Светоносная Плесень. "Нехорошее Место" (часть первая)

— Если я сдохну, что тогда? — упрямо повторил Инауро.

Она со злостью швырнула в него рюкзаком. Он уклонился, рюкзак отлетел и плюхнулся неподалеку. Лускус взвыла.

— Если ты сдохнешь, кретин, то станешь таким как я! И это в лучшем случае! Ты мертвяк, понимаешь?! У тебя только два пути — отправиться на корм порожденцам или заключить договор с Зоной. И все это очень и очень плохо. О-о-о, черт побери, какая подстава!..

— Ага, — насмешливо сощурившись, сказал Инауро. — Теперь ты уже не говоришь, что "такое бывает" и что это "ерунда"?

— Ну не говорю! Доволен?!

— Ну, перспектива быть заживо погребенным не из приятных. Да и договор заключать, раз это так погано... Знаешь, я не совсем уверен в том, что наверху ты прочитала мне правильную лекцию.

Лускус с трудом выдернула левую руку и швырнула в него горстью песка. Он опять увернулся.

— Ну что? Мне светит какой-то предсмертный инструктаж?

— Да подожди ты! Дай подумать!..

— Время идет...

— Заткнись!

Вторую руку вытащить не удавалось. Внизу, на глубине началось непонятное движение. Она чувствовала, что ее ноги словно бы кто-то трогает, легонько покалывая тонкими иголками сквозь штаны.

— И часто здесь встречаются зыбучие пески? — спросил Инауро.

— Какие "пески"?.. Не знаю! — огрызнулась Лускус и наморщилась, почувствовав довольно болезненный укол под колено.

— Угу, здорово.

Его хладнокровие начинало бесить.

— Это все из-за тебя!

— Из-за меня?

— Ну кто просил тебя лезть следом?!.

— Опять я во всем виноват. А между прочим это ты сказала, что я должен тебя во всем слушаться...

— Ну так и надо было слушаться!

— Ты сказала "лезь", я полез. Впрочем, быть может это даже к лучшему? Может быть таким образом я наконец-то проснусь... как та девочка из истории...

— Черт... Ты не проснешься... ты умрешь, болван! — она уже чувствовала, как замедляется сердцебиение, а в сознании беззвучно разворачивается сияющий ядовито-лимонный узор прохода.

Допуск на новую жизнь — даже без предварительного запроса. Словно ее гибель была заранее предрешена.

В одну из прошлых жизней Лускус столкнулась с "синдромом тотальной невезучести" и теперь боялась повтора тогдашних событий как огня.

Подопечному было всего десять лет отроду и проник он на территорию Зоны сознательно и добровольно — в какой-то момент усилием воли переключился на уровень выше и ушел из мира людей, покинув отмершее тело. Он даже помнил причину принятия такого решения, что было показателем огромного энергетического потенциала. Мало того, мальчишка оказался на редкость послушным, но и рассудительным — он куда лучше Лускус просчитывал вероятностное развитие ситуации, не нервничал и ничего не пугался. Проблема заключалась в том, что мальчишка был катастрофически невезучим.

Рядом с ним Лускус ощущала себя как на раскаленной сковороде. Вокруг постоянно что-то случалось, причем эпицентром неприятностей был именно ее подопечный. Впрочем, с ним самим ничего особенного не происходило — все шишки валились на голову Лускус и прочих, кто так или иначе попадал в радиус действия "невезучести" мальчишки. В какой-то момент она даже пожалела, что вообще взялась за это дело, хотя за его проводку давали куда больше баллов, чем за всех ее прошлых подопечных вместе взятых. Этот мальчишка словно бы заражал пространство вокруг себя болезнью, от которой начинали страдать окружающие — поскальзываясь, они неизбежно падали в кипяток, роняли на себя тяжести, обрушивали здания и так далее и тому подобное. Лускус провела рядом всего полторы недели и успела обвариться, лишиться пальца, выбить четыре зуба, сломать ногу и несколько ребер, причем исключительно из-за редкостно неудачного стечения обстоятельств.

