Милая любовь. Ознакомительный фрагмент

— Простите, Мила. Я не хотел задеть ваших чувств.

— Оно и видно. — Я запихала учебники в рюкзак и встала. — Всего хорошего, Арсений Валерьевич.

Учитель поднялся вместе со мной.

— Мы еще не закончили, Мила...

— Не знаю, как вы, но я закончила. Спасибо за помощь.

— Мне завтра ждать вас?

— Не уверена, что смогу, — буркнула я. — У меня дела.

— Мила, — учитель обогнул стол и встал напротив меня, скрестив руки на груди, — вы уже не ребенок. И неоднократно мне это доказывали. Так ведите себя соответственно. Я прошу прощения, если обидел вас или перешел границы. Мне действительно жаль. Так вы придете завтра?

— Я же сказала, у меня дела.

У двери я обернулась. Учитель по-прежнему смотрел на меня.

— Я приду послезавтра, можно?

Арсений Валерьевич молча кивнул. Я вышла.

Ох, до чего же я ненавидела эти анализы произведений! Арсению Валерьевичу было интересно узнать, о чем я думаю. А мне было невыносимо тошно. И страшно. Много еще всякого дерьма накопилось в душе, и эти размышления о человеческих отношениях, о правильности и неправильности тех или иных решений поднимали всю эту черноту на поверхность.

Отрицать не буду, мне нравилось анализировать что-то вместе с учителем, спорить, приходить к каким-то выводам... Но когда речь заходила обо мне самой, я замыкалась. Я доверяла Арсению Валерьевичу, за этот месяц мы неплохо с ним поладили. И все же... подпускать его слишком близко я не хотела. Моей целью было соблазнить его, а не стать другом. Дружба могла только все испортить. Разбивать сердце учителя я также не собиралась. Поэтому ставку ставила на физическое влечение. Один страстный поцелуй — и пари выиграно. И граница дозволенного не нарушена.

В назначенный день я заявилась к Арсению Валерьевичу, задержавшись на пол часа. Специально. Иллюзий на мой счет у него быть не должно.

Учитель молча следил за мной, пока я входила в класс, закрывала дверь, скидывала джинсовую куртку. Немного погодя он спросил:

— Что-то случилось, Мила? Раньше вы не опаздывали.

— Я забыла... Вылетело из головы. Простите.

Арсений Валерьевич, прищурившись, посмотрел на меня. Затем отвел взгляд, стал рыться в каких-то бумагах.

— Ничего. Мы начнем, если вы не возражаете. У меня мало времени.

Я села за парту, достала из ранца учебник, как бы нечаянно выронив упаковку презервативов. Подняла голову и наткнулась на напряженный взгляд учителя.

— Упс! — с наигранным смущением хихикнула я и быстро убрала презервативы обратно в рюкзак.

— Мила, что происходит? — скрестил учитель на груди руки.

— О чем вы? — удивленно похлопала я ресницами.

— К чему весь этот цирк? Вы хотите, чтобы у меня сложилось о вас определенное мнение? Можете не утруждаться. Я уже сделал кое-какие выводы.

— Боюсь, они ошибочны, — нахмурилась я. — Вы меня совершенно не знаете.

— Такую, как сейчас, да. Но я знаю другую Милу — умную, добрую, отзывчивую, чуткую к чужим страданиям... безмерно скучающую по отцу.

— Вы. Меня. Не знаете, — повторила я раздельно, вперив в него злой немигающий взгляд. — И увольте, черт возьми, этого вашего психолога, который сидит внутри вас и так и норовит залезть мне в душу. Кто вы такой, чтобы совать нос в мою личную жизнь? Вы — учитель. Вот и учите. Со своими тараканами я разберусь сама.

— Мила, я всего лишь хочу помочь вам. Чисто по-дружески...

— Вы мне не друг! — почти выплюнула я. — И засуньте эту свою помощь знаете куда?! — выкрикнула я в сердцах и, вскочив на ноги, стала запихивать тетради обратно в рюкзак. Меня трясло.

— Сядьте, Мила, — услышала я стальной голос учителя, но даже бровью не повела. — Я сказал, сядьте! — неожиданно ударил он кулаком по столу и рявкнул так, что я невольно опустилась на стул, не спуская с него глаз. Таким Арсения Валерьевича — с тяжелым взглядом и бурно вздымающейся грудью — я видела впервые.

