Четыре девушки, не ожидавшие такого торжественного приема — еще бы, вся команда нашего корабля так или иначе оказалась здесь, а кто не сразу, того позвали — смущаются донельзя, вскрикивают и закрывают лица фартуками. Мне и отсюда видно, что это не портовые шлюшки, которых удалось тоже повидать, а вполне приличные дочки каких-нибудь зеленщиков или шорников — простые, сдобные, недалекие, но искренне способные восторгаться такими героями и красавцами, которыми предстали в молве жителей эти двое после подвигов при взятии форта и сбрасывании с башни испанского флага. Холодею при мысли, что сейчас нам придется занимать круговую оборону от всех их многочисленных родственников.
Ребята же явно не задумываются о таких мелочах — они обескуражены и таким безумным нарушением корабельных порядков, и тем, что их предположения оказались ошибочны. И явно одобряют этих двоих. Не рыдают и не грозят отцами и девчонки, но я на всякий случай пробираюсь к ним поближе:
-Как вы сейчас домой-то явитесь?
-А что? — смотрят они на меня недоуменно, даже отняв фартуки от раскрасневшихся лиц с яркими, нацелованными губами. Они готовы дать мне отпор, если я вдруг начну им рассказывать о чистилище и Страшном суде — их пугает мой белый платок.
-Может, вам надо дать охрану? Или вы хотите пожаловаться на них нашему капитану?
-Нет, что Вы! — пугаются они. — Зачем жаловаться? Тогда же придется и подарки вернуть!
-Мы добропорядочные девицы, Вы не думайте, — заявляет мне одна из четверки, постарше, побойчее, с пушистой черной косой, лежащей почти параллельно палубе на ее рвущейся из белой сборчатой рубашки с низким вырезом груди.
-Я не собираюсь вообще ничего думать, — я понимаю, что все равно я тут старше. — Вам, дурочкам, пытаются помочь. Вы хоть знаете, чем заканчиваются ночевки с молодыми мужчинами?
Судя по из округлившимся веселым глазкам — знают прекрасно:
-Ой, да за это время и с таким приданым, которое они нам подарили, можно и замуж согласиться выйти, а ребеночек будет на них похож, а не на вдовца-булочника.
Наверное, что-то в этой жизни я так и не поняла.
Но невольно кладу руку на свой живот, где под фартуком прячется пока еще не жизнь, а так — волшебное предчувствие.
Ник и Лейн, ответив на все шуточки ребят, нарочно удерживающих их, пробираются к своим подружкам, трогательно успокаивают и уводят с корабля в город.
Проходя мимо Пантеры, они виновато и вопросительно смотрят а нее — я-то знаю, что все это представление не было предназначено дня нее. Точнее, именно для всех, кроме нее. И я знаю, как затравили этих двоих — так, что даже жалела, что сама не напоролась на какую-нибудь испанскую саблю. Так, слегка — я ж не Пантера, и боль не выдержу, а мне еще другим помогать, а не кричать на полморя. Но лишь бы разрушить эту непонятно откуда взявшуюся поговорку про любовь, которая хранит, хотя и хорошо, что хранит — и Пантеру, и Тессена, и Стила. И, конечно, Ника с Лейном, но жаль, что их так задразнили.
Когда они вернулись спустя час, Пантера посмотрела так, что лучше бы кричала, как сказал ей Лейн в ответ на такой тяжелый взгляд. Она, постаравшись как можно более удачно подобрать слова, все же ответила им:
-В вашу личную жизнь я не лезу. И корабль не монастырь, обет воздержания никто не давал. Но корабль не бордель, и еще раз приведете на него развлечение на ночь, на берегу оставлю, — она сказала спокойно, ровным и тихим голосом, так, что услышала только я, но они побледнели от ее слов.
Она примирительно улыбнулась:
-Поверьте, для меня оставить вас будет больнее, чем вы думаете. И я вам искреннее благодарна за то, что вы сделали и в предыдущих схватках, и при взятии форта. И вам многое можно простить. Но я отвечаю за весь корабль, и есть правила, не нами установленные. Они делают нашу безумную жизнь более предсказуемой.
