Но, очевидно, это у них были упорядоченные действия, а я опять сделал что-то не так, потому что корабль резко накренился, меня сначала обдало тушей горько-соленых брызг, лишив возможности видеть, а затем и мои пальцы скользнули мимо перил, пролетели кончиками по мокрой деревяшке, все закружилось, в горле что-то пролетело колючее и распирающее, вдохнуть я вдохнула, а вот выдохнуть не получалось, потому что ног и горло отчаянно драло. Потому я и не смогла позвать на помощь, и, хватая судорожно куски воздуха пополам с причиняющей боль водой, заскользила по мокрой палубе. Она была такая ужасающе гладкая, ни уступа, ни щелочки, что мои коротко остриженные ногти не могли найти никакой опоры. Извиваясь и задыхаясь, теряя зрение каждый раз при броске ледяной колючей воды в лицо, я мысленно простилась со своей грешной жизнью и даже успела подумать, что теперь встречусь с Вольфом — ведь он тоже упокоился не на погосте своего фамильного замка в Саксонии, а в этой же проклятой мокрой и холодной пучине.
Интересно, как это люди плавают? Слышала, что достаточно бросить в воду, и человек от страха поплывет сам. Не случилось, и, отчаянно барахтаясь, пытаясь бить руками и ногами по воде, и даже делая попытки равномерных движений, все дальше удаляюсь от сплошной деревянной стены, вставшей передо мной. Причем двигаюсь в двух направлениях — вдаль и вглубь.
Горькая влага обжигает горло, заполоняет нос. Через несколько судорожных попыток руки и ноги перестают слушаться от сковавшего их холода. 'Могильного холода', — проносится в голове завершающая мой жизненный путь мысль.
От радости окончания земных страданий меня отвлек грубый и резкий мужской голос, а затем ненадолго стало легче дышать — сильные руки приподняли меня над водой.
-Держись за меня, — о ужас, это первый помощник...
И у меня вообще обвисают руки от страха, хотя теперь и получается дышать, хоть и каждый вдох отзывается ощущением содранного изнутри до кости горла, хотя такое и невозможно по всем законам анатомии.
Он прижимает меня к себе, и, проморгавшись, вижу его бешеные серые глаза, напоминающие по цвету и блеску сейчас чешую рыбы, а далеко вверху, на борту — людей и огни фонаря. И ужасающий стыд снова накатывает волной — вообще-то, там мои пациенты, а я прогуливаюсь пешком в открытом море. Причем в объятиях первого помощника, который вряд ли столь же рад прижимать меня к себе, как делал это Вольф.
Мы взлетаем вверх. И я отчетливо слышу, как пару раз он ударяется спиной о борт фрегата, и я вздрагиваю вместе с ним, но, похоже, опять мне страшнее, чем остальным. Потому что мы уже наверху, и кто-то заворачивает меня в куртку — тоже мокрую, как и все остальное, но хотя бы закрывающую от пронизывающего ветра.
Но вот простудиться я точно не простужусь, и знаю это наверняка из своего жизненного опыта — в монастыре мы ходили в открытых сандалиях, а то и босиком круглый год. И зима во Флоренции все же холоднее, чем в тропиках.
Оказывается, я разучилась ходить — меня бессильно валит на палубу первым же креном судна, а скрежет мачты заставляет закрыть глаза.
Боцман над головой ругается на чем свет стоит — а вот интересно, их всех где-то учат одинаково, ведь боцман Вольфа тоже вот так собирал все силы природы, родственников и их домашних животных, но первый помощник, не разжимая рук, оттаскивает меня вниз, а я отплевываюсь, кашляю и порываюсь спросить, нужна ли кому помощь.
Едва не задев моей головой угол двери при очередном прыжке корабля, он ногой открывает дверь каюты и ставит меня на пол. Здесь тепло, а у меня зуб на зуб не попадает, да и пальцы не слушаются. Понимаю, что надо переодеться, но решимости капитана у меня нет.
