Я рассказал про свой сон, где стоял вместе с Леси перед входом в этот самый лабиринт. Порученец все тщательно записал до малейшей подробности, потом в волнении встал и заходил по комнате из угла в угол.
— Вы понимаете, какие перспективы открываются?! Если мы сможем определять потенциальных целителей..., это же будет такой прорыв..., это как же очереди сократятся. Каждый гражданин сможет сам! без решения высших инстанций и короля! обратиться к такому специалисту и получить помощь...
— И как вы себе это представляете, — несколько охладил я его восторги. — Мне что, сидеть безвылазно в этой пещере и спать в компании абитуриентов?
К моему удивлению, эта идиотская мысль не вызвала даже тени его улыбки. Он серьезно кивнул.
— Возможно, именно так и надо будет сделать.
— Ну, знаете! — возмутилось все мое нутро. — Каждый мой поход в горы — это монстры, лоперская разведка, завалы, камнепады, пещеры...! Я! в горы! больше! не! пой! ду!
— Ну, что вы право, так встрепенулись, — успокаивающе заговорил Кламириан. — Может, и без вас обойдутся. Да, скорее всего, без вас! Точно. Ну, может один только разок... показать где... А вообще еще ничего не решено. Вот доложим господину генералу. Посоветуемся с целителями...
Что-то не внушает мне доверия его простодушная физиономия. Ой, не внушает! И говорит он точь-в-точь, как Греллиана, успокаивая пациента перед рискованной операцией. Но что я могу сейчас поделать? Ничего. Так что остается сидеть и головой в такт его словам кивать — верю, якобы. Так все и будет. А как же иначе?
— Благодарю вас, господин Филлиниан. Все, что вы рассказали — крайне важно. Мои записи незамедлительно будут переправлены господину генералу лично. Надеюсь, вас не надо предупреждать о хранении тайны? — я, молча, кивнул. — Записи у дознавателя уже изъяты; со служащими мы побеседовали; когда сам господин Саллиниан вернется, с ним мы тоже поговорим...
— Надеюсь, ему ничего не грозит? Мне он показался человеком порядочным.
— Нет. Ничего такого. Наоборот, мы ему благодарность от лица КСОР объявим. Не беспокойтесь. А вот некто Боантир, мне кажется, вы не очень переживаете за его судьбу?... С ним будет несколько иначе. Боюсь, его место в магистрате совсем скоро станет вакантным.
Далее Кламириан предупредил, что к Леси будет приставлена тайная охрана, дабы я не удивлялся и виду не подавал, если замечу. Жену мою тоже предупредят. На этом мы с порученцем раскланялись.
Свента по своему обыкновению сняла для нас самые лучшие апартаменты, и я туда с удовольствием переехал, оставив Протиса в гордом одиночестве. Этой ночью мне было не до Финь Ю... и две последующие тоже.
Глава 38
Дни, которые мы провели в этом славном городке, дожидаясь Ирритано, можно было бы назвать каникулами в горах — а что? чистейший горный воздух; теплая, ясная погода; здоровое питание; мирные, доброжелательные жители — если бы не одно "но". Свента на третий день, когда первые восторги и радости встречи помаленьку улеглись, страшно затосковала по малышке. Буквально места себе не находила: как она там? что бабушки делают? хорош ли пригляд? не заболела ли? Мои уверения, что Греллиана не допустит никаких болезней, мало помогали. Думал, не попробовать ли установить связь, да поглядеть, как дела обстоят с ребенком, но испугался — мало ли как это на младенце скажется. Я хоть и перехватываю узором отток энергии, однако же, не мгновенно — совсем чуть-чуть, но теряется... по меркам взрослого человека чуть-чуть. А для малыша может и этого "хватить". Решил на всякий случай спросить Финь Ю. Заодно, и повод имеется с ним поговорить; шарик мой показать; успехами похвастаться.
