Властелин мира. Старый вариант

Вроде бы иногда такие предчувствия случаются. Павел несколько раз читал, что перед катастрофами количество пассажиров, опоздавших на самолёт, гораздо больше, чем в обычных рейсах. Значит, подсознания некоторых пассажиров о будущей катастрофе знали, и спасли жизнь своих обладателей, как могли. Правда, Павел не был уверен, — так ли это происходило на самом деле. Или вся эта статистика — очередная выдумка журналистов.

Ну предположим, предчувствие смерти может быть. А как оно проявляется? Человек точно знает, что должен умереть? Появляется нежелание ехать в аэропорт? А может быть, просто человека охватывает жуткая тоска — причём без каких-либо видимых причин?

Павел интереса ради вслушался в себя — нет ли у него какого-нибудь предчувствия?

И это было его ошибкой...

Глава четвёртая. Переступить порог

Странное ощущение действительно было. Оно сидело в самой глубине его сознания. Он бы его даже и не заметил, если бы не начал искать.

А теперь оно шевельнулось и начало медленно разворачиваться.

Вначале это была лёгкая грусть. Что-то вроде беззвучной печальной музыки.

Это ощущение вовсе не было неприятным. В нём даже была своеобразная красота. Что-то типа лёгкого романтического покрывала, наброшенного на все органы чувств.

Но вот тоска стала сильнее. В груди защемило, и разум стал судорожно искать причину такого плохого настроения. Но причины не было — и от этого почему-то становилось ещё тяжелее.

Вот ещё немного времени прошло — и тоска буквально придавила Павла к земле. Ни о чём не хотелось думать, ничего не хотелось видеть. Было одно желание — приехать домой и, не ужиная, лечь на диван и закрыть глаза. Может быть, хоть тогда станет легче?

Павлу казалось: всё, это предел. Но минут через пять он понял, что до предела ему было ох как далеко!

Потому что то, что накатило на него в конце, вообще находилось вне всяких уровней и оценок.

Это была тоска — густая и чёрная, как ночь.

Нет, не ночь. Абсолютно тёмных ночей Павел никогда ещё не видел. Всегда есть какой-то свет: или луна, или тёмно-серые, но всё же не совсем чёрные, облака, или отблеск снежного покрова. Да мало ли что может нарушать ночную темноту?

И если даже ночью кажется, что света нет совсем, — не беда! Надо постоять, дать глазу привыкнуть, — и что-то обязательно увидишь.

Но тут тьма была именно всеобъемлющей.

И пусть она воспринималась не глазами, а непосредственно сознанием, — легче от этого не становилось.

Даже желание лечь на диван и закрыть глаза куда-то исчезло. Было заранее ясно, что такой простой рецепт ничему не поможет.

Павел почувствовал: всё, что он делал с утра, все его планы, все его мечты и надежды не имеют никакого смысла!

Более того: не имеет смысла вся его жизнь!

Какое жуткое ощущение! И главное, возникшее на пустом месте! Без всякой причины!

А может быть, причина всё-таки есть? Может быть...

И тут в голову в Павлу стала медленно заползать мысль, от которой он буквально похолодел...

А, может быть, эта запредельная, ни на что не похожая, тоска и есть предчувствие смерти?

Тогда всё становилось на свои места. Действительно, когда приходит смерть, всё в жизни теряет смысл.

Или не всё?

Если у человека есть что-то, выходящее за рамки его жизни, — даже смерть не может это отнять.

У каждого человека есть такие 'якоря'. Родственники, которых любишь. Страна, в которой живёшь. Человечество, частью которого себя ощущаешь.

Да и дело, которому посвящаешь свою жизнь — это ведь тоже 'якорь'! Человек уходит из жизни — а дела его остаются!

Да — умом Павел понимал, что всё это так. А сердцем воспринять не мог. Потому что сердце от ужаса готово было выскочить из его груди.