Первый помощник стаскивает ставшую тугой и плотной от воды мою рубашку, решительно преодолев отчаянное сопротивление и слезы, а затем и штаны:
-Замолчи! Думаешь, сейчас на тебя смотреть интересно? Коломбина итальянская. Что тебя понесло? Куда? Зачем?
-Там могли быть пострадавшие, все рушилось!
-Мозги твои выплаканные обрушились! — он закутывает меня во что-то большое, мягкое, колючее и очень теплое, подхватывает и буквально бросает на кровать, придавливает одеялом. -Грейся!
-Нет, — пытаюсь выпутаться из одеял. — Мне надо к пациентам.
-Не надо. Ты сама их бросила и ушла поплавать. Значит, они прекрасно обходятся без тебя, — предела сарказму в его голосе нет.
В замке поворачивается ключ.
Качка делается слабее, и постепенно затихает. Или это я заснула, согревшись — Святая Мария, грех-то какой — в постели первого помощника.
-Ну что? Сейчас будет второй акт итальянской трагедии? — его насмешливый голос снова надо мной, но на этот раз сил у меня больше, и из груды одеял и пледов выдергиваюсь довольно ретиво. Правда, лишь для того, чтобы нырнуть туда снова с визгом — на мне вообще ничего нет, и чуда святой Инессы тоже не произошло — мои волосы не такой длины, как у капитана, и закрыть меня не смогли бы.
Самое ужасное то, что буря прекратилась, и в иллюминатор заглядывает блеклый луч рассветного солнца — мне не спрятаться от стыда.
Он, словно угадав мои мысли, бросает на кровать рубашку и штаны:
-Ничего, подвернешь. Ну или лишнюю длину рукавов на корпию пустишь.
Приходится радоваться и такому подарку:
-Спасибо. Теперь я могу больше не злоупотреблять Вашим гостеприимством? И скажите, там все целы?
-Вспомнила бабушка, как девушкой была. Ты бы лучше о них думала сразу. Тем более, что знаешь прекрасно, случись что, нам проще самим притащить в лазарет, зная, что ты на месте и наготове. А если будешь шнырять по кораблю, то что? Прикажешь ползти со стоном 'Ах, милая Марта, где же ты?'
Его фраза прозвучала бы смешно в другой ситуации, но тут я не выдерживаю:
-Это Вы шут и арлекин! Немедленно выпустите! Или я доложу капитану, как Вы надо мной издевались!
-А вот это всегда пожалуйста, — он с церемонным поклоном открывает мне дверь. — Тем более, что мы сейчас бросили якорь в крошечной тихой бухте, и у ей наконец-то удалось отвязаться от штурвала.
-Что?
-Как что? Неужели нормальный человек решился бы в шторм вот так разгуливать по палубе, не привязавшись веревкой?
И вот тут я хлопаю дверью так, что вздрагивают переборки, как от недавнего шторма. Он не ожидал у меня такой силы? А напрасно — вправление вывихов требует усилий, как у осла на мукомольне.
И уже в коридоре вспоминаю, что так и не сказала ему 'спасибо'. А он все же вытащил меня из воды, где у меня не было никакого, даже ничтожно малого шанса.
Вернуться? В конце концов, одна минута не спасет никого. Поворачиваюсь, открываю дверь — и замираю, так как он как раз снимает мокрую рубашку. А через бок тянется багровая влажная полоса...
В один прыжок оказываюсь рядом:
-Ага! И когда Вы собирались мне об этом сказать?
-Никогда, — спокойный ответ, и он бросает на стол мокрый ком рубашки. — Тут нет повода для разговора.
-Что это? Чем?
-А, это? — он небрежно отмахивается, роясь в сундуке в поисках рубашки. — Веревка... А Вы еще тут?!
-Та, на которой нас вытаскивали?!
-А Вы думали, нам помогли Ваши ангельские крылья? Не угадали, обычная пеньковая веревка.
-Ну-ка, повернитесь к свету, — бесцеремонно хватаю его за здоровые части бока и поворачиваю. Какой же он твердый, а кожа такая гладкая и шелковистая, и он такой горячий, что у меня внутри все обрывается, но тут же встает на место. — Ложитесь немедленно. Сейчас я сбегаю в лазарет, заодно проведаю пациентов и принесу все для перевязки.
