Милая любовь. Ознакомительный фрагмент

— Только не начинайте! — засмеялась я, выставив перед собой раскрытые ладони. — Опять этот ваш жуткий психоанализ?

— О чем вы? — невинно осведомился учитель. — Я лишь интересуюсь вашим мнением.

— Окей, — сдалась я. — Задавайте.

— Так быстро? — забавно округлил глаза учитель. — И никаких долгих препирательств, ругани и прочего?

— Не такая уж я скандалистка, — решила вступиться я за себя. — Я лишь защищаю свое личное пространство, в которое вхожи лишь очень близкие люди...

— Например? — вздернул одну бровь Арсений Валерьевич.

— Э... — я закатила глаза. — Ну...

— Серьезно? Нет ни одной близкой подруги? Парня?

— Ромка из 11 "Б", — нашлась я.

— Да? — удивился учитель. — Не знал, что вы дружите.

— Мы с ним почти как брат и сестра. Вместе ходили в детский сад, играли в одном дворе...

— И что он говорит о вашем... кхм... мировоззрении?

— Эй! Вы считаете, я — чудачка?

— Я этого не говорил. Я лишь пытаюсь понять, почему вы такая...

— Неуравновешенная?

— Нет...

— Закомплексованная?

— Нет...

— Уродка?

— Вы считаете себя уродкой? — нахмурился учитель, глядя на меня. — Вы это серьезно?

— Ну... Вообще-то я не особо на этом заморачиваюсь...

— Что именно вы считаете в себе неидеальным? — изобразил учитель в воздухе кавычки.

— Э... А это действительно так важно обсуждать? — поинтересовалась я, пытаясь прикрыть юбкой голые колени.

— Ноги? — проследил за моими действиями учитель. — И что в них не так? — спросил он, без стеснения разглядывая мои острые коленки.

— Они же тощие, — краснея, пробормотала я. — И кривые...

— Хм... — задумался учитель. — По мне — так очень красивые стройные ножки.

— Это в вас говорит учитель или?..

— Учитель, Мила, — засмеялся Арсений Валерьевич. — Я прежде всего для вас учитель. Даже не думайте разглядеть во мне мужчину.

— Это довольно сложно, — скривилась я, — если учесть, что мужское в вас так ярко выражено.

— Не понял?

— Ну... Ваша внешность... — я смущенно замолчала. — Она просто кричит о том, что вы мужчина. Вы ходите в тренажерный зал?

— Нет. Бегаю по утрам, иногда катаюсь на велосипеде...

— Арсений Валерьевич, — позвала его одна из воспитательниц — довольно симпатичная хрупкая блондинка, весь ужин не спускавшая с учителя восторженных глаз, — можно вас на минутку?

— Да, конечно.

С каким-то смешанным чувством я наблюдала за тем, как девушка — на вид ей было лет двадцать пять, не больше — о чем-то воодушевленно рассказывает Арсению Валерьевичу, бурно жестикулируя и очаровательно улыбаясь, а тот, склонив на бок голову, внимательно ее слушает. Вот он рассмеялся, обнажив в улыбке ровные белые зубы, в уголках глаз стали заметны лучики морщинок, и мне вдруг захотелось схватить его за руку и увести оттуда, подальше от всех этих охотниц за его телом и сердцем. Ему нужна другая женщина — умопомрачительно красивая, такая же умная, как и он, забавная, добрая... сексуальная...

Черт! Да он флиртует с ней. Я заметила, как взгляд Арсения Валерьевича спустился на ее губы. Интересно, о чем он в этот момент думает? Представляет ли он ее голой?

Я тряхнула волосами и отвернулась. Две перепачканные в сахарной пудре мордашки восхищенно глядели на меня. Я помахала им рукой. Маша с Сашей заливисто рассмеялись и, подбежав ко мне, вскарабкались на скамейку, на которой я сидела.

— Вкусно? — спросила я, показав взглядом на посыпанную сахарной пудрой булочку в руке Саши.

— Ага, — кивнул мальчик и протянул булочку мне. — Ня!

— Ты это мне, Саша? — спросила я, скрывая за улыбкой слезы. — А как же ты?

