Финики

— Это всё жиды, — серьезно, без тени улыбки сказал Лом, — они специально пропаган-дируют трусость. Карланы пьют потому что на них оказывают влияния жидо-сми, кон-тролируемые еврейскими кланами по всему миру.

Свое прозвище парень получил из-за того, что однажды насадил на металлический лом южанина, и одной рукой, как рыцарь копьём, отсалютовал верещащим флагом ли-кующему солнцу.

— А ещё они подменяют русским мозги, чтобы они пили водку, — участливо спросил Шут, — ведь так, Ломик?

— Ты совершенно прав, — согласился великан, — ты вот всегда меня понимаешь, а ос-тальные ржут.

Гоша обожал ненавязчиво шутить над глуповатым Ломом, отчего тот считал его своим другом, а на остальных в шутку обижался. В том числе и на беззлобно хохочущую ры-жую девку. Поначалу я решил, что это обычная цветастая шлюха с прической челси на голове и шарфом Зенита на шее. Но потом я пригляделся и понял, что это была Девушка. Самая настоящая. Прекрасная и немножко злая.

— Алиса, — без эмоций улыбнулась она, — а также — Лис.

Светло-рыжие волосы, не цвета веснушек, но пламенные, почти светлые и всё-таки объятые огнем. Пронзительные и смеющиеся зеленые глаза и ровная полоска сомкнутых губ. Никакой косметики, кроме слегка подведенных черной тушью глаз. Никаких модных вещичек, кроме чувства стиля. Я вообще не понял, что она могла делать в компании скинхедов. Как можно было быть кошкой в компании белых ворон? Не сказать, чтобы я сразу влюбился, так как девушка была холодна, как мороженное мясо, но грязно улыбающийся Иисус уже прибил мой язык к гортани.

— Ну что замолчал? Давай знакомься со мной?

Никогда не любил наглых особ. Как я мог убедиться из своего недавнего опыта, если и есть на свете существа отвратительнее негров, то это определённо алкогольные бонихи. Но эта девушка... в ней... в её бледной коже, в ровных зубках, в этом увлекательном мясе, полном гормонов, гордости и красоты, в ней как будто было то, что говорило: "Любовь существует, но, не смотря на это, ты всё равно мудак".

— Не хочешь говорить?

— Лис у нас такой, — улыбается Гоша и приобнимает девушку за плечи, — Лис слишком агрессивен. Она хочет проверить, являешься ли ты, Арсений, альфа-самцом. Да, Лисё-нок?

Алиса не обращает внимания на действия Шута, не смотрит на ревущего, как горный водопад, Лома, и даже холодная и такая притягательная для девушек фигура Славы, ничуть её не привлекает. Она смотрит только на меня и говорит:

— Ты знаешь, когда-то меня изнасиловал ниггер.

Тут Шут и Лом чуть ли не падают на землю от приступа хохота. Звуки душат и цепля-ются друг за друга, и вместо смеха у них выходит сиплый шакалий лай. Даже неулыб-чивый Слава как будто поколеблен. Я не понимаю, что может быть смешного в изнаси-ловании. Пускай даже в негритянском изнасиловании. Чтобы не прослыть дураком я, не понимая в чем дело, несмело улыбаюсь, Алиса, завидев это, режет слова:

— Ты что, совсем идиот? Что в этом может быть смешного?

* * *

Это был неудачный прыжок: дворник с воем, достойным псины, выскочил из-под града тяжёлых ударов и ринулся по улице, голося так, как будто выиграл Лигу Чемпионов. Как назло по улице неспешно проезжал, помахивая хвостиком, полицейский бобик. На-падающие прыснули в стороны, затерявшись в объятиях прошлой зимы, но Алису успели схватить и затолкать в машину.

В отделении молодой лейтенант гавкал и сердился. Но бывалую нарушительницу об-щественного порядка он пронять не смог. Пострадавший утёк в подворотни, испугавшись полиции больше, чем скинхедов. Возможные последствия стремились к нулю. И теперь молодой офицер, не читавший Лавкрафта, но напоминающий поднятую со дна океана глубоководную рыбу, говорил, сверля взглядом Алису:

— Ну что, сука, допрыгалась?

