"Белая луна"

К корпусу, где лежала Ямай, я подошел с торца, чтобы не привлекать к себе слишком уж пристального внимания. Пришлось подождать, пока из дворика не уйдут люди — персонал больницы. Когда они, наконец, зашли в здание с чёрного хода, я перебрался через ограду. Не хотелось думать, что за мной могут наблюдать из окон.

Я полез по стене к нужному окну, цепляясь за небольшие выступы в виде кирпичиков, служивших украшением. Добравшись до четвёртого этажа, осторожно заглянул в окно. И увидел Ямай, парящую в прозрачной капсуле гравиложа. Голову скрывал мягкий на вид колпак с проводами, к телу тоже крепились провода — с помощью липучек. Рядом с гравиложем стояла врач или медсестра, проверяла показания приборов. Через минуту она ушла.

Кроме Ямай, в палате больше никого не было. Я оглядел сверху пустой больничный дворик, вскрыл окно припасенными инструментами и перелез через подоконник. В нос ударил запах медикаментов, смешанный с ионизированным воздухом. Похоже, я бездумно нарушил стерильность палаты, но отступать уже было поздно.

Сначала она показалась мне мёртвой. Нижнюю половину лица скрывала маска. Закрытые глаза ввалились, глазницы потемнели, а кожа пугала неестественной белизной. От гравиложа и колпака к сложной аппаратуре тянулись провода и тонкие шланги. Жизнь Ямай поддерживали искусственное дыхание и кровообращение. Если аппаратуру отключить, она сразу погибнет. Помнится, врач не ответил на вопрос, сможет ли её вылечить. А я, болван безмозглый, надеялся на беседу!

От острой, щемящей жалости перехватило горло. Я подошёл к гравиложу и склонился над озийкой. Скорбно прикрытые фиолетовые веки оставались неподвижными.

— Ямай, — прошептал я.

Я вовсе не ждал, что она оживет, но она ожила. Глаза открылись, жутковатый блуждающий взгляд остановился на мне. Внезапно Ямай рванулась вперёд всем телом, обрывая провода и шланги. Колпак и маска слетели. Взмахом руки озийка открыла капсулу. Я не успел отшатнуться, как Ямай, глотнув воздуха и закашлявшись, обхватила мне шею, приникла ко мне, и её тело полностью погрузилось в моё.

Испуганный, изумленный, я отпрыгнул от пустой капсулы на другой конец палаты. Из шлангов вытекала красная жидкость. Кровь, что ли? Я огляделся, но в палате никого не было. Ямай исчезла. Попискивание приборов превратилось в монотонный писк. Уже в окне я услышал за дверью топот множества бегущих ног и поспешил вылезти наружу. Я спустился вниз с завидной скоростью, и только на земле понял причину сильного физического неудобства: оказывается, я заметно прибавил в весе. Тяжело приземлившись, я разбил ладони и локти. Удивляться было некогда.

— Стоять! — проревели из окна охранники.

Через ограду я не полез, слишком отяжелел, вместо этого побежал прямо в корпус больницы с чёрного хода. Охранники из окна не могли видеть, куда я делся. Пройдя здание поперёк, я, как ни в чём не бывало, вышел с парадного хода и умеренным шагом направился к воротам, где меня ожидал флаер-такси. Уже садясь за джойстик, я увидел, как за деревьями в сумерках замелькали неясные фигуры. 'Эти, никак, по мою душу', — подумал я с беспокойством и поднялся в воздух.

Возвращаться домой было нельзя. В соседнем посёлке жил мой друг-одноклассник, можно пока укрыться у него и обдумать, что делать дальше. Может, и друг какую-никакую идейку подбросит. Несомненно, придётся сдаться властям, но очень уж не хотелось, чтобы при аресте мне намяли бока. На 'Прытком' успел насмотреться, как это делается.

Удалившись от города, я задал флаеру программу возвращения, а сам пошёл пешком через поля и перелески, удивляясь необъяснимой прибавке в весе. Существенной прибавке! Когда совсем стемнело, я устроился на ночлег прямо в траве на окраине сельского пастбища. Невдалеке на фоне звёздного неба выделялись силуэты пасущихся лошадей. Голодный, измотанный, с истёртыми ногами, я лежал на спине и равнодушно смотрел, как по небу то и дело чиркают спутники. Мерцали звезды, непривычно блёклые и редкие. Почти над головой неподвижно зависла белая метёлка далёкой кометы, да иногда вальяжно проплывали разноцветные огни невидимого в чёрном небе аэробуса. Где-то не слишком далеко шелестела автострада.

