"Тётя Оля! Тётя Оля! Тётя Оля! А вашему Витьке песком в глаза насыпали! Баба Лена "скорую" просит вызывать!" — выпалили в голове писклявым голосом Лидки со второго этажа.
...больно страшно больно!
...ослеп я ослеп я ослеп!!!
...мама! мама...
...мама будет ругаться...
Нет-нет, я не буду смотреть на кокон!!!
— Я не хочу слишком долго... — начал президент и осёкся в ужасе. Боже мой! Он чуть было не сказал вслух, сам не зная, почему: "Я не хочу слишком долго торчать здесь, где песком выедает глаза!"
— Э-э-э... я не хочу, чтобы мы слишком долго "раскачивались"... э-э-э... в структурировании многочисленных вопросов, вызываемых феноменом... и... э-э-э... вычленили из всей гаммы... наиболее важные... э-э-э... наиболее знаковые и масштабные.
Да что же это со мной?!
Зачем зачем ЗДЕСЬ???
...пусть бы американцы пусть бы в Америке...
...глаза...
— Таким образом, мы берём на себя обязательства обеспечить максимальный доступ к феномену всех квалифицированных специалистов и ждём понимания со стороны мирового сообщества!
...три минуты говорю целых три минуты пора уходить уходить уходить!!!
Глава 9
Корреспондент
Злополучный дом в чёрном коконе показывали президенту у школы. Школа стоит на низком пригорочке. Наискосок — метров сто пятьдесят через перекрёсток до дома, не больше. Ну, и президентская охрана настаивает. Упасти Бог, чего случится, в школе и бомбоубежище имеется, и футбольная площадка, где вертолёт дежурить будет, и вообще — там чрезвычайный штаб расположен. Словом, во всех отношениях удобное место. Да и прессе есть, где развернуться. Открытое место этот перекрёсток. Лишь бы за ограждение не лезли. Президент лично приказал, чтобы на встрече не было никаких толп с портретами, флажками и прочими выражениями верноподданности. Пусть в охраняемой зоне будут лишь те, кто имеет на это право в силу служебных обязанностей, да!
Однако народу накопилось немало. Умудрялись проскользнуть как местные жители, так и приблудный народ, за последние дни понаехавший в Екатеринбург со всех уголков земли. И то сказать, пойди, уследи за всеми! Из городских ментов, считай, всех, подчистую, на охрану поставили — бдите! И чтобы комар носа не подточил! А всё равно — не хватает. Армейским и тем доверять нельзя. Что внутренним войскам, что курсантам артиллерийского училища, что прочим нагнанным военнослужащим. Не раз и не два пропустят за деньги, за водку, за сигареты. На свой страх и риск, конечно. Менты выловят — на нас не жалуйся, так и скажем, что мы, мол, тебя вообще в первый и последний раз видим.
Одного прихватили, грех признаться, у самого кокона. Взбаламученный такой, бородатый мужик, явно не от мира сего. На шее иконка, на плечах серая хламида, в руках корявый посох, в глазах безумие — так к кокону и рвётся. Но те, кто близко подходил, знают, что помимо того, что от чёрной заразы холодом несёт, так ещё и кости и зубы начинают ныть. И чем ближе, тем сильнее... в геометрической прогрессии.
Живодёры биологи-физиологи собаку в клетку посадили и стали на выносной стреле крана поносить бедное животное к кокону. Ох, и взвыла, бедная! Да ладно бы остановились, паразиты, так они стрелой прямо в кокон и тычут. Тут несчастной собаке и вовсе плохо сделалось. Пока туда-сюда, все датчики, которыми дворняжку облепили, как с ума сошли. Пульс — запредельный, температура упала, судороги, пена из пасти и все прочие неприятные явления. Вытянули клетку обратно, дверцу открывают, а бедная Жучка мёртвая уже. Поволокли её на вскрытие, а она вдруг задёргалась, цапнула мужика-лаборанта за руку, — гермокостюм прокусила насквозь! — вырвалась и рванула куда подальше, поджав хвост. Так и чесанула по Серова в сторону Зелёной Рощи у храма Александра Невского и там, в кустах и соснах затерялась, так и не нашли. Думаю, повезло собаке, что не нашли! Поскольку укушенного ею лаборанта теперь распатронили не хуже Жучки. Анализы, соскобы, рентген, "телевизор" в задницу, кишку в желудок, томография головного мозга, пункция позвоночной жидкости, постельный режим в герметизированной палатке... и чтоб у меня ни одной пылинки наружу не вылетело, не то всех под трибунал!