-Правила надо иногда нарушать, — глядя ей в глаза, негромко отозвался Лейн. — Вы же давно разрушили поверье о том, что 'женщина на борту к несчастью'. Вы и Ваш доктор... Мы с Ником не променяем Вас ни на какого другого капитана, и Вы удачливее и храбрее большинства мужчин.
-Началось, — она машет на них рукой. — Все. Разобрались, друг друга услышали.
Надо ли говорить, что издевательства прекратились? И хорошо, потому что распрей вовсе не хотелось — мы стояли в мирном порту, нам были рады, в тавернах обходилось без драк и нападений, девчонки напропалую старались понравиться красавцам-корсарам, а Пантера с Тессеном еще пару раз побывали в гостях у губернатора, уже не так пышно, как на балу, но тепло и по-дружески.
-Марта, ты хоть успела отдохнуть? — ранее утро, и мы с подругой встретились на корме, потому что теперь и мне приходится тщательно расчесывать свои бурно отрастающие волосы.
-Не задумывалась. Важно, что ребята почти все выздоровели. Во всяком случае, лежачих у нас уже нет давно, так, на перевязки забегают. Но ведь и тренировок жестких нет сейчас.
-Это меня уже начинает беспокоить. Наверное, я поступила нечестно, увлекшись своей жизнью, отношениями с Тессеном, — оан мрачнеет и смотрит в темную утреннюю воду.
-Что ты! — обнимаю ее за плечи. — О чем? Всем хорошо. Мы все слишком долго жили в постоянном напряжении. Твоей команде тоже нужен отдых. А иначе и бунт на корабле может возникнуть.
-Марта, ты не перестаешь меня удивлять! То чуть не командование принимаешь, то про бунт рассуждаешь, и не первый раз... Правильно Стил говорит, что в тебе таится особая сила, которую сразу не видно.
И я замираю, не поняв смысла ее слов, и начинаю быстро лепетать:
-Не надо. Не говори ему. Он оставит меня тут, а я не могу без него. Ты не понимаешь, что я пережила за те часы, что мы не знали о нем! Милая Пантера! Не говори...
Она сначала смотрит на меня испытующе, не сразу понимая, о чем я, а затем дерет меня за руки:
-Что ж, тебе решать. Наверное, доктору виднее, чем капитану. Обещаю, что не скажу. Но вот тебе бы сказать ему надо. Кто знает, что будет через минуту в нашей жизни? А он имеет право порадоваться вместе с тобой.
-Хорошо. Конечно, но когда сама буду уверена. А волноваться не стоит. Беременность не болезнь, а я абсолютно здорова. Так что не подведу.
-Хорошо. Но позже мы вернемся к этому вопросу.
-А ты? Ты еще не готова подарить Тессену сына?
Она снова мрачнеет:
-Это все очень трудно объяснить. Про детей. Да и все же капитан с детьми на палубе... Я это знаю по своему детству, и пока не готова к таким испытаниям для своих детей. Только теперь понимаю, что могли чувствовать мои родители, отпуская меня в абордажной команде...
-Но Тессен не предлагал хотя бы стать его женой? Ты прости, что я вмешиваюсь, но мне бы так хотелось тебе счастья...
-Все нормально. Я много думала... И когда Лейну сказала, что нельзя на корабль девок водить... А ведь команда Тессена может ему бросить такой упрек в случае неудачной операции. Да и слова Джеймса тогда задели за живое... И с призраками прошлого я простилась.
-Вот видишь!
-Нет, это все не главное, — она подставляет лицо ветру, и он сам начинает укладывать ее локоны за спиной. Странно, а мне всегда лохматит... — Главное, это то, что сказал мне вчера Тессен. Он поднял меня над головой и сказал, что перед всеми богами мира и перед самим морем мы давно женаты, осталось только перед людьми и согласна ли я пройти этот последний шаг и стать его женой перед людьми.
-А ты?
-Я обещала подумать... К тому же вчера вечером губернатор, уверенный почему-то, что мы женаты как моряки, с записью в судовом журнале, предложил закрепить наш брак церемонией венчания в главном соборе города.