Наверняка поднялась страшная шумиха, а меня объявили в розыск. Тоню теперь замучают допросами, будто без этого нельзя обойтись. Беспрерывно подступавшая паника не давала уснуть, бороться с ней оказалось непросто. Я не имел ни малейшего представления, что скажу парням из УОБа или блюстителям правопорядка — кому посчастливится первому меня изловить. Вот ведь незадача — если поразмыслить, к другу мне тоже теперь нельзя, соучастником станет! Но ведь я никакого преступления не совершал! Влез, как пацан, в окно больничной палаты, так и что с того? И похитил представителя иноземного разума. По всему выходит, что похитил. Куда на самом деле исчезла Ямай? Я и сам ничего не понимал. Кто поверит моим россказням, если я сам себе не верю?

Звонко стрекотали ночные насекомые, с поля доносилось мирное конское ржание. А я не мог уснуть от усталости, от необычной тяжести в теле, от назойливых мыслей. Как бы мне отодвинуть их, чтобы выспаться и обдумать всё с утра, 'на свежую голову'?

Стрёкот насекомых примолк. Чей-то силуэт заслонил звезды. Быстро же меня выследили! Я было дёрнулся, но незнакомец с поразительной ловкостью вцепился мне в правое запястье, будто видел его в темноте, больно крутанул, рывком поднял меня на ноги и куда-то поволок. Я отчаянно вырывался, но противник оказался тяжёлым и жилистым. Рядом маячил второй, он даже не пытался помочь товарищу.

Меня заволокли в большой флаер с потушенными огнями. Внутри горел приглушённый свет. Машина сразу взлетела, отчего меня буквально припечатало к палубе. Флаер провалился в воздушную яму, я невольно издал утробный звук и снова попытался выкрутиться из цепких рук. И увидел прямо перед собой морду озийца. Затравленно оглядевшись, я убедился, что, кроме озийцев, в салоне никого больше не было. Да и флаер оказался не флаером, а крупным летательным аппаратом, в котором я безошибочно угадал космическую шлюпку, пусть даже и созданную нечеловеческими руками.

Бороться с озийцем, будучи безоружным — дело заведомо провальное, даже если он мельче, чем ты сам. Поэтому я перестал вырываться. Противник ослабил хватку, но продолжал удерживать, выкрутив руки за спиной. Подошёл второй озиец, и я сжался, безуспешно пытаясь прикрыть живот.

В лапе второго была раскрытая тетрадь.

— Ямайсуунмахангардвсхш, — чётко произнёс он.

Я замер и хрипло спросил:

— Что вам от меня нужно?

— Ямай. Здесь, — озиец обвёл мне пальцем грудь и живот. Что означает этот недвусмысленный жест, эти слова? Хочет меня прирезать? Будь он человеком, он бы выпустил ког... вытащил нож. Я отшатнулся, насколько позволяла хватка соперника, и покрылся липкой испариной. Озиец между тем листал тетрадь.

— Ямай внутри. Внутри.

— Во мне? Внутри меня?

— Да.

На меня смотрели светло-жёлтые ледяные глаза, лишённые всяких эмоций, заполненные чёрными зрачками — глаза умного хищного животного.

— Ты зарежешь меня, чтобы она вышла наружу?

Уши озийца шевельнулись. Не понял, что ли, что я спросил?

— Ты убить меня, а Ямай выходить, — раздельно сказал я.

— Нет. Ямай выходить сам.

От страха я с трудом вникал в смысл сказанного. Озиец зашелестел хрустящими листами. Что он там видит в полумраке?

— Ты лететь Озийих.

— Что? Какой Озийих?! — взвыл я и рванулся, но меня крепко держали.

Озиец счёл беседу законченной и закрыл тетрадь. Я огляделся в поисках выхода. Озиец, который меня держал, вытащил верёвку. Только этого не хватало!