— Я уже объелся, — заулыбался малыш. — И Маса тоже.

Он посмотрел на сестренку, и та также протянула мне свою половинку булочки.

— Ой, Машенька, спасибо. И тебе, Саш, спасибо.

Я запихала булочку в рот и, глотая слезы, хлебнула компота. Застрявший в горле ком никак не рассасывался. Я закусила губу.

— Алсений Валельевич лубит Светлану Алексанловну, — восхищенно произнесла Маша, во все глаза глядя на учителя и его собеседницу.

— Нет! — упрямо замотал головкой Саша. — Он лубит Милу, — показал он пальчиком на меня.

— Почему? — вопросительно посмотрела на брата Маша. — Она чужая и маленькая.

— Она доблая. И... она знает, где Миса.

— А вы знаете, где наса мама? — ни с того ни с сего спросила Маша.

Я запаниковала.

— Э... Я... Дело в том, что...

— Нет, Маша, — опустился рядом с нами Арсений Валерьевич. — К сожалению, Мила не знает, где ваша мама.

Я вздрогнула при звуке его голоса, обернулась и встретилась с все понимающим взглядом учителя.

Это было невыносимо!

Почувствовав, что вот-вот разрыдаюсь, я поспешно попрощалась с малышами, выбежала из столовой, преодолела длиннющий коридор и, оказавшись на улице, опустилась на ступеньки возле входа в здание. Меня колотило крупной дрожью.

Да что со мной такое? Где мое привычное хладнокровие? Эти мальчик с девочкой словно вывернули мою душу наизнанку и заставили чувствовать то, что я упорно пыталась спрятать далеко-далеко в подсознании.

— Мила? — тронул меня за плечо Арсений Валерьевич. — С вами все в порядке?

— Нет! — вспылила я. — Не в порядке! Что за хрень вы устроили? Зачем вы меня сюда притащили? Это что, попытка разжалобить меня? Сделать другой? Хотите вытащить наружу все то дерьмо, что во мне накопилось? Но для начала нужно было спросить меня — хочу я этого или нет! Я не подопытный кролик, чтобы вы испытывали на мне свои чертовы методики. Или вы таким образом завоевываете любовь этих детей? Притащили меня, чтобы развлечь их, а заодно и себя?

— Мила, остановитесь, — обхватил Арсений Валерьевич меня за плечи. — Я не хотел ничего подобного. Я лишь... пытался помочь вам отвлечься. Смерть отца подкосила вас, лишила стимула любить и дарить добро людям. Хотите верьте, хотите — нет, но я чувствовал тоже самое, когда умерла Женя. Я возненавидел весь мир. Стал черствым сухарем, презирающим все и вся. Я думал, что больше никогда не полюблю. Но однажды, благодаря очень хорошим людям, я оказался здесь, среди этих детей. И я вдруг понял, что этим беззащитным существам еще хуже, чем мне. И что мир — это больше, чем я и мои страдания. Оказалось, что я еще нужен кому-то, что я не бесполезен, что со смертью любимой девушки жизнь не закончилась. И я... начал действовать. Я победил эгоиста, который сидел во мне все это время. Любовь — вот что делает нас людьми. Я убеждаюсь в этом каждый раз, когда вижу счастливые улыбки этих брошенных детей, слышу их радостный смех... Я надеялся, что вы почувствуете нечто похожее. Мне жаль, что я... вновь причинил вам боль.

— Вы не виноваты, — опустила я голову. — Я действительно испытала все, о чем вы сейчас говорили. Наверное... мне нужно время, чтобы все хорошенько обдумать и понять, кто я на самом деле — черствая эгоистка или... девушка, утешающая малышей, потерявших плюшевых мишек.

Я увидела, как разгладились черты на хмуром лице Арсения Валерьевича. Он улыбнулся и, вдруг притянув меня к себе, обнял.

— Вы не возражаете? — услышала я его насмешливый голос. — Я просто не могу по-другому выражать свои чувства.

— Я очень даже за, — уткнулась я носом в его грудь. — Тем более, что это кое-что подтверждает.

— Что именно? — отстранился учитель.

— Что вы в меня влюблены, — насмешливо изогнула я бровь.