-И ты?
-Может, это и интересное приключение. Людям нужны праздники. А мы... Тессен все правильно сказал, нас повенчало море на веки вечные...
-Пантера...
-Марта, ну опять ты плачешь!
-Это от радости.
-Все равно не по-корсарски...
-Мы ж на отдыхе, — пытаюсь свести к шутке.
-Отдых придется прервать. Губернатор нас вчера и пригласил к себе. Почти вызвал. Вечером снимаемся с якоря всей нашей эскадрой. Простенькое задание, а то ребята заскучали. И как раз вернемся к празднику.
-То есть ты решилась?!
-Во всяком случае, платье я сегодня закажу...
-А цвет?
-Наверное, слоновой кости... Хочешь, вместе сходим? Ты же будешь подружкой невесты, тебе тоже надо платье красивое.
-А мы надолго уйдем в поход?
-Суток на пять. Простой конвой, ничего сложного, вернемся и поженимся. Мы должны сопроводить корабли с женщинами переселенками. Денег и сокровищ у них нет, только куча сопливых детишек, так что они и как рабыни не годятся. Так что нападать вряд ли кто будет. Разомнемся, развеемся, а там еще на неделю встанем здесь.
...Испанские фрегаты появились из-за рифа и напали внезапно.
Я вижу, как она успевает принять тяжелую мушкетную пулю, оттолкнув Тессена. Как медленно валится на палубу без единого вскрика. Как Тессен срубает голову еще одному нападавшему. Ему сейчас вовсе не сладко, он отбивается от пяти испанцев, и взгляд в ее сторону стоил ему пропущенного удара в правый бок. Но веер в его руке не замедляет своего движения, а начинает мелькать с удвоенной скоростью — ему надо прорваться к ней, а я отчаянно не успеваю, но бегу, уворачиваясь от мелькающих клинков, спин и локтей.
Она сильная, она такая сильная, она выживет! Это далеко не первая ее рана, и она всегда вставала на ноги удивительно легко, и даже шрамы на ее теле не оставались кривыми рубцами, а заживали на редкость быстро и ровно.
Сейчас, только бы добежать, зажать рану, чтобы кровь не вытекала зря на палубу — о, как она строго требовала держать ее в идеальной чистоте...
-Любимая, — Тессен, расправившись со своими противниками, кидается на доски рядом со мной, обхватывает ее руками, как младенца, прижимает голову к своей обнаженной груди.
Пантера смотрит мне в глаза, и я не могу скрыть от нее слез — все слишком страшно, пуля прошла насквозь почти по середине груди и задела не легкие, что было бы тяжелым, но вполне излечимым ранением, а сердце. Оно бьется натужными толчками, выбрасывая наружу пульсирующий фонтанчик крови, и ее рубашка давно уже окрасилась целиком в этот переливчатый красный цвет.
Пытаюсь перевязать ей грудь, но со спины вынесено слишком много плоти, и повязки только напитываются ее горячей кровью, не принося облегчения. Впрочем, о каком облегчении может идти тут речь...
Творец мудр, и на краю предела часто боль оставляет человека чуть раньше, чем сама жизнь, и Пантера получила этот чудесный подарок.
Нежная улыбка проскальзывает по ее губам, ярким от начавшей проступать из не справляющихся с работой легких крови. И эти красивые, выразительные, а теперь еще и вишнево-алые на иссиня-бледном, кое-где покрытом пятнами пороховой гари точеном лице губы — создают впечатление карнавальной маски в моей родной и давно забытой Италии.
-Марта, — ее длинные пальцы, такие тонкие и такие сильные, невесомо приподнимаются с палубы и касаются моей руки. — Не плачь... Ты снова плачешь... Не надо... Ты... Ты такая красивая сейчас, такая любимая... ну же? Обещай больше не лить слез зря...
-Обещаю, — сжимаю ее руку в ответ, и понимаю, что она холодеет на глазах.