— Я согласен. Я согласен лететь на Озийих. Не надо меня вязать.

Сказав это, я расслабился. И, как ни странно, меня отпустили. Я стал растирать затёкшие запястья, довольный хотя бы тем, что не придётся маяться с завязанными руками. Выглянул в иллюминатор. Шлюпка летела на бреющем полёте, едва не касаясь верхушек деревьев, чернеющих внизу. 'Хотят отлететь подальше от космопорта, чтобы в случае чего оторваться от погони', — подумал я. Лес внизу кончился, потянулась полоса тумана, под которым явно скрывалась вода. Край здесь озёрный, я хорошо знал его с детства. Оторвавшись от иллюминатора, я осторожно стал осматриваться в иноземной шлюпке. Люк в озийском судёнышке открывался просто, допотопными рычагами с несложным механизмом. Лететь туда, где сейчас восстание? Шли бы вы в баню, господа эксплуататоры!

Я метнулся к люку, рванул рычаг и бросился в проём. Вскрикнул от острой боли в лодыжке: кто-то успел полоснуть когтями ногу. Видать, задержать хотели.

Полёт длился, наверное, всю жизнь. Когда я влетел в туман, то не удержался, заорал от страха. Поэтому в воду вошёл без капли воздуха в легких и сильно отбил бок. Я отчаянно заработал руками и ногами, торопясь всплыть.

Всплывал тоже невыносимо долго, успел хлебнуть воды, пока, наконец, не вырвался из водного плена. С хрипом втянул в себя вожделенный воздух, закашлялся, и принялся жадно дышать. Голова кружилась, острой болью резало поцарапанную ногу, ещё сильней болел отбитый бок. Первое, что я услышал — приближающийся звук невидимой шлюпки, характерное 'так-так-так', довольно тихое. Видно, на поле я всё-таки задремал, раз прослушал его. Над водой стоял туман, берегов из-за него видно не было. А ещё я обнаружил, что держаться на воде стало сложно — сказывался увеличенный вес тела.

С какой же стороны берег?

На шлюпке зажгли прожектор или что там у озийцев вместо него, в туман упёрся широкий луч. Вряд ли они что-нибудь разберут в тумане, но луч, скользящий совсем недалеко, сильно меня нервировал. Я рассудил, что озёра здесь небольшие, и в какую бы сторону я ни поплыл, до берега как-нибудь доберусь. И я поплыл. Луч накрывал меня дважды, но следовал дальше, не останавливаясь.

До берега я доплыл нескоро, вконец выдохся и долго лежал в траве на берегу, отдыхая. Шлюпка к тому времени погасила прожектор и куда-то убралась.

Я заполз выше на берег и уснул.

Проснулся я оттого, что сильно замёрз. Светало. Разжечь бы костёр, но это было рискованно. Кошмарно хотелось есть. Ну, и куда теперь? По-хорошему, надо прекратить пороть горячку и сдаться в руки полиции или УОБа. Правда, за россказни могут запросто сдать в психушку, только пусть сначала поставят на весы и объяснят, почему крупный, но поджарый человек весит полтора центнера или около того.

Бежать и прятаться от всего мира невозможно, да и смысла нет. Всё равно найдут. К тому же я не знал, в каком качестве числюсь теперь в правоохранительных органах. Появилась надежда, что мои соотечественники разберутся во всём, да и вины за собой я не чувствовал. Со слов озийца выходило, будто Ямай теперь во мне, и это подтверждал гротескно возросший вес. Кто бы ещё объяснил, как такое возможно! Вряд ли удастся избежать медосмотров, которые я на дух не переносил и ещё не забыл последнего. А может, и посадят, и тогда — прощай космос.

Перебрав все возможные варианты, я набрал домашний номер.

Едва заслышав мой голос, Тоня закричала:

— Юра, ты где? Тебя все ищут! Куда ты запропастился? Что случилось?

— Я на озёрах, где-то на юго-западе от Лит-Латая. Всё в порядке. Кто меня ищет, Тоня?

— Да все! Из артели, с медцентра, уобовцы, вечером полиция приходила, протокол составила. Юра, ты там ничего не натворил? Я спрашивала, в чём тебя обвиняют, мне сказали, что пока ни в чём, просто нужно задать несколько вопросов. Юра, что случилось?