Несмотря на обилие проблем, они в итоге все-таки добрались до Зеркальной Башни и мальчишка прошел Врата. Лускус уже собиралась в обратный путь, но спустя полчаса пацан вернулся. Он передумал предпринимать попытку выхода за Предел, мысленно связался с сознанием Зоны и заключил договор, по которому при жизни отдавал той всю свою жизненную энергию в обмен на фактически безраздельное могущество над материей. Конечно же, на такой вызов Зона не могла не откликнуться — спустя доли секунды она явилась самолично, заставив Лускус в панике бежать.

Так она и не узнала, что же сталось с тем мальчишкой, но с тех пор начала избегать брать подопечных, рядом с которыми ее постоянно подстерегали всевозможные неприятности. Ведь так называемые "случайности" всегда являлись результатом определенной закономерности, а так как все решало сознание Зоны, то и закономерности эти происходили исключительно с ее подачи.

Сквозь все более отчетливо проступающие хищные фракталы прохода, она видела барахтающегося неподалеку Инауро. Вид у того был задумчивый, почти отрешенный. Возможно на него тоже подействовал яд неведомых подземных существ, глушащий органы чувств. А возможно, он мысленно готовился к смерти. Лускус хотела было объяснить ему правила заключения договора на перерождение — хотя бы самые основные — но быстро поняла, что не способна даже на такую мелочь. Она была не просто обездвижена, ее лишили воли, отсекли дух от тела. Она чувствовала как винтом скручивает ноги, слышала хруст выворачиваемого позвоночника, но все это происходило словно бы не с ней. Нестерпимо хотелось спать, хотя мозг работал в прежнем режиме.

"Может быть это и к лучшему? — думала она. — Может быть парню изначально предначертано сгинуть на первом же этапе и стать изыскателем? Может быть Зона запланировала так с самого начала? Может быть между Зоной и Инауро уже налажена своего рода связь, просто он этого еще не понял?.."

Когда подопечный рассказал о диалоге мусорщиков, в котором упоминалась Зеркальная Башня, внезапно материализовавшаяся посреди Белого Города, Лускус сперва не поверила, что такое вообще возможно. Она знала — Башня является статичным этапом, то есть где попало не возникает. Однако, немного пораскинув мозгами, Лускус сделала вывод, что порожденцам нет резона выдумывать подобную нелепицу. Скорей всего в зональной программе действительно что-то сбилось, и такой желанный пункт любого странника, как Башня, на доли секунды наложился поверх погруженного в сумерки Города. Ошибка системы была тут же устранена, однако порожденцы отреагировали как всегда оперативно. Увидев издали сияющий столб, они просто очумели от изумления и сразу побежали смотреть, в чем дело. Но Башня растаяла и порожденцы прошлись по ближайшим зданиям — скорее всего уже в поисках еды.

Впрочем, здесь тоже была своего рода нестыковка. Обнаружив место дислокации Лускус с подопечным, они не напали, не убили обоих на месте, даже не взяли разложенную как на выставке провизию. Просто по-тихому похитили Инауро, оттащили его на Свалку и начали поить чаем...

Нет, с миром определенно творилось что-то неладное и, вероятно, отгадка скрывалась в личности этого невзрачного худощавого паренька с рыжими волосами.

— Ой ты, господи, деточки мои дорогие! Вам небось помощь требуется?

Голос, донесшийся до слуха Лускус, был женским и звучал где-то неподалеку. От неожиданности она вздрогнула и притупившиеся было чувства начали возвращаться. Узор, разворачивавшийся перед мысленным взором, поблек и медленно закрылся, словно бутон цветка.

"Внезапная помощь со стороны", — ощущая, как стремительно холодеет в паху, поняла она.

— Ммм?!. — отплевываясь от песка, слабо промычала Лускус.

Инауро огляделся и с безразличным видом передернул торчащими на поверхности плечами.

— Какая-то монашка... Совсем рядом, сейчас позову.

— Ннннет...

— Да, помогите, пожалуйста, — негромко попросил Инауро и зевнул.

Лускус лишь засипела, мучительно втягивая в сдавленные легкие горячий воздух, и попыталась пошевелить онемевшими пальцами вывернутой правой руки. Она, как никто другой знала, что за любую помощь со стороны приходится платить слишком дорого.