-Зачем же себя так утруждать, синьорита? — он откровенно потешается надо мной. — Вы так туда стремились, вот и оставайтесь на своем месте. Хотя бы там Вы не наносите ущерб.
-А зачем же Вы утруждались моим спасением?
-Вы член экипажа. И я бы стал спасать даже кота, принадлежащего коку.
-Так, ну все. Или...
Но мне уже не хочется пикироваться с ним, глаза прикованы к его боку, где прерывистой линией тянется широкая рана, менее глубокая там, где литые мышцы образуют впадины, и покрытая каплями сочащейся крови там, где мускулы вздыбливаются тугими буграми.
Снова продвигаюсь к нему поближе:
-Пожалуйста... Прошу Вас... Дайте мне помочь Вам.
-Врачебный долг? — он смотрит мне в глаза своими лучисто-серыми веселыми глазами, и забортного льда в них уже нет.
-Мой личный... Вы же спасли меня...
И он сдается:
-Ладно. Только недолго.
-Хорошо, я даже не побегу в лазарет за лекарствами, если у Вас есть ром.
-Ром найдется. Но пить его я не буду.
-Почему? Это прекрасное обезболивающее.
-Для этого надо выпить много, а мне нужна сейчас светлая голова, — в его голосе звучит озабоченность. — Мы, похоже, не одни в этой бухте спрятались.
Он не поморщился, когда я щедро плеснула ром на его ссадину — это не рана, и ее лучше прижечь целиком, чтобы под тонкой коркой наросла молодая кожа. А вот перевязывать — лучше с мазью, чтобы не прилипла ткань повязок к открытой плоти.
-Прошу Вас, прилягте. Мне надо, чтобы Ваша рана немного подсохла после того, как я прижгла ее. А повязку мы наложим чуть позже, иначе все это превратится в бесконечную песню с отдиранием бинтов каждый раз.
-Если только Вы приляжете рядом, синьорита Марта. Я же не выдержу такой скукотищи, чтобы вылеживаться таким солнечным утром, да еще при стоянке в такой чудесной бухте!
-Я бы с радостью, но простите меня, мне и правда надо ребят осмотреть.
-Что ж, понимаю, — он с видимым или хорошо сыгранным сожалением отпускает мою руку. -С Вашего позволения, я все же не лягу, а поработаю с картами.
-Как знаете, — подхватываю с пола свои мокрые вещи, помня о бинтах в карманах штанов, их надо просто прополоскать и высушить.
-Но мое предложение в силе, — слышу в след.
В лазарете мне заметно обрадовались:
-Где ты пропадала столько времени?
-Оказывала помощь первому помощнику.
-Разве с ним все так плохо? Его голос разносился по кораблю совсем недавно, а ты исчезла еще во время бури.
-Так, захотелось искупаться, — небрежно повожу плечами, раскладывая инструменты для перевязки, и это настраивает всех на менее веселый лад.
Закончив в лазарете, бегу к капитану — надо все же и отчитаться о том, что тяжелых случаев среди наших ребят все же нет, повозиться с парой-тройкой человек придется, но в строй они вернутся обязательно. Вот про пленников так радостно мне сказать нечего — ребята Пантеры убивать умеют. А заодно и извиниться, что опять моя неподготовленность к морским делам послужила причиной общих треволнений.
Пантеру застаю в ее каюте, с секстантом и астролябией, как всегда, подтянутая и спокойная, но заметно осунувшаяся. Что не удивительно — она всю ночь простояла у штурвала в бурю.
И к тому же она в обществе первого помощника. Да, неожиданная и нежелательная встреча. Но поздно, меня уже заметили:
-Марта? Как водичка? С крещением тебя!
-Ты не будешь меня протаскивать под килем? Я же ослушалась в очередной раз...
-Ты сама себя наказала. Не заболеешь?
Передергиваю плечами от возмущения, но проявляю служебный долг:
-А ты? Мне хоть удалось согреться, а у тебя еще даже коса влажная...