Первые три дня мы с женой провели, в основном, в обществе друг друга, не желая расставаться ни на минуту. Изредка совершали прогулки, по пути здороваясь со всеми встречными, питались в ресторане постоялого двора, а иногда ходили в гости. Некоторые бывшие пациенты уж очень настойчиво приглашали — не хотелось их обижать, да и времени свободного полно, поскольку больница опустела совсем, и делать там почти нечего. Прием велся, в основном, амбулаторный — четыре часа после обеда. В большинстве своем жители приходили с мелкими болячками, с которыми за некоторое количество дней справился бы и травник. Мне было откровенно скучно так вести прием и я не жалел своих способностей, исцеляя фактически бесплатно. То есть я, конечно же, не говорил, что исцелял, представляя всё в таком свете, будто столь незначительные проблемы — это "разок далеко плюнуть" для хорошего травника. Однако был и один сравнительно сложный случай. Пришла как-то раз ко мне на прием одна бабулька и принесла в подарок действительно редкие горные травки. В качестве ответной любезности попросила вернуть ей зрение, так как теперь она только по запаху, как собака, может эти самые травки различать, а когда-то была, дескать, лучшей собирательницей. Ее и в самом Заллире знали. Тамошние травники и лекари очень ценили ее сборы.
Мне было интересно, а риск сравнительно небольшой, и я взялся. Восстановил хрусталики; нарастил до нормы и усилил косые мышцы глаз; настроил аккомодацию; в конце операции дал выпить укрепляющее зелье и прописал три дня по два раза в день на пять минут прикладывать к глазам настой одной из горных травок. Такая травка, кстати, тоже была среди подаренных. Думаю, в связи с этим проблем, где ее взять, у бабушки, явно, не будет, а, как готовить настой, я ей подробно объяснил.
На следующий день после этой операции мрачный вид и тяжкие вздохи помощниц заставили меня разговорить одну из них. Выяснилось, что эта бабушка — "былинка на ветру" — славилась не только умением собирать травы, но и все подмечать. Особенно за молодежью. До того, как ослабло зрение, от нее просто спасу не было — она всегда знала: кто, с кем, почему, как часто и как... Родители, бывало, озабоченные сердечными проблемами детей, приходили к ней за сведениями, и она никому не отказывала, рассказывая всё... вплоть до, казалось бы, самых потаенных мест свиданий их чад. Даже невинный поцелуй с парнем... глубокой ночью... за пределами города... в густом кустарнике, — моментально становился известен столь замечательной старушке. Таким образом, своей операцией я расстроил все нежные планы местной молодежи, фактически выведя влюбленных из густой тени на яркий свет сцены королевского театра. Однако, даже заранее зная все это, отказать бабушке я бы все равно не смог. А молодежь... здесь же будущие охотники да егеря — вот пусть себе тренируются в скрытых перемещениях, маскировке и соблюдении секретности контактов..., а бабушка их проэкзаменует.
На второй день после приезда жены мы выписали последнего болящего, прошедшего самый полный курс реабилитации, какой только было можно. Не хотели помощницы оставаться совсем без больных, но пришлось. Жалование-то шло исправно, однако же, как они признались, в пустой больнице было откровенно скучно. Немного развлекла их... заведующая, госпожа Дарнила, приехавшая из Заллира как раз на следующий день после этого. Мне потом в лицах — лицедейка прямо — все передала Миринилла.