— Ничего особенного, Тонь. Ты можешь забрать меня отсюда? Встретимся, и я всё тебе расскажу.

— Сейчас прилечу. Как ты там, здоров ли?

— Да всё нормально, Тонь. Голодный только, как стая волков. Прихвати там перекусить чего-нибудь.

Я оставил на телефоне ориентирующий сигнал, связавший нас с Тоней, словно ниточка. По этой ниточке она меня отыщет. Потом осмотрел царапины на лодыжке. Полосы хоть куда, глубокие, болезненные. На следы от когтей не похожи: будто ножом полоснули трижды. Потом задрал рубашку и оглядел отбитый водой бок. Ничего особенного, только болит.

Порыскал в округе, нашёл съедобную ягоду, дикий лук, забросил в рот гусеницу. Больше поживиться было нечем.

Вместо Тониного флаера на сигнал явилась озийская шлюпка. Едва её завидев, я сиганул в лес. На бегу отключил сигнал, чтобы Тоня не нашла это место. Я тяжело бухал ногами по лесной подстилке, хромал, перелезал через валежник, часто запинался и падал. Ох, Ямай, тяжело с тобой бегать, да ещё с пораненной ногой...

Очень скоро я услышал погоню. Несколько человек — нет, озийцев — обходили меня с двух сторон, забирая в клещи. Челюсти погони сжались, я оказался в западне и остановился, прижавшись спиной к стволу дерева. Лёгкие горели, во рту стоял привкус крови. Ко мне медленно подходил озиец, вытянув вперёд раскрытые ладони.

— Ямай, — с трудом проговорил он. — Нужно дом, Озийих. Она выйдет. Ты хранить Ямай. Нужно Озийих.

Загнали таки! Не хочу я лететь на Озийх! У меня семья, у меня первый рейс на носу! У меня лицензия на перевозку пассажиров и невыплаченные кредиты. У меня красавица завтра сойдет со стапелей ремонтного цеха!

— Свет клином сошёлся на Озийихе, что ли? — выкрикнул я. — Выйдет Ямай и здесь, что ей сделается!

И тут я подумал: а каким, собственно, боком она из меня выйдет? Тысяча чертей, куда ж мне деваться?!!

Озиец вытащил тетрадь и протянул мне:

— Это Ямай.

В каком-то затмении, запалённо дыша, я принял тетрадь из его рук и раскрыл. Страницы были исписаны мелкой угловатой вязью.

— Ямай, русский язик. Ямай изучать русский язик.

Тетрадь Ямай? Её почерк? Я поднял взгляд на озийца и спросил:

— Кто ты?

— Отец Ямай.

Это было неожиданно. Я осторожно вернул тетрадь.

— Ты должен беречь Ямай. Ты должен знать язик озий. Мы беречь тебя.

В чем-то он был прав, но я не видел причины, почему я не могу находиться на Лит-Латае.

— Но с Ямай и здесь ничего не случится! Как только она 'выйдет', её сразу отправят домой, — возразил я и повторил, чтобы меня поняли наверняка:

— Ямай отправят на Озийих. Сразу. Здесь её тоже будут беречь.

Отец Ямай с досадой фыркнул. Я почувствовал слабый укол в шею. Ноги подкосились, и я, удивляясь, упал на землю.

Я даже не понял, что какое-то время спал. Обнаружил себя лежащим на чём-то твёрдом и с изумлением оглянулся, отчего перед глазами поплыли переборки озийской шлюпки.

— Где я?

Сидящий рядом на скамье озиец положил мне на грудь знакомую тетрадь:

— Учи озий.

От перегрузки лёгкие работали с трудом. Я кое-как подтянулся к иллюминатору и убедился, что шлюпка вздымается в космос, а за ней, похоже, гонятся: за кормой, как на привязи, следовали огни. Горба Лит-Латая с этой стороны видно не было.

— Всё-таки ваша взяла, — произнёс я, не в силах смириться с происшедшим. Отсюда не удерёшь. — Я могу поговорить с женой?

Пришлось повторить дважды, чтобы озиец понял.

— Ты должен говорить. Ты всё говорить. Объяснить власти.

Я ещё и с властями должен договариваться! Обойдётесь.