Между тем самочувствие снова изменилось. Беспричинная тревога стала меньше — но зато появилась тревога, имеющая вполне определённую причину. Трудно сказать, что было хуже...

Самое грустное — что у жуткого предчувствия была масса возможностей сбыться. Он ведь возвращается домой на трёх транспортах: электричке, метро, автобусе. Во время этих поездок может случиться всякое...

Да что там транспорт... Неприятности могут произойти и тогда, когда он идёт пешком. Хотя бы от автобуса до дверей собственной квартиры.

Обычно, конечно, люди о таких вещах не думают. А вот сегодня он взял да и подумал...

Путь домой был просто ужасен. Павла буквально пригибали к земле невыносимые ощущения. Но голова продолжала работать, хотя мысли и были невесёлыми...

Как-то некстати вспомнились герои многочисленных боевиков. Даже в ситуации явной опасности для жизни они не выглядели подавленными. Наоборот — бегали, прятались, стреляли друг в друга. То есть были бодрыми и активными.

Почему так странно: их жизнь была в явной опасности — а у них не было никакого намёка на депрессию. А у Павла лишь смутные предчувствия — зато так тошно, что просто нет никакого терпения!

Может быть, у них просто не было на это времени? А если бы кто-то из них остановился и задумался, так точно бы пришёл в ужас?

Но тогда этого киногероя точно бы убили... Так что приходится бегать и демонстрировать активность и даже что-то вроде позитива...

А может быть, дело в том, что Павел сейчас каким-то образом почувствовал, что ждёт его ТАМ, за гранью. Вот поэтому и нехорошо стало...

Павел схватился за сердце. Да что за мысли лезут ему сегодня в голову? Одна другой хуже...

Стараясь больше ни о чём не думать, Павел обхватил голову руками и уставился в пол. Неужели сейчас отсчитываются последние минуты его жизни? Да нет, не может быть!

Путь к дому в этот раз показался Павлу бесконечным. В голове помимо его воли проносились картины: что может произойти с электричкой... с поездом метро... с автобусом... Или что может произойти с человеком, когда он идёт по тёмной безлюдной улице...

Даже открывая дверь в квартиру, Павел до конца не был уверен, что всё кончится хорошо. Вдруг из-за его спины высунется рука в кожаной перчатке и...

Тут Павел захлопнул дверь изнутри, и необходимость додумывать эту мысль исчезла.

Уфф! Вроде бы всё кончилось!

Рассуждая теоретически, он не был полностью защищён от неприятных случайностей, даже находясь у себя в квартире. Например, с сердцем может плохо стать. Или с домом что-то случится...

Но это были чисто гипотетические опасности. Сердце у него вроде бы здоровое... И с домами странные вещи в наше время вроде бы редко случаются...

Так что имелись все основания наконец успокоиться.

И, действительно, тревога начала куда-то уходить. Нет, до конца она не ушла, — но достигла вполне терпимого уровня.

Правда, заниматься сил просто не было. И Павел решил лечь спать сразу после ужина. В виде исключения.

Нет ничего удивительного, что сразу он не заснул. Всякие нехорошие мысли мешали.

Да, как человек боится смерти! При всём при том, что она для него неизбежна...

Но тем не менее каждый хочет встретиться с ней как можно позже...

Вот и теперь — Павел был очень рад, что сумел доехать до дома и по пути с ним ничего не случилось.

Теперь-то уж ему нечего бояться!

И всё-таки... Вдруг он сейчас заснёт и больше не проснётся?

'Да сто же это такое? — чуть не взвыл Павел. — Что это я всё время себя накручиваю?'

Был одни-единственный способ справиться с этим: лечь как можно удобнее, выкинуть из головы все мысли и попытаться поскорее заснуть.

А завтра он проснётся — и всё будет хорошо!

Проснулся Павел внезапно. Без будильника.

На этот раз он хорошо выспался. Очень хорошо. Не было даже лёгкого намёка на то, что ему хочется спать.