Лис действительно прыгал, примеряя обновку на голове приезжего. Обновка была великолепна, а голова так себе. Никто не составлял акта об её приёме в отделение, ни-кто не видел пострадавшего, и фактически её держали в каком-то подобии рабства или плена. Девушка начинала догадываться, что от нее хотят вовсе не признательных по-казаний.

— Не слышу?

— Чего? — вяло отозвалась Алиса.

— Ты не понимаешь что ли? Нерусская что ли?

Лис шутит:

— Вы что имеете в виду, месье?

— Вариант, значит такой, — быстро сказал лейтенант, — либо ты даёшь мне прямо здесь, либо я тебя на ночь сажу в изолятор... хотя не, оформим тебе административку на пятнадцать суток, где уже набралось много гастеров. Я шепну им кто ты, и за эту ночь много немытых херов побывают в твоей... И всё у тебя будет... всё, от мягкого сифилиса до твердого шанкра. А так, если выберешь меня, то в тебе побывает только один хрен и то — русский, славянский. Ты же националистка!? Соглашайся. Как ты на это смотришь?

Алису прошиб холодный озноб: она отлично знала о тех пытках и унижениях, которым подвергаются люди, попавшие в застенки к полицаям. Лейтенант, по-кошачьи щурясь и сонно двигая челюстями, придирчиво изучал девушку, демонстративно вращая в руке ключами. Решение нужно было принимать молниеносно, и девушка небрежно сказала, добавив безразличия в уголки губ:

— Что же, я не против. Видите ли, дяденька милиционер, я давно не девочка и раньше встречалась с ниггером.

Полицай выпучил пустые глаза:

— Как, ты же скинхедка?

— Я потому ею и стала, когда меня Жан изнасиловал. С тех пор у меня куча венериче-ских болезней, так что напугать меня мягким сифилисом и твердым шанкром у вас не получится.

— Врёшь! — глаза полицейского сузились.

Алиса царственно встала из-за стола и начала расстегивать ремень:

— Хотите — проверьте.

Она бессознательно расстегнула ремень и уже потянула за молнию на джинсах, когда полицай махнул рукой. Бывший мент всё еще механически жевал безвкусную, как его жизнь, резинку. Затем проронил:

— Шлюха, пошла вон отсюда.

Когда мне закончили пересказывать эту знаменитую в узких кругах историю, Алиса скромно добавила:

— Вот так я переспала с негром.

Я вымученно улыбнулся, оценивая шутку. Признаться, если бы её слова оказались правдой, то в моей жизни что-нибудь навсегда померкло, как если бы вдруг кто-нибудь сумел проглотить солнце.

* * *

Мне понравилось бывать в новой компании.

В ней, проявив чисто русскую лень меня нарекли Духом: скромно и по фамилии. Чуть ли не впервые где-нибудь, кроме сети, я мог открыто поговорить на любые темы с ум-ными и развитыми людьми. Причем это были именно мои сверстники. Иногда к нам приходил Илья, с таким блаженным и одухотворённым лицом, что издалека было видать — это православный. Он посвятил свою жизнь христианству, отчего Шут не забывал посмеиваться над ним. Но срачи, возникающие вокруг Никейского символа веры выглядели куда веселей, чем тупое обсуждение моделей автомобилей из моего прошло-го.

Но вот карланы меня раздражали, из них лезло столько перьев, комплексов и позер-ства, что хотелось огреть каждого из них по башке. Один раз я присутствовал при де-мотивации дворника, когда малолетки, испив пива, погнались за первым встретившимся им оранжеворубашечником. Избиение дворника выглядело, конечно, весело, но зрелище походило на довольно жалкое соревнование.

Дворник, бросив метлу, улепётывал по набухшей от возбуждения улице. За ним, под-хватив метлу, как царский символ власти, с улюлюканьем неслась толпа худосочных школьников, общей численностью рыл пятнадцать. Дворник сдавал олимпийский нор-матив, перепрыгивая ограждения, и мог явно надеяться на золото. А преследующие его школьники напоминали толпу обожателей.

