Проходи, Настенька, — удивилась я, откуда знает меня эта девица. Очи синие на меня глядят молодо и лукаво. Златы косы до пят спускаются.
— Тара я. А зачем ко мне пожаловала?
Рассказала я ей про свою беду. Обещала помочь мне богиня Тара. А что молодо она выглядит, так то внешний облик лишь, а по земным летам не одну сотню круга лет она справила.
Накормила, напоила да спать уложила.
А на утро поговорили по душам с нею.
— Знаю я твоего Сокола. Да торопиться тебе надобно. Нехорошая девица за ним приглядывает. Позабыл тебя твой суженый. Ты ступай на землю богини Живы, жены моего брата Тарха. Уж она помочь тебе должна.
Подарила мне золотые гусельки, что сами играли. Поблагодарила я сестрицу и пошла своим путём.
Долго ли коротко ли, добралась до колесницы огненной, избавилась от пары железных башмаков и упросилася к людям добрым. Не отказали мне, да и хлеб взяли. Осталась лишь одна пара. Да один железный хлеб. Отправились мы с земли.
Грустно тяжко было мне всю дорогу. Потарапливаться богиня ведь велела. Да не от меня уж быстрота зависит. Извелася вся, пока прибыли мы на землю Живы.
А когда ступила на землю, так и ноги держать перестали, словно на землю родимую попала я. В небесах птицы летают, песни поют, вдохнула полной грудью да пошла к терему. Вышла девица-красавица навстречу мне. Поздоровалась, расплакалась.
Успокоила меня девица, накормила, напоила да спать хотела уложить. А я вновь в слёзы, и слово молвить не могу. Сердце от боли разрывается. Позвала девица мужа своего.
— Здравствуй, красавица. Пойдём, милая.
Отвёл меня к колеснице своей, а жена его подарила мне золотое пялечко с иголочкой, что сама вышивает.
Оказалось, что это сам Даждьбог везёт меня в путь дальний. Супруга его подарила мне подарок сей, Жива. Забрал у меня Тарх Перунович последний хлеб перед вылетом, привёз на землю дальнюю, тёмную. Холод сквозь душу продирает всё. Аж поёжилась вся.
— Женился твой Сокол недавно. Не переживай, ты справишься. Иди, милая. Отдай мне только последнюю пару башмаков.
Забрал у меня и харчи да одежку. Осталась лишь сумка с подарками.
— Так надобно. Иди да верь в любовь. И ещё, забудь про силу ты свою, пока Сокола не вернёшь. А как пробудится, тогда и вспомнишь.
Подарил мне ленточку. Огляделась я вокруг — ничего не видать. На земле ночь тёмная. И пошла я, куда сердце подсказывало. Уж не знаю, сколько шла я, а потом в небесах увидела сокола. Сапоги уж износилися, рубаха порвалася вся. И упала я, не в силах дальше идти. Лишь глядела я на своего любимого.
Долго он летал, уж и солнце к закату близится. А сил нет подняться. Так и спала на сей земле. Хорошо, что не сильно холодно было.
Переночевала, а на утро продолжила путь. Переплела волосы в одну косу, а сороку убрала в торбу свою. А тут и дом добротный увидала. Хозяйка была чуть смуглая, с волосами тёмными, да очами словно тьма. Да мне уж ничего не страшно было.
— Здравствуй, девица, — поклонилась ей. — А не нужна ли вам, — подбираю слова, и в ум приходит слово чуждое, — работница? Мне бы за хлеб да одежку-обувку поработать бы.
— А умеешь ли ты траву обрабатывать, прясть да ткать, вышивать, стряпать?
— Да, умею, без матушки жила, всё научилася.
Хозяйка хмыкнула да взяла меня в работницы. Странно, но в доме люду было много, только словно души в людях не было, а хозяйка сама лишь сидела за столом, да глаз с меня не сводила. Поставила я торбу свою с краюшку, а сама возиться по дому начала.
А когда обед сварился, тут влетел сокол в горницу да ударился оземь, моим суженым оборачиваясь. Не подала я виду. Лишь за столом прислуживала молча да поглядывала на него. Исхудал он, словно голодал, борода старит его, седая вся. На главе тоже седина поблёскивает. А очи уже не синие, голубые лишь, словно небо родное.
Опустила взгляд да больше не могла глядеть, сердце кровью обливалося.
А в суме моей копался кто-то. Да вряд ли что найти там можно, зачарована она ведь, лишь для меня сделана.
Покушали хозяева, да Сокол вновь соколом оборотился да улетел.
К вечеру я управилась, села вышивать. А пальцы не гнутся. Вспомнила я тогда про подарок Живи. Достала его, иголочка сама вышивает, что мне представляется. Увидала хозяйка, просит поменять на что-то.