-Высохнет. У нас всех сейчас будет возможность и погреться на солнышке, и попотеть. Бухта чудо, здесь есть даже пресная вода, а подступы к ней защищены рифами, на которые мы не попали только чудом. Так что два-три дня пробудем здесь, почистим днище от ракушек.
-Капитан, шлюпка по левому борту! — доносится сверху.
-Все. Марта, иди к себе, — она надевает перевязь со шпагой, закручивает одним движением косу под черную широкополую шляпу с перьями и кивает первому помощнику. — А ты со мной.
Мне видно от выхода на палубу, как поднимается борт незнакомый мужчина. Как же он красив! Высоченный, с идеально прямыми черными волосами, лежащими крылом по его широким плечам. Гордая посадка головы, ровная сильная шея, на которой видна каждая мышца. Лицо прикрыто маской, а из прорезей маски, кстати, тоже черной, сверкали очень темные, почти черные, насмешливые, чуть раскосые глаза.
Оружия при нем нет никакого, даже обычного ножа. Вместо него на широком черном ремне со стальной пряжкой висит большой веер со странной рукояткой, украшенной яркими кисточками. Ну, что такое веер на боевом фрегате? Тем более против тяжелых шпаг Пантеры и первого помощника. И вообще — мужчина с веером. Это даже смешно, у меня тоже были веера, со страусовыми перьями и жемчугом. А уж кокетливо смотреть из-под веера умеет каждая дама...
Мне не слышно, о чем они разговаривают, но уже понятно, что гость явился к нам не вызов передавать. Вот Пантера приглашает его в свою каюту, которая служит ей и рабочим кабинетом, а следом сторожким шагом двигается первый помощник, и по его напряженным плечам я вижу, что он готов в любой момент защитить Пантеру чем угодно.
А вот незнакомец хорош. И двигается удивительно легко и плавно, как будто скользит по палубе, а не переступает.
Они скрываются в каюте.
Ночь. Она удивительно тихая, как и все в этой бухте. Весь день корабль бурлил, готовясь к кренингованию, при котором корабль придется вытащить вручную на мелководье и опрокинуть с помощью лебедок и канатов, поэтому все то, что не выдержит такого перемещения, надо или закрепить, или упаковать и сгрузить в ближайшем гроте. Я уже наслышана об опасности такой процедуры — и корабль, и его команда становятся совершенно беззащитны перед нападающими.
Незнакомец провел у нас весь остаток дня и, вроде, не собирается убираться восвояси. Его корабль виднеется в другом конце небольшой бухты.
Выплескиваю ведро за борт и слышу, как тихонько скрипнула дверь капитанской каюты, как прорезал темноту луч света. Вот две фигуры в темных плащах поднимаются на верх. Капитан и... наш гость. Она его провожает?
Ветра практически нет, и мне не слышно ни слова из их беседы, но многое понятно и так. Каким-то образом он уже знает, что она женщина. Иначе бы так не склонил голову, что-то шепча ей на ухо. Она в ответ улыбается, слегка запрокинув голову, и тяжелая коса на макушке бьется по спине в такт каждому ее движению.
Он протягивает руку и касается ее руки, лежащей на перилах. Холодею — не увидит ли вахтенный? Но тут же успокаиваюсь — это часть палубы не просматривается оттуда.
Становится неловко, и я тихо исчезаю.
И тут меня как ошпаривает на месте — содранный бок первого помощника! Я попросила его полежать, он решил посидеть, это не так страшно. Но я же объяснила, почему не стала закрывать сразу повязкой. У капитана он был в рубашке, но достаточно свободной. А вот гостя встречал уже затянутый в куртку, поверх которой надеты ремни с оружием.
Кидаюсь в коридор — горит свет под дверью каюты капитана, но и в его каюте явно горит лампа. Опрометью в лазарет, схватить все необходимое:
-Вы не спите?
-Марта? Все же озябла в ночи?
-Простите? Вообще-то, я сюда пришла по делу. Вы не выполнили мое назначение, и я буду вынуждена доложить капитану.
-Она занята сейчас, — он закрывает дверь, но ключ в замке не поворачивает. -Пожаловаться Вы всегда успеете. У Вас все?