Дарнила, как всегда, стремительно прошла по коридору больницы в свой кабинет, зорко подмечая по пути малейший непорядок. Однако все замеченные мелочи вкупе не стоили одного вопиющего факта — на столе не лежали и не ожидали подписи документы: ведомости о постановке и снятии с довольствия больных; расходные на материалы, зелья и белье, использованные для обеспечения лечения; акты списания продуктов и прочие, крайне важные для функционирования этого учреждения бумаги. Дата ее возвращения была всем известна... впрочем, не лежат ли эти документы у Торсилезы, но, скорее всего, нет. Миринилла заглянула в кабинет, услышав грозный рык, и не успела открыть рот, как на нее посыпался град обвинений в некомпетентности, распущенности, вседозволенности... и прочая и прочая — с обещаниями всех поувольнять и на арбалетный выстрел не подпускать более к больнице, где люди мучаются, перебарывая болезни, в то время как отдельные вертихвостки манкируют своими обязанностями, даже не пытаясь облегчить участь пациентов. Затем, скорбно вздохнув, мрачно спросила — давно ли умерли дедушка-сердечник и Норбиано с паучьей болезнью. Она, вроде как видела, проходя по коридору, пустую палату для безнадежных с распахнутой настежь дверью и сделала свои выводы. И вот тут-то — Миринилла выдержала длинную, театральную паузу — ей и объяснили, что документы не подготовлены в связи с полным отсутствием больных... Бедная заведующая аж за сердце схватилась — что с ними? что этот мальчишка здесь натворил? Ой, много чего натворил! Вылечил! Да по домам разогнал..., в том числе и обоих безнадежных. В последнее она долго не могла поверить, пока ей не рассказали, как сердечник стал ухлестывать за кладовщицей, а дед егеря подарил господину лекарю заветный бочонок бардиньяка, после чего упоил весь постоялый двор. Долго командующая больницей не могла поверить во все это — прошлась по пустым палатам с аккуратно заправленными койками, заглянула на кухню, где половина котлов покоилась на полке, а не на плите, и, наконец, просмотрела карты последних больных. Добило ее сообщение о пожертвовании господином Боантиром пятисот корон в фонд больницы.
Теперь весь персонал взахлеб пересказывает друг другу эту сцену, как положено, приукрашивая и добавляя все новые и новые подробности.
— Ой, девочки, я сама видела — она как услышала, что Норбиано здоров и намедни укушался вместе с господином лекарем на постоялом дворе, так глаза у ней стали такие большие-пребольшие, круглые-прекруглые... и говорит тихо-тихо, никогда от нее не слышала такого: девочки, накапайте успокоительного. Вот! Ей, почитай, целый фиал выпоить пришлось.
— Это еще что! А вот когда ей показали договор с Боантиром, она раз пять его перечитала, а потом таким слабым голосом, прямо как пациентка из безнадежных, спрашивает: я, мол, в Бардиносе или случайно в другой город заехала... Хи-хи.
Одна маленькая, но, я подозреваю, неизбежная в нашей семейной жизни деталь немного попортила нам со Свентой праздник встречи. Господин лейтенант, с первого завтрака докучавший жене своими комплиментами, не оставил своих попыток закрутить с ней роман, старательно делая вид, что мужа у нее нет и не было. Остальные местные сердцееды довольно быстро поняли, что им "не светит", и переключились обратно на юную графиню. Этот же проявил неуместное упорство и терпение, при каждом нашем появлении в ресторане назойливо оказывая моей жене знаки внимания, в основном словесные, вычитанные из той самой книги, о которой я уже говорил ранее. Надо отдать ему должное — книжные комплименты он "творчески" перерабатывал применительно к объекту своего интереса. Так, например, во время одного из ужинов он с апломбом произнес.
— Леди! Ваши изумрудные очи своим сиянием и изумрудностью соперничают с самим небом!
Свента не выдержала и расхохоталась.
— Может быть, вам стоит показаться моему мужу? Боюсь, что-то у вас со зрением не то! Где же вы видели зеленое небо? Особенно здесь — в горах?
— Для меня теперь все в этом мире — под цвет ваших очаровательных глаз! — не растерявшись, выпалил лейтенант.
— Благодарю вас за комплимент, но... Мы. С мужем! — подчеркнула Свента. — Хотели бы продолжить ужин.