— Каждое утро, где-то в Африке просыпается газель, — философски заметил Слава, — она должна бежать быстрее, чем лев, который хочет ее съесть.

— Каждое утро, где-то в России просыпается таджик, — дополняет Шут, — он должен бежать быстрее, чем скинхеды, которые хотят его отпиздить.

Мы хохочем, глядя на то, как погоню возглавляет Лом. Железный колосс передвига-ется гигантскими скачками. Именно в его руках оказалась таджикская хоругвь — воздетая к небесам метла. Всё это происходит в центре, в глазном яблоке города и ни один полицай не оберегает эту зеницу. Издалека, с невидимой площади, доносится дефор-мированный шумом колокольный звон. Илья начинает креститься, чем заслуживает презрительный взгляд Шута:

— Ты всегда будешь креститься, когда услышишь что-то церковное?

— А что в этом такого?

— Рабство. Ты же раб божий, вот и всё.

— Когда это я себя рабом называл?

— Это не ты, это твоя еврейская религия так говорит.

— Ты ответишь за то, что еврейской её назвал!

Шут ликует:

— Да, отвечу! Иисус Христос был евреем, весь Ветхий Завет — это сплошные еврейские истории. Новый Завет — те же евреи, вспомни апостола Павла. Так зачем эти еврейские бредни нам, русским людям?

Илья сжал кулаки. Он был истовым христианином и таким же националистом. Но над его религиозными пристрастиями стебались и шутили всем языческим мобом. Не участ-вовал в гонениях только я. Во-первых, я был новеньким, во-вторых, ничего не имел против христианства. А в-третьих, мне было почти безразлично, когда кто-то начинал размахивать половым членом своих религиозных убеждений. Но по домашней, въевшейся куда-то в подкорку головного мозга формулы "русский значит православный", я решил помочь Илье:

— Если Илья считает, что Христос — бог, то он не еврей. Так как у бога в принципе не может быть никакой национальности. Если ты считаешь его человеком, то всё наоборот. Это ведь вопрос отношения.

Гоша продолжал:

— Пусть так. Но как будь с праздником обрезания Господня? Молитвами православными, где славят Сион? Как быть с полностью семитским Ветхим Заветом? Как вообще может человек, называя себя националистом, быть при этом христианином? А как же слова "Нет ни эллина, ни иудея". Как можно, ненавидя жидов, при этом в них верить? Как???

Илья прорычал:

— Кадилом об косяк...

Драки в шутку не редкость. Я видел, как Слава в "шутку" вонзил вилку в плечо какого-то карлана, после чего тот расплакался и больше никогда не появлялся на нашем шабаше. Но драка с религиозным фанатизмом на устах это всегда зрелище, приближенное к Танатосу. Не успевшую начаться еретическую битву прервал высокий мужчина, подошедший к нам.

* * *

— Здарова, Фитиль, — сказал сразу повеселевший Слава.

— Приветствую, — посерьёзнел Шут.

— Хайль, — восторженно гаркнул Лом.

— Салют, — заинтересовано протянула Алиса.

— Здоровеньки, — сказал и замолчал Илья.

И только я, не зная, что выдать, нелепо произнес:

— Привет.

Фитиль, опровергая аристократию помойки, вежливо поздоровался со всеми по вене, а сбитую руку Алисы и вовсе галантно поцеловал. Больше всего меня поразило то, что окружающие нас карланы, глядя на это, даже не засмеялись. Фитиль поздоровался од-новременно со всеми:

— Здравия, камрады беспризорные! И тебе привет, сестрёнка. Как жизнь, подруга?

Алиса отмахнулась:

— Жизнь, как трезвый скинхед, ничего интересного.

— А что такое?

— Скукота...

Фитиль оказался местным двадцатипятилетним фюрером. От своего коллеги из Гер-мании он отличался высоким ростом, отсутствием нервного срыва, глазами с выцветшей от света радужкой. Он обладал здоровой фигурой, по которой было видно, что её часто относили в спортзал. И одет он был достойно. По-крайней мере было незаметно, что он, как, по-видимому, большинство карланов, стирал свои вещи в выгребной яме. Фитиль задержался в подростковой субкультурной романтике, но смог перенести в неё лучшие мужские качества, пришедшие с возрастом, что и сделало его авторитетным лидером.