И чувствовал он себя прекрасно. Во всём теле была невероятная лёгкость.

И лежал он на удивление удобно. Ведь обычно какой-нибудь пустяк да мешает. То рука немного затечёт, то простыня под боком собьётся, то подушка под головой повернётся как-то неудачно. А здесь ничего этого не было. Вероятно, вечером Павел принял какую-то особо удачную позу.

Отсутствие звонка будильника означало, что он либо проспал, либо, наоборот, проснулся чересчур рано.

Собственно говоря, какой смысл гадать? Открыть глаза и посмотреть!

Так Павел и сделал. И не увидел никаких часов.

Он вообще ничего не увидел. Перед его глазами была темнота. Причём темнота абсолютная: ни пятнышка, ни самого маленького лучика.

И ещё была одна странность: при открывании глаз не было никаких сопутствующих ощущений. Ни чувства тяжести в веках, ни усилия при их открывании, ни ощущения движения. Казалось, будто век вообще нет.

Стоп! Разве дело только в веках?

Павел не чувствовал ни рук, ни ног, ни головы, ни спины, ни шеи! Ничего-ничего!

Тела не было вообще! Отсюда и невероятное ощущение лёгкости.

И тишина. Густая и вязкая. Такой тишины в природе вообще не бывает.

Но не звенящая, нет. Ощущение 'звенящей' тишины — это шум крови, проходящей через кровеносные сосуды. А ни вен, ни артерий, ни даже капилляров у него сейчас не было.

Но не это оказалось главным ужасом. Павел вдруг почувствовал, что не дышит. Хотя ощущения удушья не было совершенно.

Тогда он попробовал закричать. Но как это можно сделать без груди, без лёгких, без голосовых связок? Поэтому тишину ничто не нарушило.

Смотреть было не на что. Слушать было нечего. Двигаться было некуда.

Была только чёрная бездна, наполненная немыслимой тишиной. Затерявшаяся в ней испуганная искра человеческого сознания.

И больше ничего...

Глава пятая. По ту сторону грани

Была ещё маленькая надежда, что это сон. Но она таяла с каждой секундой.

Ну не бывает таких реалистических снов! Просто не бывает!

Сознание было абсолютно ясным. Просто невероятно ясным. Яснее, чем было ещё несколько часов назад.

И события последнего вечера вспоминались ясно и чётко.

Нет-нет, то, что было вокруг, никак не могло быть сном!

— Неужели это то, о чём я думаю? — в ужасе подумало сознание, ещё недавно бывшее Павлом.

Мысль эта была невыносимой. И наполнило душу отчаянием.

Причём само это отчаяние выглядело странно и непривычно.

Обычно любое сильное чувство сопровождается какими-то телесными симптомами. Отчаяние — не исключение.

Когда человек сильно отчаялся, он чувствует стеснение в груди. Ноги могут подкоситься, а в ушах — зашуметь. Что конкретно происходит, от индивидуальных особенностей человека зависит.

Здесь же ничего подобного не было. Негде было появляться стеснению. Нечему было подкашиваться. И шуму было негде появляться.

Возникшее отчаяние было продуктом чистого сознания. Но от этого оно не становилось менее мучительным.

Отчаяние... И ужас...

Ужас был первичен. Он был непосредственной реакцией на то, что случилось.

А отчаяние было как бы первым шагом на пути осмысления этого ужаса.

Теперь эти два чувства, сплетясь в немыслимый клубок, полностью заняли собой сознание, не давая возникнуть никаким другим чувствам.

И все проносящиеся мысли были подчинены только им. Ужасу и отчаянию.

Так продолжалось долго. Сколько — трудно сказать. Здесь было нечем мерять время.

И вдруг на самой границе сознания мелькнуло какое-то другое чувство. Мелькнуло — и появилось снова. И так несколько раз.

И оно не было таким тягостным, как остальные.