— Еще раз вы повысите на меня голос, и я вышвырну вас из школы. И плевать мне, кто у вас мать. Понятно вам?

Я молчала, закусив губу.

— Мила, я не слышу вас, — недобро вскинул он брови.

— Я поняла вас, — опустив голову, пробормотала я. — Что-то еще? — не удержалась я от сарказма.

— Откройте учебник на семьдесят седьмой странице, ознакомтесь с биографией Антона Павловича Чехова, через минут десять мы обсудим ее совместно. А затем вы сделаете анализ одного из трех его рассказов. Вы должны были прочитать их дома. Все. Приступайте.

Я открыла было рот, чтобы извиниться, но в этот момент мой взгляд упал на засушенную лавандовую веточку, торчащую из томика Шекспира, затем я посмотрела на сурово сжатые губы учителя, задумчивые складки на лбу, лучики морщинок в уголках глаз, и, закусив губу, опустила голову, пытаясь сосредоточиться на биографии Чехова. Нет. Все правильно. Арсений Валерьевич должен меня ненавидеть и презирать. Я не заслуживаю его симпатии, тем более дружбы. Я гадкая. Я спорила на него и собираюсь выиграть в этом споре. Так что... пусть он считает меня капризной выскочкой, невоздержанной идиоткой, кем угодно. Тогда я не разобью его сердце, когда толкну на то, на что он вряд ли был бы способен в других обстоятельствах.

Я углубилась в чтение и не заметила, как пролетел... час. Кажется, учитель давал мне десять минут... Я бросила взгляд на Арсения Валерьевича — он сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел в окно. Вид у него был отрешенный, задумчивый. Интересно, о чем он думает? Его девушка... сниться ли она ему ночами? Помнит ли он ее черты, смех, улыбку? Любит ли он ее еще? Или ее место заняла другая?.. Хм. А это необходимо выяснить. Если он встречается с кем-то, то соблазнить его будет сложнее.

— Арсений Валерьевич... — позвала я.

— Да? — учитель обернулся.

Черт! И как же мне об этом спросить? "Арсений Валерьевич, а у вас есть девушка?" Бред.

Учитель по-прежнему ждал, вопросительно глядя на меня. Пришлось экстренно шевелить извилинами.

— Эээ... Я давно думала... Вот вы любите Шекспира... Ведь он преимущественно писал о любви, не так ли? А что такое любовь в вашем понимании?

Арсений Валерьевич улыбнулся, слегка прикусил губу — ох как эротично это выглядело.

— С чего вдруг вас заинтересовало мое мнение?

— Ну... Ценитель любовной лирики, как мне кажется, должен разбираться в этом как никто другой. Или это не так?

— Это не так, Мила. Не совсем так. Я люблю сам слог Шекспира, восхищаюсь тем, как талантливо и — на первый взгляд — легко ему удается передавать чувства и делать это потрясающе красиво, необыкновенно изысканно и тонко. Любовь же — чувство определенно сложное, так просто его не объяснишь словами. Возможно, будь я Шекспиром, сделать это было бы намного легче. Но я не поэт. И любил в своей жизни я лишь однажды... Так что, как видите, я не специалист в подобных вопросах.

— Неужели... вы любите до сих пор ту девушку? — не удержавшись, спросила я и заметила, как сжалась его челюсть, а на скулах задвигались желваки.

— Мила, давайте оставим мою личную жизнь в покое. Я не должен был тогда обсуждать это с вами. Просто... мне казалось, что я смогу помочь вам, поделившись своим примером. Но как оказалось, это была плохая идея. Мы все разные и каждый по-своему переживает свое горе...

— Что вы хотите этим сказать? — перебила я его. — Что смерть отца сделала меня... такой?

— А вы считаете, что она никоим образом не повлияла на вас? Тогда это самообман.

— Ничего вы не знаете обо мне! И предположения ваши высосаны из пальца. Можно подумать, смерть вашей девушки никак не повлияла на вашу жизнь. Да, вы не ожесточились, не возненавидели весь мир, но вы... один. Вы так никого и не полюбили.