Так что наш богоискатель с иконой до самого кокона не дошёл, скукожился. Выволокли его и ФСБ сдали. Нехай они мужика сами трясут, авось что и вытрясут по ихней части. А по нам — и так видно, что мужик чокнутый. Поскольку на сакраментальный вопрос перепуганных и злых ментов: "Ты кто такой, с-с-сука?!!" — человек просветлённо ответил: "Гэндальф!"
Все эти слухи, байки, разговорчики в строю и прочий народный фольклор пропадал у репортёра Форманчука абсолютно бесполезным хламом. Нельзя, понимаете? Нель-зя-а! Всех российских журналистов брали под белы руки и проникновенно заглядывали в глаза. Вот что, дорогая гиена пера, входи в положение. Кризис на дворе, понимаешь? Народ и без того нестабилен и если ты тут, гнида, начнёшь панику нагонять, то... сам понимаешь, не маленький. Будет тебе ещё время всю правду рассказать, книгу написать или цикл телепередач замутить — будет. А сейчас нажимай-ка лучше на научные пресс-релизы. А если тебе неймётся, то можешь расписывать в золотых и розовых тонах слухи о том, что, де, Богородица знак нам явила — плохо живёте, товарищи. И друг друга не любите, и природу, вашу мать, и власть, которую сами же выбирали. Вот и наслала Она на нас скверны знак, чтобы одумались, покаялись и занялись, чёрт возьми, наконец-то, делом, а не распространением безответственных слухов!!!
Форманчук выплюнул докуренную до фильтра сигарету и достал другую. В отличие от молодняка, он давно уже не считал себя ни вторым Познером, ни первым Малаховым, ни равноподобным Парфёнову. Он и в телевидение-то подался в 90-х, когда НИИ чтоб-оно-всё-сдохло-к-чёртовой-матери обработки металлов приказал долго жить. Институту что? Он всего лишь счёт в банке, печать и здание — фикция, неживая субстанция... а вот живому Форманчуку, тогда ещё младшему научному сотруднику, в отличие от неживого института многое чего хотелось. Есть, пить, одеваться, разбогатеть, натрахаться вдоволь и увидеть наконец-то мир.
Из всех жизненных поворотов последовавших после перестройки, Форманчук вынес только стойкий цинизм и лысину. Лысина вкупе с очками и бородкой а-ля Мефистофель придавала бывшему учёному вполне умный вид, не говоря уже о высшем техническом образовании, просто-таки написанном у него на лице. Последнее было редкостью среди нынешнего поколения репортёров, имеющих, как правило, дипломы местного журфака... то есть, положа руку на сердце, не имели никакого образования в целом. Их редкая дремучесть и вызывающий непрофессионализм доводили Форманчука до разлива желчи, а то и приступов ипохондрии. Но... куда уж теперь деваться? Надо было вовремя подсуетиться ещё в 1990-м и продать всё-таки тот злополучный вагон с бракованными вольфрамовыми стабилизаторами ракет класса "земля-земля".
Вагон приблудился и был забыт в Талице на запасных путях, где его торжествующе обнаружил Форманчук, приключившийся в тех краях по служебной необходимости. Сейчас всё звучит просто — чего такого? — взял, да и продал вагон вместе со всем содержимым на бирже металлов. Получил кэш, набил кейс, воровато рванул домой, молясь, чтобы не шлёпнули и не ограбили по дороге... и живи, не горюй!