Вернее, не совсем чувство — скорее мысль. Но мысль, эмоционально окрашенная. И эта окраска не была абсолютно негативной.

Эта чувство-мысль появлялась несколько раз, становясь всё сильнее и сильнее. Наконец она задержалась в сознании на пару секунд — и удалось 'считать' её!

Это было ощущение того, что тайна, наконец, раскрыта. По крайней мере, для него лично. Правда, решение загадки оказалось совершенно неожиданным. Нечто среднее между вариантами верующих и атеистов.

Но додумать этот вопрос не удалось, так как отчаяние и ужас скрутили сознание снова.

Но не зря говорят, что человек в конце концов способен привыкнуть к любой ситуации.

Теперь оказалось, что таким свойством обладает не только человек как таковой — но и его 'отделённое' сознание.

Запредельное отчаяние начало шаг за шагом отступать. И на его место пришло другое.

Щемяще грустные мысли выстроились в вереницу, заставляя разум сжаться от отчаяния. Да, эти мысли тоже были невыносимыми. Но их невыносимость уже не была беспредельной.

Павел подумал о жизни, которая никогда не вернётся. О родственниках, друзьях и знакомых, которых он больше никогда не увидит. О родном Петербурге, по улицам которого никогда больше не пройдёт. И о своих замечательных планах, которые так никогда и не удастся выполнить.

Как глупо и нелепо всё получилось!

Тоска о непрожитом, неувиденном, несделанном застлала его сознание пеленой отчаяния.

Миг за мигом проходили в памяти картины прошедшей жизни. Такие простые и обычные — но вдруг превратившиеся в прекрасное прошлое!

Теперь вместо этого была чёрная пустота, немыслимая тишина и невыразимое одиночество.

И больше ничего!

Сколько времени прошло в сожалении о том, что уже не исправить — трудно сказать. Минуты? Нет, больше! Гораздо больше! Часы? Без всякого сомнения! Дни? Может быть...

Трудно поверить, но отчаяние постепенно отступало. Причём сразу по двум направлениям.

Во-первых, его интенсивность постепенно снижалась. Нет, она не сошла совсем 'на нет'. Но теперь её можно было с чем-то сравнивать.

Например, с тем, что бы он чувствовал, если бы пришёл на экзамен, прекрасно зная предмет, а вместо этого получил бы 'двойку'.

Нет, всё-таки не так... В случае с несправедливо поставленной двойкой он стал бы возмущаться, доказывать свою правоту, требовать пересдачи. А здесь кем возмущаться? Кому доказывать? Чего требовать?

Можно было, конечно, возмутиться законами мироздания. Но в таком возмущении не было абсолютно никакого смысла...

Тянулись друг за другом долгие часы... Сознание Павла в какой-то степени стало привыкать к своему новому состоянию. Ему уже не было так горько и страшно. Ему даже стало чуть-чуть скучно.

А ещё спустя несколько часов стало ясно, что скука и есть самая главная проблема.

Казалось бы — подумаешь, скука! Мало ли человеку в жизни приходится скучать? И ничего нет в этом страшного... Поскучал немного — и двигайся по жизни дальше!

Только вот здесь слово 'немного' было неуместно. Здесь скука была не эпизодом. Здесь она была, по существу, единственным времяпровождением.

Чем заполнить бесконечные часы, дни, месяцы, годы, проведённые в безмолвной чёрной бездне?

А как вообще люди борются со скукой, когда появляется кусок времени, который некуда деть? Вспоминают прошлое, строят планы, размышляют о всяких интересных проблемах... А иногда просто фантазируют...

Может быть, попробовать что-нибудь из этого списка?

Вспоминать прошлое он уже попробовал... Грустное это занятие. Печальное и горькое.

Строить планы? Вообще бессмысленно! Что теперь ему планировать? Жизнь-то кончилась...

Размышлять о проблемах? Но ведь любая проблема как-то связана с реальной жизнью... А какие сейчас у него проблемы?