-Марта, — ей уже трудно говорить, но голос не хрипит, он стал более тихим и шелестящим, как те шелковые платья, что я носила, будучи губернаторшей. -Иди. Помоги ребятам, им там сильно досталось...
-Погоди, — я все пытаюсь комками корпии закрыть ее сквозную рану.
-Не надо, ты зря тратишь бинты и время... Прошу, Марта, иди к ребятам, ты им нужнее, — она видит мою нерешительность и прибавляет твердо. — Это приказ. И не смей рыдать там... А нам с Тессеном есть о чем поговорить...
Он все это время держал ее на руках, стоя на коленях посреди безумного вихря абордажной схватки — как будто вокруг нас остановилось время и пространство. Это ее ребята прикрывали нас, надеясь из последних сил спасти своего капитана.
Успеваю перевязать еще несколько человек, оттащить их в безопасное место. Бой затих. Корабль наш. Тессен все также на коленях сидит, обняв Пантеру. И она пугающе неподвижна...
Мало кого смерть щадит — а с ней обошлась милостиво. Она и ушла, как жила — с едва заметной полуулыбкой, только черты лица стали резче и строже. Да вот разве что рот, приоткрывшись, обнажил ее клычки, за которые она и получила свое прозвище.
-Тессен, — дотрагиваюсь до его плеча. — Все... Ты тоже ранен, давай, я посмотрю твой бок...
Он поднимает на меня невидящий взор и медленно поводит головой.
-Прошу тебя. Пантера не для того закрыла тебя, чтобы ты истек сейчас кровью. Она помогла тебе жить дальше, и ты не имеешь права ее предать.
-Но...
-А о ней я позабочусь.
До окоченения осталось всего ничего, и я не хочу, чтобы ее видели совсем мертвой. Прошу кого-то из ее команды принести плащ, и заворачиваю ее.
Черный шелк, которым были прикрыты ее роскошные золотые кудри, соскальзывает, как будто отказывается служить мертвой хозяйке. Бой начался так внезапно, что она не успела заплести привычную косу высоко на затылке, и лишь наскоро закрутила их под косынку, вполне обычную для каперов.
Но вот сейчас, когда на палубе стоят не только наши ребята, но и команда Тессена, и того корабля с женщинами-переселенками, который мы отбили у испанцев... И непосвященные в ее тайну с расширенными от мистического ужаса глазами видят разметавшиеся по палубе эти бесконечные светло-рыжие локоны, еще теплые и не успевшие распрямиться, ни напитаться кровью.
Под пушечные и мушкетные выстрелы ее тело погружается в пучину. Удивительно, но море стало необычно тихим, зеркально-гладким, как будто подготовилось к встрече с ней...
Вместе с ней уходит на глубину пушка. Она будет хранить там нашего капитана.
-В древности на моей родине великих воинов хоронили с их оружием, — тихо произносит мне на ухо Стил.
Вот и все... Корабли расходятся по своим курсам. Мне еще виден на палубе Тессен, так и не успевший одеться. На его широкой загорелой груди горит в лучах солнца ее медальон, а ребра схвачены повязкой, которую он все же дал наложить, и это означает, что он точно останется жить.
Жить, как и завещала нам все Пантера.
Любимый подходит ко мне сзади:
-Марта, — его голос осекается.
Мы просто помолчим, глядя на солнечную дорожку, перебивающуюся морской пеной, вздыбленной нашим фрегатом.
Он теперь капитан этого корабля. А я — я остаюсь его врачом, и стоять долго в надежном заслоне его плеч не могу себе позволить, меня ждут раненые. Пантера бы мне не простит, если хоть один из них уйдет по моему недосмотру.
Через несколько месяцев я поняла, что стала постоянно хотеть спать и есть не потому, что разленилась или даже обнаглела, постепенно оттаяв среди надежных боевых товарищей и любимого человека. Нет, у меня под сердцем поселилась новая жизнь.
И однажды настал день, когда мне пришлось остаться на берегу. Мой любимый разбудил меня поцелуями в наше последнее общее утро:
-Сегодня тебя ждут удивительные приключения, моя милая Марта.