Однако, мои маленькие друзья, тогда это тоже было непросто! Во всяком случае, для Форманчука образца 1990 года. В итоге в тайну были посвящены девять человек, привыкших более воровать спирт у заведующего лабораторией и тискать по командировкам горничных в Доме Колхозника, чем действовать сообразно новым экономическим условиям. Месяц прошёл в горячечном бреду мечтаний и бесконечной беготне по разнообразным инстанциям... да так всё в песок и ушло. Ни денег, ни вагона, ни друзей, ни работы, поскольку к тому времени институт, — и так-то практически полностью развалившийся, — стремительно сгнил.
Быть корреспондентом новостей одного из (а какая разница — какого? везде одинаково!) местных телеканалов и хорошо, и плохо. Плохо то, что денег тебе платят мало и смотрят на тебя криво, подразумевая, что в репортёрах работают только те, кто уж вообще ни черта не умеет. А хорошо то, что работа эта — хоть и суетливая, но всё же приносит некий доход. Зато и день на день не приходится. То густо, то пусто, то и совсем непонятно как. Бывали, конечно, и светлые дни. Последние лет десять Форманчук пристроился к тем шустрякам, кто периодически работал от выборов к выборам, получая от этих шустряков приработок. Конечно, с двумястами тысячами баксов, которые как-то срубил директор телекомпании на выборах губернатора в 2003 году, гонорары Форманчука не сравнить, но всё-таки...
Раздражало в этих политических приработках только одно. Бывало, по окончании политического сезона, соберутся в летнем кафе две-три команды журналистов, бывших антагонистов. Пиво пьют, веселятся, все всех чуть ли не с детства знают... и вдруг, ни с того, ни с его, начинают друг друга поливать. Мол, ваш-то барин — не то, что наш! Наш и осанистее будет, и лапа в Москве у него волосатее, и на чай он нам больше, чем вам, задохликам, отсыпал! Чисто лакеи меж собой переругаются. И что интересно — половина из спорящих журналистиков, гордо именующих себя "консалтерами", за последние десять лет раза по два-три из своего политического лагеря в лагерь противника перебегала. И точно также каждый раз своего барина нахваливала...
И смешно, и противно. Противно потому, что сам, честно говоря, такой же, как и все эти молодые лошаки.
— Едут! Едут!! — заорал кто-то над ухом и Форманчук, погружённый в свои мысли, подскочил от неожиданности. Маратка, нынешний его оператор, водрузивший штатив видеокамеры на один из бетонных блоков, перегораживающих нынче перекрёсток со всех четырёх сторон, подсигивал от восторга.
— Ну, царь-батюшка прибыли-с, — кисло пробормотал Форманчук и тяжело взобрался к Маратке.
Вот, спрашивается, на кой ляд он здесь торчит? Телекамер на президента нацеленных, тьма-тьмою. Историческое событие, как-никак. Форманчука с дураком Мараткой и на сто метров не подпустят. Снимут они сейчас общие планы толпы, наискосок телеобъективом подснимут, возможно, президента, глубокомысленно смотрящего на кокон в бинокль. Да и то, скорее всего, на картинке по бокам люди будут президента загораживать... и ни хрена в вечерний репортаж эти кадры не войдут, а войдут те, что будут через интернет сдёрнуты с рабочих FTP ОРТ или "России".
— Глянь, глянь! — восторгался Маратка, приникнув к видоискателю. — На ходу трендит чего-то! А охраны-то, охраны!
Президент остановился и начал говорить.
Форманчук услышал тонкий пронзительный писк. Крыса? Да откуда ей здесь, на перекрёстке, взяться? Писк становился громче и Форманчук увидел, что огромная толпа завертела головами, пытаясь понять, что к чему.
Глава охраны попытался загородить собой президента, остановившегося на полуслове.