— О-о, плохо ваше дело, дорогие мои, — возле них легла бесформенная тень. — Хватайтесь-ка за мой посох.

Перед запрокинутым лицом Лускус, взбив песок фонтанчиком, ударилась корявая палка с набалдашником в виде колоритной вороньей головы.

— Ее первую, — кивнул Инауро.

Лускус вяло замотала головой и закашлялась. Ситуация казалась ей хорошо продуманным фарсом. Теперь она не отвечала ни за что, она проиграла этот бой, даже не начав его, она облажалась по-полной программе. Оставалось лишь подчиниться победителю или послать все куда подальше.

— Ну-ка хватайся, лапушка, — деревянный клюв несильно заехал ей по лбу.

— Вот... дерьмо... — неимоверным усилием воли Лускус заставила себя уцепиться за протянутую палку.

— Тащу, держись крепче, — предупредила незнакомка.

Лускус задрала вверх подбородок и нащупала ту переговорным усом, но сказать ничего не успела, поскольку в ту же секунду ее резко рвануло вверх и назад. Вывернутый сустав громко хрустнул.

— Рука! — застонала она, морщась от боли.

— Терпи, дочка, — ее потянуло с такой силой, что зажатые ноги чуть не выворотило из тазовых костей.

Вытащенная до пояса, она безвольно запрокинулась на спину и увидела спасительницу. Длинное черное платье, связка бус, четок и серебряных амулетов на шее, съехавшая набок широкополая шляпа и раскрасневшееся от напряжения старушечье лицо с выразительным крючковатым носом.

"Изыскательница..." — подумала Лускус.

— Какая я тебе дочка... бабуся...

Старуха сдержанно рассмеялась и дернула сильнее — так, что Лускус вылетела из западни, чуть не оставив там ботинки, и мешком повалилась на песок.

— Теперь мальчик, — улыбнулась бабка. — Девочка моя, ты отпустила бы посох-то... — она бесцеремонно выдернула палку из сведенных судорогой пальцев.

Чувствуя себя растоптанной и униженной, Лускус с трудом отползла в сторону и попыталась подняться. Руки дрожали и не слушались, ноги были исполосованы, из тонких розовых порезов сочилась кровь, все мышцы болели, в одежду и волосы набился песок. Старуха быстро вытащила Инауро и за шкирку подтянула к себе.

— Спасибо, — меланхолично заметил тот.

— И как же это вас угораздило-то? — бабка отерла вспотевшее лицо краем подола, под которым Лускус успела разглядеть крепкие загорелые икры и огромные мужские ботинки. — Вовремя я оказалась поблизости. Еще немного и померли бы оба. Вот помнится, трое сумерек тому назад, я самолично видела, как в песке утопли трое — два мальчика и животное. Уж как они кричали... страх такой... а потом их и слышно-то не было. Лежали так на песке с открытыми глазами — ни мертвые, ни живые — и уходили все ниже и ниже. Я, когда до них добралась, только кепочка одна и осталась. Синенькая такая, — она вздохнула. — Дюны место опасное...

Лускус наморщилась, но промолчала, оттирая с лица налипший песок. Пальцы все еще слушались плохо, однако в них появилась чувствительность, сопровождающаяся неприятным покалыванием. Тело горело изнутри словно от высокой температуры.

— Вам, деточки, не помешало бы обзавестись проводником, — дружелюбно скалясь щербатым ртом, бабка села в паре метров от нее. — Негоже так, без проводника-то... да по Дюнам...

— Ослепла что ли? — не выдержала Лускус. — Я и есть проводник. Ты, бабуля, чем лекции читать, лучше бы отправлялась куда шла. Или может ждешь особых благодарностей?

Старуха изумленно всплеснула руками:

— Ах ты, батюшки святы, какая грубая девочка! Сиротка небось?

"Тупее вопрос сложно придумать", — мысленно констатировала Лускус и отвернулась.

— Уж ты, радость моя, не сердись на бабушку. В дела ваши лезть не стану. Перекушу малясь и пойду себе дальше, — старуха вытащила из большого походного рюкзака холщевый мешочек. — Да а вы сами-то сегодня кушали? У меня и бутерброды есть, и термос с кофием... Такие милые детки, молоденькие совсем, а худые как спичка.