— Я не говорил, что с тех пор я не изменился. Да, я один, но я не одинок. И я не виню в ее смерти других. Никто не виноват в том, что она умерла.

— Возможно... Но ведь они есть, а ее... нет. Неужели вы можете с этим смириться?

— Уже смирился. И вы смиритесь, Мила. Так будет лучше...

— Вы обещали, что мы съездим куда-то, — перевела я на другую тему, эта была слишком болезненной для меня. — Так мы поедим или нет?

Арсений Валерьевич улыбнулся.

— Завтра. Если вы не опоздаете.

— Окей, — принялась собираться я. — Буду в назначенное время.

Вечером мы сидели с Ромкой в баре и пили пиво. Мое угрюмое лицо сподвигло его на проповедь.

— Милка, у тебя голова на плечах есть? Чем ты думаешь? Откуда у тебя такие деньжища?

— Ага. И ты туда же. То Ксюха не верила в меня, теперь ты сомневаешься в моем успехе. Я что, когда-нибудь нарушала свое слово? Или не добивалась того, чего хотела? Ты помнишь хоть один случай, когда я сдалась? Или проиграла?

— Темного, например, ты потеряла, — вздернул одну бровь Ромка.

— Не теряла я его. Я сама от него отказалась — такова уж была плата за мое счастливое будущее здесь, в этом городе.

— Да помню я. Только ты почему-то не выглядишь счастливой. И Темный твой ходит мрачнее тучи. Может, ты ошибалась на его счет? Может он не так уж ветрен?

— Горбатого могила исправит. Ром, ты только не начинай, ладно? Смешно слышать это от тебя. Ты же первый твердил мне, что у Темного только одно на уме. Что на большее он не способен. Говорил или нет?

— Говорил, — кивнул Ромка.

— Вот видишь. Я всего лишь обезопасила себя. Копии сердца у меня нет — на случай, если это разобьется. Поэтому альфонсов и бабников я обхожу стороной...

— Неужели? — влез в наш разговор непонятно откуда взявшийся Темный. Его глаза опасно сверкали. — Значит, использовать альфонса в своих целях ты не брезговала, а тут вдруг стала разборчивой, да?

— Темный, — насупился Ромка, — иди, куда шел. У нас с Милой серьезный разговор.

— Ну да, — ухмыльнулся Темный. — Размышляете, кого еще одурачить? И кто же твоя очередная жертва, Мила? Арсений Валерьевич? Этот педик в галстуке?

— Выбирай-ка выражения! — оскалилась я. — Он — не педик! Понятно тебе? И не твое дело, кого я собираюсь охмурить. Тебя это ну никак не касается.

— Ах, так мы значит уже осведомлены о личной жизни учителя? — ехидно протянул Темный. — Это он сказал, что к меньшинствам не относится или тебе удалось проверить это на собственном опыте?

— Пошел к черту! — выругалась я, вскочив на ноги. — Не желаю тебя больше видеть!

— Сядь, Мила, — угрожающе навис надо мной Темный. — Не вынуждай меня применять силу.

— Ты чего, Темный? — встал из-за стойки Ромка.

Побледнев, я встала между ними, удерживая на вытянутых руках.

— Ром, — повернулась я к другу, — у Темного, похоже, ко мне разговор. Давай созвонимся в часиков десять, хорошо?

Ромка молчал — лишь, набычившись, глядел на Темного, с силой сжимая кулаки.

— Ром! — умоляюще позвала я. — Пожалуйста.

— Ты уверена? — спросил он сквозь зубы.

— Уверена. Темный не причинит мне вреда. Ты же знаешь, я умею за себя постоять.

— Ладно, — сдался Ромка. — Только обязательно перезвони. Я хочу знать, что с тобой все в порядке.

— Хорошо. Позвоню.

— Какая забота! — иронично протянул Темный, когда Ромка ушел. — Мила, уж не влюблен ли в тебя этот рыцарь в кедах?

Я вновь села за барную стойку и взялась за запотевший бокал с пивом.

— Говори, что хотел, Темный. И уволь меня от своих ироничных высказываний и замечаний. Без тебя тошно.