Лейтенант не понял, или сделал вид, что не понял намека, и продолжил осаду крепости, видимая неприступность которой только разжигала в нем азарт. Следуя непреложной истине — нет таких крепостей, которых не могли бы взять бравые офицеры — он сменил тактику и вместо лобового штурма пошел в обход..., как и все нормальные герои. Покинув на время район боевых действий, и, присоединившись к компании сослуживцев, он стал громко обсуждать мои "достоинства". Его друзья морщились и пытались вежливо одернуть зарвавшегося ловеласа, но тот не унимался. Вдруг на весь ресторан — шум разговоров в это мгновение почему-то на минуту стих — прозвучал один из его "остроумных" и оригинальных пассажей: "Толстая клистирная трубка плохо смотрится рядом с прекрасной жар-птицей"! Свента мгновенно подобралась, как кобра перед броском — в глазах ее хищно блеснули две ледяные молнии — она гибким, почти змеиным движением, выскользнула из-за стола и молниеносно оказалась совсем рядом с этим шутником. Того прямо шатнуло от такой стремительности.
— Господин офицер. Правда и не знаю..., уж офицер ли вы, ибо прилюдно оскорбляете благородную даму?
— Чем же я вас оскорбил, милая леди? — не на шутку удивился лейтенант.
— Вы знаете, что муж и жена, соединенные Богиней Жизни, считаются одним целым? Так какой же частью клистирной трубки вы считаете меня? — и в приступе острого любопытства взмолилась. — Скажите же мне! Не томите. Я прям, умираю от желания узнать, как выгляжу со стороны.
Офицера явно шокировала такая трактовка его высказываний.
— А-а-а-а-а... что? Ккак вы сказали?
Открытый рот и вытаращенные глаза свидетельствовали о его глубочайшем изумлении. По-видимому, он и не представлял себе, как выпутаться из сложившейся ситуации. Свента милостиво пришла ему на помощь.
— Впрочем, я не расслышала. Может, вы и не говорили ничего подобного?
— Да-да, — ухватился за подсказку лейтенант. — Вам послышалась! А я ничего такого...
— Тогда прошу меня извинить. Показалось, — она на показ облегченно вздохнула. — А я уже стала строить всякие несуразные предположения... Знаете, — доверительно, понизив голос, стала объяснять эта проказница, — муж мой не может себя сдержать при одном только намеке на то, что меня обидели. Он такой чувствительный..., поэтому с обидчиками я предпочитаю разбираться сама... — так для них больше шансов выжить.
— Если вы считаете, что меня можно запугать...
— Ни в коем случае! За кого вы меня принимаете? Пугать бравых лейтенантов... В жизни есть и поинтереснее занятия. Например, тренировка по рукопашному бою. Кстати, вы не могли бы похлопотать за нас перед капитаном...?
— Чем я могу вам помочь? — спросил совсем сбитый с толку лейтенант.
— Разрешить нам по утрам пользоваться вашим полигоном для разминки, а бойцам вашим быть нам партнерами в тренировочных боях..., в том числе, я вижу, что и вы могли бы стать достойным противником моему мужу.
Офицер радостно улыбнулся, словно ему прямо сейчас подарили волшебную ночь любви. Вот он, шанс показать красотке, что представляет собой ее муж в сравнении с настоящим мужчиной. А может... — ему так хотелось надеяться, что он правильно угадал намерения моей жены — именно с этой целью все и замыслила баронесса. Он победно глянул в мою сторону и проворковал.
— Только скажите, чаровница, во сколько мне придти и насколько больно отделать вашего... супруга?
— Я думаю — часиков в восемь. В десять у него прием. Надо будет немного отдохнуть; привести себя в порядок...; залечить раны... чьи-нибудь, — она коварно улыбнулась и добавила. — И еще, господин лейтенант. На всякий случай хочу пояснить. Я — не жертва политических интриг и брак наш отнюдь не династический. Вы меня поняли?
Тот недоуменно кивнул и... явно выбросил из головы непонятные слова, противоречащие его сладостным предположениям.