Ей никто не ответил.

Инауро глядел в небо и, рассеянно поскрипывая песком на зубах, разминал одеревеневшие ноги.

— Я ведь не заставляю вас, ребятишки, рассказывать о вашей интимной гигиене. Зачем так напрягаться? — старуха дожевала бутерброд, стряхнула с подола крошки и аккуратно убрала опустевший мешочек на место. — Ишь ты, секретности какие. Не хотите разговаривать и не надо, — она резво вскочила на ноги. — Пойду, пожалуй. Не насиловать же вас...

Взвалив на спину рюкзак она, не прощаясь, зашагала в сторону голубеющих на горизонте неизвестных строений.

— Подождите! Нам все равно в одну сторону... — Инауро поднялся и протянул Лускус руку.

— Предатель, — сказала та и руку не взяла.

На привал они устроились уже перед самыми сумерками. Взмокший от жары, но бодрый Инауро принялся помогать старухе ставить палатку, которую та в свернутом виде таскала в своем рюкзаке. Лускус смотрела на них и думала, что какой-то слишком неудачный поход получается. Столько проблем — и все разом.

"Ну что ж, — она внимательно разглядывала подопечного, силясь разобраться в собственных сумбурных мыслях, — пусть Зона плетет свою дурацкую интрижку. У меня есть обязательства, которые я должна выполнять. И кто при этом запретит мне воздействовать на парня? Я ведь еще могу попытаться перенастроить его так, чтобы он никогда не захотел стать изыскателем..."

Старуха стянула с головы монашеский колпак, по ее плечам рассыпались длинные блестящие локоны.

"Фу ты, прынцесса, — усмехнулась Лускус и, присев невдалеке от них у карликового деревца, расшнуровала ботинки. — Еще чуть-чуть и она ему глазки строить начнет... Этим изыскателям лишь бы с кем потрахаться..."

В стремительно теряющем краски небе у самого горизонта сверкнула и тут же погасла яркая вспышка, за ней еще одна.

"Вот и новые путники пожаловали..." — с грустью подумала она.

Вдалеке тонко взвизгнула птица. Трогаться с места было опасно. По правилам так вообще следовало окопаться прямо в песке и дежурить до рассвета по-очереди. Лускус спиной ощущала подступающие сумерки. По песчаным холмам заструились тягучие бесцветные ленты, Дюны медленно обволакивало тревожное безмолвие. Сумерки еле слышно шептали на древнем, а может и вовсе никогда не существовавшем языке. Лускус помнила — когда она была совсем еще зеленой, приютивший ее старый проводник Новакулай говорил, будто бы это шепчут умершие. Те, кто не смог противостоять Зоне, кто растерял всю силу и растекся как вода. Те, кого она даже вобрать в себя не пожелала — отверженные, безликие, лишенные разума, но еще живые сознания бывших проводников, что вынуждены скользить по земле, заполнять собой ущелья и выемки в асфальте, обвивать деревья и укрывать воду. Новакулай считал, что страшнее этого ничего не может быть — и не явь, и не навь, просто мучительное недо-существование без возможности все это прекратить и просто раствориться без остатка. Лускус ему не верила, но после таких историй чувствовала легкий озноб. До сих пор под прикрытием шуршащего шевелящегося бесцветия к ней приходил тихий необъяснимый ужас, с которым не могло справиться ни забытье сна, ни даже сильнейшее оружие против страха — смех. Впрочем, сумерки так действовали на любых путешественников, в том числе и на тех, кто попросту не мог слышать рассказов старика Новака. В сумеречное время всех их словно бы прибивало к земле — даже не понимая, в чем дело, путники замирали и боялись шевельнуться, проводники становились нервными и излишне подозрительными, а изыскателей обуревала необъяснимая тоска. И только порожденные Зоной сущности будто бы оживали. Нападения в сумерки учащались во много раз, даже если путешествующие не шли по этапу. И эти атаки всегда оказывались более безумными, более кровавыми и куда более изощренными, нежели в дневное время. Словно бы сумерки окончательно сводили тварей с ума.