— Как обстоят дела с оценками? — поинтересовалась мама на следующее утро, разливая в большие глиняные кружки кофе. — Арсений Валерьевич по-прежнему занимается с тобой?

— Да. — Я сделала глоток свежесваренного ароматного напитка. — Ты была права насчет него. Он потрясающий!

— Даже так? — как-то странно посмотрела на меня мама. — Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет. А что, должна?

— Вы вчера с ним ездили куда-то. Я видела, как ты выходила из такси, — добавила она, заметив мою приподнятую бровь. — Где вы были?

— Да так, — небрежно бросила я. — Арсений Валерьевич решил показать мне мир.

— Мир? — нахмурилась мама. — А поконкретнее?

— Мы ездили на выставку картин, — выпалила я первое, что пришло на ум.

— Какого художника? — поинтересовалась мама с видом знатока, коим она и являлась на самом деле.

— Молодого и креативного. Ты вряд ли его знаешь.

— Мила, скажи честно, я должна беспокоиться за тебя или у тебя все под контролем?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты слишком много времени проводишь с Арсением Валерьевичем...

— Мама! — воскликнула я изумленно. — Мы просто занимаемся! Если мы не будем проводить время вместе, как же я смогу наверстать все, что упустила за последние два года? Мама, все хорошо, — поспешила я успокоить ее. — Не беспокойся за меня.

— Точно?

— Точно, — улыбнулась я. — Подай мне, пожалуйста, вон тот тост. И джем. Спасибо.

Уж очень противоречивые чувства я испытывала после нашей поездки в дом ребенка, чтобы разобраться в них вот так сразу. Но один вывод я все же сделала: Арсений Валерьевич с каждым занятием переставал быть для меня просто учителем. Любила ли я его? Вряд ли. Но я по-настоящему восхищалась им. Он был потрясающим собеседником — умным, эрудированным, тактичным, с прекрасным чувством юмора. Мне было жутко интересно с ним общаться, узнавать от него что-то новое. Но за свою болтливость я все же поплатилась. С тех пор, как я в шутку намекнула, что Арсений Валерьевич испытывает ко мне какие-то чувства, мы перестали говорить на отвлеченные темы, тем более не затрагивали личное — все сугубо по делу. Однажды я попыталась узнать у него, как дела у Маши с Сашей, на что Арсений Валерьевич ответил чрезвычайно односложно и тут же ловко перепрыгнул на другую тему.

Хм. И кто меня за язык тянул? А ведь я лишь хотела увидеть его реакцию на мои провокационные слова, в результате чего натолкнулась на нахмуренные брови и маску вместо лица. По дороге домой мы практически не разговаривали. Арсений Валерьевич проследил, чтобы я вошла в подъезд, и только после этого велел таксисту ехать дальше. Я в этот момент вышла на улицу и наблюдала, как машина скрылась за поворотом.

Сумбур в голове необходимо было упорядочить, и я решила позвонить Ромке.

— Как дела? — поинтересовался первым делом Ромка, после чего ему пришлось выслушать сбивчивый рассказ о бедных сиротках, учителе и запутанном клубке вместо мозга.

— У тебя — что ни день, то приключение! — восхитился Ромка. — Вы целовались?

— Что? — едва не подавилась я жвачкой. — Ты меня внимательно слушал? Он всего лишь обнял меня...

— А он делал попытку поцеловать тебя? — продолжал насмешничать Ромка.

— Я кладу трубку, — предупредила я сквозь зубы.

— Хорошо-хорошо. Не целовал и ладно. И по какому вопросу ты хочешь услышать мое мнение?

— Как думаешь, Ром, я... влюбилась? — смущенно спросила я.

Уж Ромка знает меня, как никто другой. Он должен заметить в моем поведении даже мельчайший намек на влюбленность или что-то в этом роде.

— Не думаю, — немного подумав, ответил Ромка. — Но велика вероятность, что очень скоро это произойдет.

— И что мне делать? — простонала я. — Я еще после Темного не отошла. Не уверена, что потяну безответную любовь к учителю.

— Откажись от занятий, — дал резонный совет Ромка.