— Не могу, извини, мне подарок одна добрая женщина подарила.
Долго меня упрашивала, предлагала что хочешь сделать!
— Ну скажи, что ты хочешь?
Сглотнула я, не могу я просить того, что хочу.
— Что мне ещё сделать?
— А кому ты вышиваешь?
— Своему суженому. Авось встретимся когда.
— Тоскуешь по нему? — кивнула я. — А хочешь, можешь у мужа моего комаров отгонять?
Пожала я плечами да кивнула.
Вечером Сокол мой прилетел, за столом опять прислуживала им, а потом когда хозяин спать лёг, в верхней горенке, позвала меня хозяйка комаров отгонять.
— Сокол мой, суженый мой, ты встань, пробудись, это я к тебе пришла, семь пар железных сапог износила, семь железных хлебов изгладала.
Да спит только он беспробудным сном. Слёзы я вытираю, чтоб не упала какая на его чело.
Плакала, уж и слёзы закончились. Солнце светает. Вставать пора, а я ещё и не сомкнула очей.
Поцеловала любимого на прощание да вышла.
Стала хлеб замешивать, по дому возиться.
А там уж и хозяйка встала.
— Что-то ты неважно выглядишь.
— Так комаров отгоняла всю ночь!
Хозяйка хмыкнула. А я ей принесла золотое пялечко.
— На, возьми. Знаю, что сердце у тебя доброе. Что сжалилась надо мной, да мужу дала своему прислуживать. Благодаствую.
Взяла девица, одарила меня непонимающим взглядом.
Весь день вновь в трудах вся да заботах. Очи уж слипаются. Села на скамейку близ дома.
Достала блюдечко с яичком. Катаю яичко по блюдечку. Увидала хозяйка, стала просить.
— Возьми, девица, коли мил сердцу подарок мой.
А темноглазая взяла подарок да сама предложила мне вновь от мужа своего комаров отгонять. Как вот можно мужа своего отдавать? Да даже комаров отгонять, никому б я не позволила.
Прислуживаю за ужином, гляжу на своего Соколика, да не узнаёт он меня, даже не глядит в мою сторону. Сердце кровью обливается, руки долу опускаются. Очи слипаются.
Хозяйка меня взглядом окинула и велела идти мух от мужа отгонять, как Соколик ушёл спать.
А я и слова молвить не могу уже. Слёзы беззвучно катятся, прикоснулась я к нему, и заснула. На утро третьи петухи пропели, подскочила я да бегом на кухню.
На третий вечер достала я золотую прялку. Пряду да пою песню грустную, тоскливую. Нить золотая сама появляется и на веретено наматывается.
Увидала хозяйка, вновь просит. Отдала я ей. А по щекам слёзы текут. Смилостивилась девица, предложила вновь мух от Сокола отгонять. Согласилась я и на третью ночь.
Вошла к своему Соколику. А ноги и не несут вовсе. Кое-как по стеночке добралась я до ложа мужа своего. Присела рядышком, слёзы текут в два ручья. Уж не сдерживаю их, раньше ловила ведь. Может и зря. Зачем ловила, чтоб не будили они? Но ведь бужу я суженого.
Подбираю я слова мысленно, просто так бросать их на ветер сил уж нет.
Как там говорила мне одна из богинь, Карна-бабушка: слабой будь? Но если я совсем раскисну, пробудит ли это ото сна моего любимого? Что мне делать? Как провести эту грань между слабостью и отчаяньем?
— Встань, мой суженый! Пробудись от навязанного сна! Пусть очи твои видят, пусть уши твои слышат, пусть сердце твоё любит! — проглотила комок, что застрял в горле. Голос едва слушался, с трудом подавила рыдания. — Почувствуй всё вокруг, не дай злу покорить себя! Ты не одинок! Ты есть я, а я есть ты! Твоя любовь — моя любовь, моя любовь — твоя любовь! Моя жизнь — твоя жизнь! Люблю тебя, Сокол мой! Ты нужен мне, любимый! Ещё одной ночи я не вынесу!
И сердце бешено стучит и болью отдаёт. Отгоняю из последних сил всю свою боль, стараясь подавить отчаяние. Я люблю, и лишь моя любовь может пробудить тебя, муж мой. И я запела в полголоса, сквозь слёзы, и с каждым словом всё больше чувствовала свою любовь к нему, в песне передавая шум листьев, порыв ветра, щебетание птиц, вспоминая как мы познакомились, как держались за руки, когда гуляли вместе. И крик сокола, падающего вниз! И отпускаю эти чувства разлившимся морем вокруг. А слёзы текут и падают на веко любимого, поворачиваю резко голову, и слеза падает на его грудь, под которой бъётся сердце! Ощущаю его удары, и сливается гул в единый стук, два любящих сердца, стучащих вместе.