— Что так? — склонился ко мне Темный. — Учитель не дает? Ладно, я пошутил, — тут же выставил он вперед раскрытые ладони, останавливая вспыхнувшую меня. — Я серьезно. У тебя что-то случилось?

— Ты последний человек, Темный, с кем я буду обсуждать свои проблемы, — огрызнулась я и сделала большой глоток пива. — Уйми свое любопытство и говори уже, что хотел. 5dd> — Окей. Как знаешь. У меня к тебе дело на миллион. Готова отдать должок?

— А я тебе что-то должна? — округлила я глаза. — Не знала.

— Ну ты даешь, Милка! Или ты забыла, как я помог тебе? С матерью. Ты хотела, чтобы она поверила в нашу с тобой любовь. Я сыграл свою роль на отлично, тебе не кажется? И теперь ты мне должна. Услуга за услугу, не так ли?

— И что тебе от меня нужно? — спросила я упавшим голосом, догадываясь к чему он клонит.

— О, Мила, — насмешливо изогнул он бровь, — я вижу, ты уже пришла к правильным выводам! Окей. Не буду тебя мучить. Мне необходимо, чтобы ты побыла моей девушкой. Не надолго, — поспешно добавил он при виде моих сузивших глаз. — Всего-то пару недель. И на твоих условиях, — шепнул он, склонившись к моему уху. — Ну как? Ты согласна?

Я нахмурилась.

— В чем подвох, Темный? Ты спорил на меня?

— Эй, да ты раскусила меня! — погладил меня по щеке Темный. — До чего сообразительна эта темноволосая головка! — добавил он, обхватив мое лицо руками, и у самых губ прошептал: — Твой ум заводит меня, Мила. Я ночи напролет ломал голову, гадая, что же так зацепило меня в тебе... Ты не красавица в полном смысле этого слова — худощавая, угловата, да и одеваешься как пацанка. Но твои мозги, твой острый язычок... твоя удивительная осведомленность о многих вещах... Никогда не думал, что меня будет это так возбуждать...

— Темный, притормози! — невольно приходя в трепет от его волнующей близости, пробормотала я, отстраняясь. — Мне плевать, что возбуждает тебя, а что — нет. Ты лучше скажи, зачем это тебе понадобилось? Хочешь, чтобы кто-то приревновал ко мне? Боюсь, я не самая подходящая для этого кандидатура. Худющая, одеваюсь, как мальчишка, — ввернула я ему его же слова, — ни форм, ни пухлых губок — увы, но мои сексуальные мозги вряд ли можно обнаружить вот так просто, невооруженным глазом. Так что насчет меня — идея не самая лучшая. Может подберешь для этой роли кого-нибудь... пособлазнительнее?

— Нет, мне нужна ты, — вновь улыбнулся Темный и хлебнул из моего бокала пива. — Между прочим, это из-за тебя мне приходится прибегать к подобным уловкам. Не болтала бы лишнего, и Ксюха Кислицына не возомнила бы себя утешительным призом для страдающего Ромео, то бишь меня. Она, видите ли, в курсе, как мужику плохо без регулярного секса, и пока не наступил тот долгожданный момент, когда мы воссоединимся с тобой — теперь уже навсегда, — она готова удовлетворять мои плотские желания.

— Фу! — скривилась я от отвращения. — Она это серьезно? Черт. То она жилеткой предлагала побыть, теперь вот подстилкой. Я что-то не понимаю или женщины свихнулись на почве гормонов?

— Ну не все же фригидные, как ты, — усмехнулся подлый хам, развалившийся на стуле напротив меня. — Хотя... уверен, со мной ты бы получила удовольствие, о котором — увы! — ты даже не догадываешься, не так ли? Бережешь себя для того единственного, кто сможет соответствовать всем твоим дурацким критериям, и отталкиваешь то, что могло бы сделать тебя счастливой...

Я вскочила со стула — мое терпение лопнуло.

— Счастливой? — сузила я глаза. — В твоем понимании, секс — главная составляющая счастья? Узко мыслишь, Темный. Узко и тупо. И ты надеешься, что я со своими мозгами пересплю с парнем, который этими мозгами начисто обделен? Тебе расти и расти до меня, Темный. Поговорим об этом, когда ты повзрослеешь. А пока — адьос. Подружку твою играть я не собираюсь!