— Не могу. У меня с матерью договоренность, что я исправлю оценки. А русский и литература у нее в приоритете.

— Еще и с Катькой поспорила, — сокрушенно напомнил Ромка. — О чем ты думала, подруга? Без потерь тебе не выпутаться. В любом случае, тебе придется от чего-то отказаться.

— Ты прав, — согласилась я с его словами. — Я должна сказать Катьке, что проиграла...

— И выплатить ей тысячу долларов? Ты в своем уме?

— А что мне еще остается?

— Подтянуться по предметам, соблазнить учителя и... жить с разбитым сердцем.

Я закусила губу. Пари с Катькой теперь не казалось такой уж хорошей идеей. Но выбора у меня не было. Иначе я потеряю все: возможность учиться в мастерской Марининой, долгожданную самостоятельную жизнь... Да и где взять тысячу долларов, чтобы расплатиться с Катькой?

Выходит, я оказалась загнана в угол — и всему виной мое безудержное желание жить отдельно от матери, стать независимой...

Что ж, за независимость испокон веков приходилось бороться. Такова плата за свободу. И я готова была ее заплатить. Но действовать необходимо решительно. Второго шанса у меня не будет. Или сейчас — или никогда.

В это утро я минут двадцать крутилась перед зеркалом, примеряя то одно, то другое. В итоге остановилась на новой джинсовой мини-юбке, белоснежном пуловере и бежевых замшевых сапожках. Вид обтянутых белыми колготками ног уверенности не прибавил. И как только девчонки ходят в подобном? Но переодеваться уже не было времени, и я выскочила на улицу, впопыхах запихав в ранец блеск для губ и тушь. Я была, что называется, во всеоружии.

Мое приподнятое настроение не испортило даже сочинение по литературе. Я строчила в тетрадке, искоса поглядывая на странно задумчивого Арсения Валерьевича. Встретившись со мной взглядом, он поспешно отвел глаза.

Хм. Что-то тут не так.

Я дождалась, пока все сдадут тетради и выйдут из класса, по-кошачьи плавно поднялась со своего места и, соблазнительно виляя бедрами, подошла к столу учителя.

— Арсений Валерьевич, — с придыханием произнесла я, облокотившись о стол руками.

— Да, Мила? — поднял голову учитель.

— У меня к вам предложение.

Скользнув по мне взглядом сверху вниз, Арсений Валерьевич неожиданно нахмурился и вновь склонился над журналом.

— Слушаю вас, Мила.

Я разочарованно закусила губу. Такого я не ожидала. Но отступать не в моих правилах.

— Я бы хотела повидать Сашу и Машу. Мы могли бы...

— Нет, Мила, — резко перебил учитель. — Это невозможно.

— Почему? — сглотнула я.

— Потому что та поездка была ошибкой. Я позволил себе слишком многое в отношении вас. Больше такого не повториться.

— Но... что предосудительного в том, чтобы вновь навестить этих очаровательных малышей? Они меня уже знают. Я могу почитать им что-нибудь...

— Мила, еще раз повторяю: мы никуда больше с вами не поедим. Ни в дом ребенка, ни куда-либо еще. А теперь извините меня, мне нужно работать. Оценки за сочинение я оглашу на следующем уроке.

Словно в ступоре я наблюдала за тем, как он своим ровным каллиграфическим почерком выводит в журнале оценки, перелистывает длинными пальцами страницы, как при этом слегка морщит лоб или трет переносицу, и чувствуя, как глубоко внутри во мне растет раздражение.

— Да кем вы себя возомнили? — не выдержала я, стукнув по столу ладошкой. — Сначала вы лезете мне в душу, задаете дурацкие вопросы, пытаясь нарисовать для себя мой психологический портрет, а когда я наконец иду вам на встречу, вы вот так просто отталкиваете меня? В этом заключается ваша методика?

— Мила, — устало произнес Арсений Валерьевич, — мне жаль, что все выглядит именно так. Но у меня были чистые намерения. Порой желание помочь вылезает боком. И я еще раз убедился в этом на вашем примере. Теперь вы возомнили обо мне... черт знает что. Я устал что-либо доказывать вам...