В долю секунды писк взвыл до громового рёва! Холодный пронзительный ветер со всхлипывающим вздохом ударил толпе в спину. Одновременно лопнули и разлетелись по сторонам многочисленные объективы телекамер и фотоаппаратов. Порыв ветра сдвинул всю толпу в сторону дома. Люди падали, ломая руки и ноги. Президент упал на четвереньки. В ладони вонзились осколки стекла. Что-то сильно ударило его под зад, и он перекувыркнулся через голову. На него падали кричащие люди. В спине хрустнуло. Президент попытался что-то крикнуть, но внезапно всё прекратилось. Надо же... он пролетел метров пять вперёд и теперь лежал в груде тел, видя перед собой кокон, покрывшийся тошнотворно корчащейся рябью. Вокруг кричали, стонали и ругались. В затылок президенту упёрлась чья-то подошва, а подбородок ткнулся в чужой локоть, обтянутый полушерстяной пиджачной тканью. Локоть мгновенно заёрзал, больно попадая президенту по губам.
Дурак Маратка уже лез через невысокую сетку забора вокруг школы. Он что-то кричал Форманчуку, видимо, предлагая бежать как можно дальше, но репортёр только отмахивался, разворачивая камеру на штативе, пытаясь дать панораму. Слава Богу, слава Богу, слава Богу — бухало сердце. Их с Мараткой не задело!
При просмотре изображения в замедленном темпе видно, как странный порыв ветра обозначил себя поднятой пылью. Узким и длинным потоком он возникает прямо вдоль улицы, запруженной толпой. Отчётливо видно, как люди валятся с ног — эти маленькие оловянные солдатики. Солдатики превращаются в тряпичные куколки, которых тугая пылесосная струя тянет к кокону... и вдруг жестокий напор прекращается.
Милиционеры рядом с Форманчуком дружно приседают. Кто-то стреляет несколько раз по кокону, а потом поворачивается и лезет через забор, за которым Маратка давно уже опасливо выглядывает из-за угла школы.
Бешено стучит сердце, руки трясутся... стучит... нет, это не сердце! Это...
Напротив Форманчука, прямо на крышу бывшего подземного гаража, над въездом в который ныне красуется гордая алая вывеска "Автомойка_Шиномонтаж", боком падает вертолёт, арендованный телевизионщиками. Лопасти слепо бьют по асфальту крыши, как ужасающие великанские сабли. Вертолёт с грохотом взрывается и начинает жарко и дымно гореть.
Зрители телеканалов CNN, НТВ, РБК и так далее, видят лишь "снег" на своих экранах.
Форманчук пытается повернуть камеру, но застывает в ужасе. Огромный кокон резко выдыхает втянутый в себя воздух. Раздаётся громовой удар. Ноги Форманчука рефлекторно дёргаются. Со стороны кажется, что он косо подпрыгивает вверх и падает на бетонный блок. Рядом с ним по-прежнему не задуло бы и свечу, но по улице Серова плевок узкого и длинного ураганного ветра выдувает всё, что лежит на его пути, назад...
И снова, и снова!
Словно кто-то хохочет, уткнувшись лицом в стеклянную поверхность стола, на котором маленькие бумажные фигурки разлетаются в разные стороны...
В Кремле глава правительства автоматически становится исполняющим обязанности президента. В Вашингтоне президент Обама соглашается на предложение объявить повышенную боевую готовность. В Екатеринбурге (бывший Свердловск) репортёр Форманчук поворачивает камеру из стороны в сторону. В горячке он не замечает двух сломанных рёбер.
Кокон перестаёт "хохотать" и обрастает мглистыми облаками. Сквозь серые и чёрные полосы крутящихся облаков торчат угольные "ветви". Одно из уродливых корявых растений, почти сразу прозванных "чёрными саксаулами" вырывается из земли, выворотив пласты асфальта и подняв на свою крону труп начальника охраны с переломанной шеей и перекрученное тело какой-то дамочки из губернаторской администрации. От веток идёт не то пар, не то дым, в струях которого кажется, что трупы шевелятся.