— Таджиков угнетаете, о России думаете? О, а это, кто?

— Дух, — представил меня Ник, — новый соратник.

— Очень приятно, камрад. Я — Фитиль. Фамилия у меня такая Фитилев, потому и Фитиль. Ферштейн?

Позже Слава много рассказал о лидере. Однажды тот мачете отрубил руку хачу, ко-торой тот мацал русскую девушку. Он один напал на антифа-марш, и отправил на больничную койку половину его участников. Как-то раз он, подражая Тайсону, откусил мизинец реперу. В своё оправдание Фитиль говорил, что на пальце было кольцо, которое никак не хотело сниматься, поэтому пришлось отгрызть палец. Фитиль сжигал дорогие машины, кидал коктейли Молотова, ходил на все стрелки и разборки, проламывал головы бандитам и совершил столько подвигов, что их бы хватило на небольшую армию. Точно актёр он играл в жизнь, зная, что это всего лишь режиссированный спектакль. Про Фитиля не ходили легенды, он сам был ходячей легендой. На него даже официально жаловался МИД Израиля, а полицаи и ФСБ-шники, почтительно жали ему руки на допросах. Все бонихи славного города N. мокли при упоминании одного имени парня. Хотя, как думалось мне, это как раз была серьёзная проблема. Возможно даже смертельная.

— Так вы ещё щемите таджиков?

— Допустим, — говорит Слава, — никогда не поздно пощемить таджика.

— И долго ещё так хотите продолжать?

— Пока ничего лучшего не подвернётся.

— А если уже подвернулось?

— Что же?

Фитиль зажёг улыбкой лицо:

— Двигаемся в политику, камрады. Ко мне тут из одной национальной конторки, пока не буду говорить какой, подкатили. Накинули тему, что, мол, записывай своих орлов к нам. Будут они при деле и при деньгах.

Шут поморщился:

— И зачем нам эти пидорасы? Они же на нас наварятся, а потом кинут. Зачем им мар-гиналы?

— Херня. Всё, что от нас потребуется, это ходить иногда на митинги. Зато мы будем заниматься боевым искусствам с нормальными тренерами абсолютно бесплатно. Качалка, ходить в походы, учиться стрелковому бою. Надо выходить на новый уровень с новыми соратниками. С карланами и алкобонами можно уехать только до ближайшего отделения полиции. Или вы всю жизнь хотите пивасик пить и в бомбере ходить?

— Да! — блаженно зажмурился Лом, — как известно, всё остальное придумали жиды.

Я с запозданием понимаю, что Лом сейчас как раз шутит. Вообще, не отличишь, когда он абсолютно серьёзен, а когда играет в Бернарда Шоу. Фитиль соблазняет своей уве-ренностью:

— Под защитой партии можно устраивать насилие. Опять же — тиры, стрелковое оружие. Кто из вас хоть раз держал в жизни настоящий автомат? Да только во снах! Партия всегда поможет и, если что, отмажет.

— Тир, говоришь? — глаза Славы зажглись.

— Ага. Сестрёнка, ты что кумекаешь?

— Вообще заманчиво, — тянет Алиса, — только не кинули бы нас.

Фитиль обратился ко мне:

— А ты чего думаешь, Дух?

Я ничего не думал, кроме того, что этот гад поцеловал руку Алисы, и назвал её сест-рёнкой. Может между ними что-то есть? Как хорошо, что я не верю в банальные исходы сюжета, поэтому знаю, что эта огненная девушка не настроит меня против Фитилева. Слава резюмирует:

— Если тир, то мы согласны. Что хоть за партия?

Фитиль раздаёт листовки:

— Приходите на собрание послезавтра, там всё расскажут. Контора серьёзная, я бы в шайку-лейку никогда не записался. И ты, Илья, приходи. Там есть православное отде-ление.